— Пейте, пейте, господин младший лейтенант. После атаки всегда мучит жажда, будто в груди горит.

— Спасибо, старший сержант, — сказал Ботяну, жадно глотая обжигающую горло жидкость, стараясь скорее забыть первого убитого им человека.

— Не думайте больше о нем, черт с ним, с фашистом. Вначале всегда так. Ничего, привыкнете.

Если мы не будем стрелять в них, то они уничтожат нас. А как обидно не дожить до победы! Я еще в Бухаресте решил остерегаться шальной пули, не потому, что боюсь, нет — я хочу дойти целым и невредимым до Клужа.

— Вы из Клужа?

— Нет, я из села Бондица, недалеко от Клужа. Дома не был четыре месяца.

— Как четыре месяца? Ведь Трансильвания уже четыре года в руках хортистов.

— Верно, но я трижды тайно переходил границу.

Вокруг них собрались люди. Илиуц и Олтенаку вспомнили, как в Джулештях по субботам все поочередно получали увольнение до следующего вечера, а Наста ждал целый месяц, чтобы поехать на четыре дня в Турду.

— Да, я просил, чтобы по увольнительной меня отпускали в Турду, как полагается. Если бы я сказал, что еду в Клуж, господин Сасу связал бы меня как сумасшедшего.

— А почему ты не остался дома, в своей Бондице?

— Тогда я работал в Бухаресте на заводе «Вулкан», а в Бондице у меня только брат да старики-родители, сестра же вышла замуж и живет в Турде.

— Тем более тебе нужно было быть дома.

— Да что говорить… Я тогда встречался с Лукрецией… Она работала вместе со мной на том же заводе. Мы хотели пожениться. Она, чертовка, свела меня с ума. За нос водила, а вышла замуж за другого. Прошло время — я успокоился, попал в армию… И вот однажды я подумал: «А не проведать ли мне своих?» Целый месяц я не брал увольнительных, и, таким образом, у меня было четыре дня. Я сел в поезд и отправился в Турду, к сестре. Граница была близко; многие переходили ее ночью, пронося с собой контрабанду. На той стороне очень нуждались в керосине. Вот и я купил полную бочку керосину, переоделся в крестьянскую одежду — я ее взял у своего кума, работавшего в Кымпия-Турзий, — и переполз границу, катя перед собой бочку. Там я продал ее довольно дорого, за три тысячи пенго[31], и на вторую ночь пришел в свою Бондицу. Родители очень обрадовались. Они думали, что я перешел границу законно и останусь у них навсегда. Но когда они узнали, что я пробрался сюда тайком, то чуть не умерли от страха. Кроме родителей, о моем приходе знала только Нуца, дочка Буни, нашего соседа, которая на следующий день зашла к нам за ситом. За три года, с тех пор как я ушел из дому, Нуца очень похорошела. Мои родители вместе с соседями уехали в поле, и я целый день был вместе с ней. И о Лукреции забыл. Ночью я ушел. Из заработанных на керосине денег я две тысячи отдал своим, а на тысячу пенго купил шелку, как мне наказывала сестра. По эту сторону, в Турде, шелк был очень дорог. На вырученные от шелка деньги я купил два бочонка керосина для следующего раза.

Утром в Турде я переоделся в военную форму и вечером был в Бухаресте. Так я трижды переходил границу, пока меня не поймали.

— Тебя поймали?

— Да, я тогда не вернулся вовремя на батарею.

Илиуц и Олтенаку вспомнили, как однажды Наста опоздал на целые сутки и, смертельно усталый, еле доплелся до палатки. На его счастье, Сасу был тогда мертвецки пьян и ничего не узнал.

— В тот раз, взяв с собой керосин, я опять перешел границу, опять выгодно продал его и в ту же ночь пришел домой. Теперь на нашем винограднике меня всегда ожидала Нуца. Всю ночь мы просидели там вместе, не боясь, что кто-нибудь забредет сюда: виноград был еще незрелым.

— Там тебя и поймали?

— Нет, не спешите, я все расскажу по порядку. На другой день мои ушли в поле, и я опять остался с Нуцей. Нуца проводила меня до самого леса, дальше я пошел один. К рассвету я дошел до границы. Только я стал переходить ее, как меня зацапали два венгерских пограничника. Один из них был румын — парень из нашего села, звали его Чербу. Мы вместе с ним ходили в школу. Я подмигнул ему, он мне тоже; он притворился, что не знает меня, я тоже. Старший дозора, унтер-офицер, отвел меня на пограничный пост. Здесь офицер потребовал у меня документы. Видали, что захотел! Документы! Документы-то мои были в Турде, у моей сестры вместе с обмундированием. Сильно избив меня ремнем, офицер опросил:

— Откуда ты?

— Из Цара Оашулуй, начальник.

— Почему же ты хочешь перейти границу? Занимаешься шпионажем, а?

— Нет, я не хочу перейти границу, я хочу устроиться на работу в лесу, я плотогонщик.

— Ладно, ладно, посмотрим. Как твоя фамилия? Сейчас все выясним.

— Георге Шандру.

— Село?

— Негрешти, из Негрешти я, отца моего кличут Штефан Шандру, он работал в Биксаде, у лесничего.

— Закрой его в сарае и подержи там, — приказал венгерский офицер старшему унтер-офицеру.

— Если соврал, сгинешь на каторжных работах, — угрожающе крикнул он мне.

Так я и просидел весь день, запертый в сарае, все думая, как бы вырваться оттуда. И больше всего меня пугала мысль, что я не смогу вернуться в поло женное время на батарею. Этого я боялся, пожалуй, больше, чем наказания за мой обман, если он раскроется.

Село Негрешти находится далеко, по ту сторону города Бая-Маре, и выяснить, сказал я правду или соврал, можно только по телефону. Я знал, что там действительно был плотогонщик Штефан Шандру, у которого был сын Георге, так как раньше работал с ними в городе Биксаде, на распилке бревен.

Вечером пришел Чербу и опять повел меня к офицеру. Перед входом в канцелярию он шепнул мне на ухо: «Ночью давай смоемся, слышишь? Убежим вместе…»

Офицер опять сильно избил меня. Он сказал, что Шандру действительно проживает в селе Негрешти, но его сын взят в армию и послан на фронт в Россию. Выходит, что я не его сын. А если же я его сын, то, значит, я дезертировал с фронта. Так что, говорит, от каторги ты спасен, а вот за дезертирство тебя расстреляют.

Я начал доказывать, что я действительно Георге Шандру, что меня возьмут в армию лишь осенью, что сейчас мне только 20 лет. Но офицер не обращал внимания на мои слова и стал опять меня бить.

Не помню, как я добрался до сарая. Я был еле жив. Мне казалось, что у меня поломаны все кости, стонал я беспрерывно.

— А что же Чербу?

— Постойте, я все расскажу по порядку. Спустя некоторое время произошла смена караула. И кто бы вы думали был новым часовым? Чербу! Ночь была настолько тихой, что я слышал шелест листьев в лесу, Прошло около часа, и до моего слуха донесся тихий звук осторожно поворачиваемого в замке ключа. Я встал и подошел к двери. Я так обрадовался, что даже перестал чувствовать боль. Чербу открыл дверь и дал знак следовать за ним. Только когда мы отошли метров на сто от сарая, он сказал:

— Через час мы будем на той стороне, в Румынии.

— А ты почему бежишь, Чербу?

— Сыт по горло службой у Хорти. А теперь меня должны отправить на фронт, в Польшу.

— А в Румынии ты что собираешься делать?

— Явлюсь в полицию как беженец. А потом поступлю на фабрику в Кымпии, там я работал до армии.

— Вот и весь мой сказ. Да, мы чуть было не наткнулись на наших же пограничников; они проходили мимо нас, но мы укрылись в кустарнике и остались незамеченными. Хотя это были уже свои, но у меня как у военнослужащего были бы большие неприятности. В Турде все смотрели на нас с удивлением. Я очень ослаб, и Чербу — он был в форме солдата венгерской армии с винтовкой на плече — поддерживал меня под руку. Но мы все-таки спокойно добрались до моей сестры. Она очень рассердилась, узнав, что я не принес ей шелку: венгерский офицер отобрал у меня весь товар. Так я и опоздал на целые сутки из увольнения. Я никому об этом случае до сегодняшнего дня не рассказывал.

— А почему до сегодняшнего?

— Потому что сегодня мы вступили в Ардял, господин младший лейтенант. Значит, скоро освободим и наше село — Бондицу. Теперь-то мы с Нуцей обязательно поженимся. Она так и не знает, почему я не пришел тогда. Но теперь не нужно будет тайком пробираться домой. Не так ли?