Глава третья

И вот сейчас в руках Робы оказался ключ от заветной двери, ведущей в помещение, наполненное таинственностью и чудесами. Закрытый мир деда вызывал у него смесь благоговейного ужаса и восхищения от предстоящих находок и открытий.

Стараясь не скрипеть ступеньками старой рассохшейся лестницы, он осторожно поднялся на второй этаж. Потемневшая от времени массивная дубовая дверь открылась, после двух оборотов ключа, почти бесшумно. Легкий скрип дверных петель раздался лишь, когда Роба закрывал ее за собой. И вместе с ним раздался странный шелестящий шум, и на робино плечо опустилось что-то тяжелое. Присев от неожиданности и страха он скосил глаза.

– Ф-ф-у! – и облегченно выпустил воздух из плотно сжатого рта и свистящим шепотом пожаловался, – как ты меня напугал Петя…

Это был попугай, который жил у них в доме и которого дед давным-давно привез из далекой латиноамериканской страны, именовавшейся звучным именем – Гватемала.

По утверждению деда попугаю было не менее сотни лет от роду, и был он уроженцем гватемальских джунглей. Полное имя пернатого самца было Педро Карлович, и он оправдывал его гордой статью испанского гранда и весьма своенравным характером. Впрочем, за дамами попугай пытался ухаживать лишь ранней весной, выбирая в качестве таковых гнездящихся в саду ворон и галок. В это время он выбирал постоянным местом своего пребывания широкий подоконник и, углядев за окном какую-нибудь птицу, пытался привлечь ее внимание гортанными протяжными криками. При этом перья его встопорщивались, а хохолок на голове распушался пышным султаном. Эти безуспешные попытки длились несколько дней, а затем бравый сердцеед добровольно возвращался в свою клетку. Еще попугай любил сидеть на шкафах и полках, пикируя оттуда на плечо проходящего человека и согнать его оттуда было затруднительно. Роба называл его просто и по-свойски – Петя, а мА звала Петрушей. Говорить он не умел, но издавать странные вопли, перемежающиеся клекотом и щелканьем любил к месту и не к месту.

Вот и сейчас попугай широко раскрыл свой клюв, изготовившись издать один из таких воплей, и Роба, прошипев: "Тише, Петя!", попытался закрыть ему клюв пальцем. Древняя птица сразу же больно клюнула палец, однако от своего шумного намерения отказалась и застыла на плече, прикрыв веком один глаз, зорко наблюдая вторым за рукой обидчика. Роба сунул палец в рот и пососал его, посчитав, что тем самым избавился от причиненной ему боли.

Кабинет был очень просторен. Стены, отделанные дубовой вагонкой простой конфигурации, имели приятный желтовато-коричневатый цвет. Окно было единственным, но очень большим по размерам и выходило в сад. Справа возле окна стоял массивный, потемневший и слегка потрескавшийся от времени, стол необычного красновато-коричневого цвета из неизвестной Робе породы дерева. Стол был письменным, но, судя по обилию выдвижных ящиков и ящичков, служил одновременно секретером или конторкой.

– Наверное, в нем есть тайник, – подумал Роба, – а, может, и не один.

Возле стола стояло столь же массивное кресло, тоже из незнакомой породы дерева, но с темно-коричневой кожаной обивкой и серым полотняным чехлом поверх нее. Роба медленно опустился в его мягкие объятия и принялся исследовать первый выдвижной ящичек.

Педро Карлович, встопорщив перья, немедленно перелетел на широкий подоконник и стал по нему прохаживаться, поглядывая в сад глазами голодного охотника.

Сидеть в низком для Робы кресле было не очень-то удобно, и он, упершись обеими руками в его мягкое дно, придвинулся поближе к жесткому краю. Во время этого движения под его правую ладонь скользнул какой-то плоский твердый предмет. Роба поднес его к глазам.

