— Ну, знаешь ли! Стоит тебя на пару дней одного оставить — и ты уже намылился налево!

Ник остановился как вкопанный. Она что… ревнует его?

— Люба, да я ее сегодня в первый раз в жизни увидел!

— Ты же сказал, что она твой личный ангел-хранитель!

— Я Альбину имел в виду! Ее я в первый раз сегодня увидел!

— Ну-ну… — Люба постукивает пальчиками по ремешку сумочки на плече. — А что это она на тебя глядела, как кот на сметану, только что не облизывалась?!

— Слушай, да ты… — Ник смотрел на нее, не веря в то, что она… Неужели и в самом деле… ревнует?! Рассмеялся — легко, счастливо. — Сметана в этом не виновата, если что!

— Пошли уже, сметана! — она берет его за руку. — Молочные продукты — они скоропортящиеся, между прочим. Как бы не… скисла сметана.

Изящные пальцы в ярко-синей кожаной перчатке уютно покоятся в большой ладони в черной.

Это был порыв — сиюминутный, неконтролируемый. Она сразу поняла, что Ник нравится это девице в вульгарном пальто. Почувствовала — не пойми чем. И желание показать… да что там… надо называть вещи своими именами — застолбить территорию — было невозможно сдержать. Хотя, имела ли Люба право? А, все равно — раскаиваться не собирается. Но и обсуждать свое поведение с Ником тоже не хотелось. И вообще, это нахальство — смотреть на других, когда она рядом. Так что теперь… теперь, когда они приедут на место — пусть реабилитируется. Сам согласился, что ему есть за что. Она представила, как все будет — нежные губы, требовательные пальцы… по всему телу — долго, томительно медленно… и весь вечер и ночь впереди… Дыхание участилось. Она бросила на него косой взгляд. Он смотрел на нее. И, такое ощущение, точно знал, о чем она думает.

Щелкнул, закрываясь, замок входной двери. Они посмотрели друг на друга. И события понеслись совершенно по другому сценарию.

Полетели на пол шарф, сумочка, куртка, пальто. Разлетелась по углам торопливо скинутая обувь. Путаясь в ногах, запинаясь о брошенные вещи и не прекращая целоваться — до дивана. Раздеваться не было ни моральных сил, ни, главное, терпения — и вот трикотажное платье просто задрано на талию, жалобно затрещали то ли плотные колготки, то ли круженные шортики. От возбуждения горло схватило комом, и она даже сказать ничего не может. Но он понимает все и так. Легкий толчок мужской ладони ей в спину, коленями на сиденье, руками упереться — одной в спинку дивана, другой — в стену. Прогибается в спине как кошка, пустота внутри, его отсутствие там в данный момент — почти болезненно.

— Нииик…

— Сейчас… — хриплый низкий голос, шелест фольги и вот, наконец-то…

Уже успевшая позабыться острая боль полоснула изнутри.

— Ай!..

— Прости-прости, — он резко подается назад, не переставая сжимать ее талию. — Черт, это поза такая — очень глубоко получается… Я сейчас, подожди…

Огромные ладони ложатся на ее ягодицы, обхватывая идеально плотно. Он снова подается вперед, упираясь пахом в свои руки, как в буфер. Наклоняется вперед, прижимается губами к уху:

— Так нормально?

— Да…

— Хорошо… — начинает двигаться — сильно и размеренно. — Я постараюсь не до упора… Если будет больно… не молчи… хорошо?…

Она только кивает. Все, навык речи временно утрачен. Двигайся, мой хороший, двигайся быстрее…

А потом они сидели рядом, тяжело дыша. Ник привел свое белье и джинсы в некое подобие порядка, она лишь просто одернула трикотажное платье вниз, до середины бедра.

— Даже раздеться не соизволили. Это и сексом-то назвать нельзя… — голос ее тихий, чуть громче его шумного дыхания. — Просто совокупление… как у животных.

— Ага, — довольно выдыхает он. — Классно было.

Лишь спустя пару минут до него доходит, что сказал он что-то явно совершенно не то и невпопад.

— Люба… — он находит ее ладонь на сиденье дивана. — Люб, ты же не…

— Знаешь, — она смотрит в сторону окна с короткими бежевыми не задернутыми жалюзи — Я раньше… до того, как получила реальный сексуальный опыт… Ну, я думала, представляла, как это может быть. — Голос ее звучит… как-то безжизненно. Очень размеренно, словно не было только что в этой комнате стонов, всхлипов, словно не она только что стояла на коленях на этом диване, умоляя его двигаться быстрее. — Мне всегда представлялось, что это будет на шелковых простынях. Цвет… ну, разный, в зависимости от настроения. Но чаще всего — либо темно-бордовый, либо черный. Да, почему-то, чаще всего, черный.

— Люба…

— И свечи обязательно по периметру комнаты, — она его словно не слышит. — Много-много свечей, пламя мерцает. И еще лепестки роз, — она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. — На кровати. На черном шелке красиво, наверное. И запах от них…

— Люба, послушай…

— И шампанское у кровати непременно — в серебряном ведерке. И какая-то музыка… Хотя, насчет музыки не уверена. Вот такая вот банальщина, представляешь? Наверное, я просто перечитала слишком много всяких глупых женских романов. Да, точно. А на самом деле все… вот так.

— Люба, посмотри на меня. Пожалуйста.

Она послушно поворачивает голову. Нет слез в глазах. Даже нельзя сказать, что она расстроена или обижена. Хуже. Вот это едва читаемое напряжение в уголках губ. Этот вздернутый подбородок. И размеренный голос. И лед в глазах. В данный момент она презирает. Себя.

Накатило кристально ясное осознание, что он должен сию минуту что-то сказать, чтобы убрать эту горечь из ее глаз, губ, голоса. Будь проклято его вечное косноязычие! Наверное, надо просто сказать, что чувствуешь. Уж как получится. Уж какими найдутся словами. Но молчать нельзя.

— Люб, ты хоть представляешь, что я чувствую?

— О чем ты? — волоски на руках дыбом встают от ее ровного безжизненного тона.

— Я… я понимаю. Правда, понимаю. Ты… ты достойна всего этого. Шелковых простыней, свечей, этих гребанных лепестков роз и шампанского! Наверное, это и правда круто! — перевел дыхание. Главное, не орать. — Но ты не представляешь… что со мной творится, когда я вижу тебя такой…

— Какой?

— Такой! Когда ты забываешь обо всем этом! — он обхватил ее лицо ладонями, не позволяя отвести взгляда. — Такой, какой ты была только что! Когда тебе плевать на все — на обстановку, на то, как это выглядит, на… на все! Когда только одно имеет значение для тебя. Я! Я, черт побери! Когда ты меня так хочешь, что забываешь обо всем! Ты хоть представляешь, что я при этом чувствую?!

— А что ты чувствуешь?… — что-то неуловимо изменилось в глубине синих глаз.

— У меня башню сносит, Любка… — он шумно выдохнул. — От тебя. От того, что ты меня ТАК хочешь. Пожалуйста, — он приблизил свое лицо к ее совсем вплотную, глаза в глаза. Погладил большими пальцами идеальные скулы. — Пожалуйста, не стыдись этого. Не стыдись НАС. Того, что между нами происходит. Того, что мы так хотим друг друга так, что нам плевать на все. Пожалуйста…