МАРАБУ (Необычайное происшествие)

В дождливый апрельский вечер по Гоголевскому бульвару в Москве шел высокий худой человек. Был он в ботах, в черной изрядно поношенной шляпе и старинного покроя касторовом пальто. Шел он не спеша, около каждого здания останавливался, внимательно рассматривал вывески и сверял номер дома с зажатой в руке запиской. Найдя, наконец, дом, который ему был нужен, он постоял немного у входа, как бы собираясь с духом, затем решительно потянул большую ручку двери. С трудом справившись с двумя дверными створками, пришелец попал в ярко освещенный вестибюль. Осмотревшись, он долго вытирал боты о коврик, уже изрядно взмокший, затем величественным движением сбросил на руки гардеробщика пальто. Было что-то особое, внушительное в этом человеке. Ни гардеробщик, ни отступивший в сторону контролер даже не спросили у него пропуска.

— Если не ошибаюсь, это шахматное кафе? — обратился он к контролеру.

— Нет… Это Центральный шахматный клуб, — смутившись, ответил тот.

Когда гость снял пальто, служащие переглянулись в изумлении — настолько необычен был его вид. Странный, очень странный пиджак был заметно ему велик; из большого воротника пелериной, словно птенец из гнезда, высовывались длинная шея и плоская голова с огромным носом.

Миновав просторную лестницу со старинной лепкой на потолке и стенах, гость попал в маленькую приемную, где на стенде красовались портреты восьми чемпионов мира, а в просторном шкафу были выставлены многочисленные трофеи и призы. Гость надолго прилип к стеклам шкафа, разглядывая большой золотой кубок — приз сильнейшей команде мира. Голова его склонилась набок от удовольствия.

В одном из простенков соседней комнаты сквозь открытую дверь он увидел большой портрет Чигорина. При взгляде на него в глазах гостя загорелся радостный свет, как при встрече со старым знакомым. Потом он перешел в увешанный картинами зал, освещенный огромными люстрами. Тут было пусто, только вдоль стен стояли полированные шахматные столики. Посетитель вышел в кулуары, и глаза его вновь заблестели: он нашел, наконец, то, что ему было нужно.

За шахматным столиком в глубокой задумчивости сидели два старичка. Молча и отрешенно глядели они на белые и черные деревянные фигурки, изредка осторожно передвигая одну из них на соседнюю клеточку. Пришелец на цыпочках, чтобы не мешать играющим, подошел к столику и осторожно присел на стул. Тотчас его большой нос начал медленно приближаться к шахматным фигуркам и вскоре повис посредине доски, как раз между двумя лагерями белых и черных армий. Увлеченные борьбой старички даже не заметили его прихода, и вскоре все трое застыли в молчаливой неподвижности.

Так прошло более часа. Партнеры закончили партию и, поменявшись цветами фигур, начали новую. Все это время наш гость просидел молча. Его голова с длинным носом, нелепая шея, торчащая из огромного воротника-пелерины, напоминали голову какой-то странной сумрачной птицы. Не мигая, смотрел он на черные и белые фигурки, провожая взором их передвижение.

Но вот он пошевелился, повернул плоскую голову, сунул руку в карман пиджака и вынул почерневший от времени портсигар. Раскрыв его, достал коричневыми от табака пальцами папиросу, зажал конец ее сморщенными губами и поднес зажженную спичку. Все это он проделал очень ловко; затем нос его вновь повис над доской. Теперь лишь густые клубы дыма над головой свидетельствовали о том, что он еще не уснул.

В этот момент за его спиной появился мужчина выше среднего роста, с седеющей головой и энергичными, быстрыми движениями. Заглянув сбоку в лицо курящего, он задал серию быстрых вопросов:

— Вы как, товарищ, вообще-то? А? Соображаете? Что это такое, я вас спрашиваю? Не-поря-док! Порядка-то нет?!

Пришелец медленно повернул голову, приподнялся со стула, выпустил изо рта дым так, чтобы не задеть никого струей, и тихо сказал:

— Пардон…

В этом грассирующем «пардон» было что-то необычное, остановившее на миг подошедшего мужчину; однако, преодолев смущение, он продолжал допрашивать странного гостя, размахивая возле его лица растопыренными пальцами.

— Это что? Папироса! А курить-то в клубе, что? Нельзя!

Гость неподвижно смотрел на говорящего, лишь изредка кивая головой.

— Пардон, — снова повторил он, не зная, куда девать зажженную папиросу. Его растерянность окончательно умилостивила блюстителя порядка, и он произнес уже с улыбкой, дружелюбно:

— Ну, если вам, так сказать… Можете курить в специальной комнате. Пойдемте, я вас провожу!

В курительной было человека три. Завидев седовласого мужчину, они перепугано спрятали за спину папиросы, но, сообразив, что здесь курить можно, жадно сделали несколько затяжек.

Гость посмотрел на своего спутника, приведшего в смущение стольких людей, спросил:

— Вы пожарный?

— Околоточный! — выпалил директор шахматного клуба. Странный посетитель ему явно нравился. Гость напоминал кого-то давно знакомого, кого он когда-то видел или о ком читал в книгах.