Это была плоская подковообразная пластинка из неизвестного ему коричневато-золотистого камня. Верхний ее край был обрамлен выпуклой золоченой дугой, которая была разделена золотыми точками на четыре равные части. Под каждой точкой находились серебряные кружки, один из которых был пустым, другой чернел левой половиной, третий – правой половиной и, наконец, последний был закрашен черным цветом полностью. Фазы луны, догадался начитанный Роба. В центре пластинки серебрилось изображение неведомого трехглазого существа с треугольным безбородым лицом, обрамленное какими-то длинными извивающимися щупальцами. На обоих подковообразных концах странной пластинки расположились по вогнутому вовнутрь солнцу с лучами в виде острых треугольников.

Роба перевернул пластинку другой стороной. Там неизвестный художник вырезал в камнеобразной поверхности пластинки целую картину. С правой стороны находился изогнувшийся в невероятном напряжении лук, тетива которого исторгала в пространство стрелу с двойным опереньем. С левой – одиноко стояла маленькая египетская пирамида. В ее вершину и был направлен полет стрелы. Причем, перед пирамидой, в качестве препятствия, находилась толстая вертикальная полоса, обозначенная двумя резными линиями. Острым концом стрела вдавливала ее часть вовнутрь, о чем свидетельствовал крутой изгиб обеих резных линий. В целом здесь создавалось удивительное впечатление каких-то застывших, связанных между собой событий, одно из которых, уже начавшись, никак не могло закончиться, а второе закончилось, еще не начавшись. Внизу на обеих подковообразных конечностях располагались точно такие же, как и на другой стороне, вогнутые изображения солнц с острыми треугольными лучами.

Роба неопределенно хмыкнул и сунул найденную пластинку в боковой кармашек своей рубашки. Надо поизучать ее попозже. И он продолжил поиски скрытых тайников. Стол был исследован досконально. Но ни в ящиках и ящичках, ни в пространствах за ними сокрытых от постороннего глаза полых пространств найдено не было. И тогда Роба принялся за изучение остального пространства дедова обиталища.

Стена, расположенная правее стола, была длинной и полностью, от пола до потолка, занята сплошными стеллажами с книгами. Книги разнились, от больших старинных фолиантов с красивыми заголовками на иностранных языках, до томиков обычного формата, озаглавленных по-русски. Некоторые книги были в роскошных кожаных переплетах и с застежками из потемневшего металла цвета позолоты и серебра. Имелась и художественная литература – все больше произведения зарубежных классиков.

Оба простенка по бокам двери были увешаны старинными гравюрами, изображавшими рыцарские турниры, морские сражения, различных сказочных животных. Одна из них живописала страшную казнь, где несчастного, привязанного к столбу, сжигали на костре при большом стечении народа. Между картинками попадались старые фотографии в рамках, запечатлевшие группы незнакомых Робе людей.

Роба лишь мельком глянул на них и перешел к правой, оказавшейся самой интересной, стене.

На ней висели образцы различного древнего оружия, преимущественно холодного. Парочка устрашающих кривых кинжалов украсила бы пояс какого-нибудь лихого флибустьера. Сабли были не очень интересными, на взгляд Робы – обычными. Лишь одна из них представляла собой узкий вначале клинок, постепенно расширяющийся к окончанию и заканчивающийся широким лезвием в виде полумесяца. Роба изображений подобного оружия никогда раньше не видел и даже поежился от ее кровожадного вида. Столь хищным и зловещим выглядел тусклый блеск его остро отточенного лезвия. Это было настоящим орудием убийства, пострашнее, чем в любом триллере. Еще одно приспособление выглядело в виде четырех одинаковых шаров, скрепленных между собой прочной цепочкой. Три шара располагались на одинаковом близком расстоянии, а один – побольше размером и весь шипастый – висел подальше. Сколько Роба не придумывал его предполагаемого назначения – что-то да не сходилось для того, чтобы эта странная штуковина была оружием. Позже он пытался найти нечто подобное в Интернете и тоже не смог отыскать.