— Вы первый раз в клубе? — спросил директор после некоторого молчания.

— Да, я из другого города… с юга, — медленно объяснял посетитель. — Вышел на пенсию, совсем переехал в Москву. Спросил: где шахматное кафе? Дали адрес… И вот я здесь.

— Это не кафе, это Центральный шахматный клуб, — поправил директор.

— Странно… первый раз вижу, — продолжал гость, не обратив внимания на слова директора, — шахматное кафе — и нельзя курить!

Директор уставился в изумлении на собеседника.

— Вы что, вообще-то?.. — вернулся он к прежнему тону. — Кафе! Придумает тоже! Вы откуда сами-то? Как ваша фамилия?

— Извините, но фамилия моя вам ничего не скажет, — тем же спокойным тоном продолжал пришелец. — Если уж вы так настаиваете, меня зовут Марабу… Говорит вам это что-нибудь?

Брови директора поднялись в изумлении.

— Марабу?! Такой рассказ есть у Куприна…

— Вот, вот, — радостно закивал гость. — Я и есть один из героев этого рассказа.

— Но ведь это было давно, много лет назад? — не понимал директор.

— Я тогда был еще очень молод, — пояснил гость. — Мне даже не позволили сыграть в сеансе… Ну и шутку выкинул Александр Иванович! Гамбит Марабу! Конь бе-один, бе-три. Придумал тоже!

Гость кончил курить, коленчатой, как лапа марабу, рукой притушил окурок и сделал шаг к выходу. Директор провел его через полутемный коридор и открыл дверь в маленькую комнату, отделанную мореным дубом и обитую красной материей. Это была святая святых клуба — комната гроссмейстеров.

Директор и гость внимательно рассматривали друг друга. С каждой минутой директор все больше убеждался в меткости сравнения Куприна: перед ним сидела большая мрачная птица марабу, молчаливая и зловещая в своей неподвижности.

— Вы мне все-таки объясните, — послышался шершавый, тонкий голос Марабу, — как можно играть в шахматы и не курить?

— А почему один курящий должен портить жизнь десяти некурящим? — вопросом на вопрос ответил директор.

— Шахматист всегда курит. Это традиция.

— Традиция? А мы против такой традиции. Это неправда, что шахматист должен курить. У нас двадцать гроссмейстеров, а курят всего человек пять. Если все будут курить, что станет с клубом? Будет, как ваше кофе. Я помню, у Куприна недавно читал: «Едкий запах табачного дыма и скверного кофе… маленькая запущенная комната… пожелтевшие мраморные столики».

— Это ему после заграницы оно показалось таким мрачным. «После Англии, Италии, всего широкого, безграничного света и простора», — процитировал Марабу.

— Знаем мы этот простор! Бывали! — воскликнул директор. — Играют в дымных, прокуренных кафе. Где еще найдешь такой клуб, как у нас? Знаете, что Ботвинник специально тренировался для игры за границей в условиях дыма и шума? Садился играть партию, просил партнера курить самые вонючие папиросы и включал на полную мощность радиоприемник. Теперь ему ничто не страшно.

Некоторое время оба молчали. Гость осматривал потолок, стены. Когда он вертел головой, директору казалось, что длинная шея Марабу издает тихий скрип.

— Обижают писатели шахматистов, — вернулся к прерванному разговору директор. — Рисуют их слабыми, забитыми, отрешенными от жизни. А на самом деле? Вот посмотрите.

Открыв дверь, директор включил свет. На стенах висело несколько десятков портретов.

— Вот давайте по алфавиту, — начал директор. — Это сильнейшие гроссмейстеры СССР. Юрий Авербах. Превосходный пловец, лыжник. Занимался боксом. Михаил Ботвинник — «патриарх» советских шахмат, как мы шутя его зовем. Ежедневная гимнастика, зимой лыжи, летом гребля. Многие часы проводит на Москве-реке Ефим Геллер — одесский крепыш. Ему бы тяжелой атлетикой заниматься. Пловец, баскетболист. А вот Пауль Керес, Первый разряд в теннисе, пинг-понге. Хватит, или еще? Вот Борис Спасский — прыгает в высоту метр восемьдесят. Неплохо. А вы говорите — шахматисты!

— Но ведь не скажете вы, что шахматы помогают им быть такими здоровыми?

— В известной мере и шахматы: они закаляют волю, выдержку, приучают к спортивному режиму. Потом естественный отбор. Хорошим шахматистом можно стать, лишь обладая незаурядным здоровьем. Сами знаете, каковы наши соревнования. Больше месяца каждый день игра, бессонные ночи, многие часы анализа отложенных позиций. Только здоровяк может выдержать такую нагрузку.

Понятно, почему вы в системе спорта, — заметил Марабу.

— Однажды были обследованы все сборные команды СССР — по борьбе, футболу, легкой атлетике. И — можете представить? — первое место по состоянию здоровья заняла команда шахматистов.

— Не может этого быть! — не поверил гость.

— Конечно, в мускульной силе они уступали своим коллегам, зато у них не было чрезмерного развития отдельных частей тела от страшных перегрузок, что тоже вредно. Вот и смейтесь теперь над шахматистами!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: