Он смотрел с каждого плаката на стене, разговаривал в телевизионной панели, хмурился с новостных лент в Сети. Его имя звучало в доме чаще, чем имя Куны или её сестры. Мать терпела или не обращала внимания, а Куна больше не могла. Будто генерал пятой армии был их отцом, братом, сыном и единственным мужчиной в секторе. Стоило ли объявлять богов несуществующими, чтобы их место заняли двенадцать генералов?

— Куна, смотри, что я нашла! — захлебываясь от восторга, заголосила Аврелия, врезаясь в грудь только что вернувшейся с работы сестры и тыча ей в лицо планшетом.

— Знаю, можешь не говорить, еще одна фотография. Новый ракурс? Новая рубашка? Или вдруг новый генерал? — выпалила Куна, отбиваясь от планшета. Разувалась прямо на ходу, лишь бы сбежать поскорее на кухню и там закрыться. Пусть Его Превосходство катится в бездну и не вылезает оттуда никогда!

— Да ты посмотри, это невероятно! — грубый тон и поведение сестры Аврелия как обычно проигнорировала, хвостом тащась следом и дергая Куну за рукав, — его случайно поймали на берегу Тарса в одной рубашке. И она расстегнута! Расстегнута!

Теперь приступ эйфории становился понятнее. Кумира без одежды молоденькая Аврелия еще ни разу не видела. Наилий Орхитус Лар на публике всегда появлялся либо в черном военном комбинезоне, либо в белом парадном кителе. Отчего стены маленького дома в пригороде Равэнны напоминали доску для игры в Шу-Арлит, расчерченную на белые и черные поля. Все, когда-либо напечатанные плакаты висели здесь. Три особо старых и замызганных сестра нашла на свалке и долго чистила и разглаживала. Раритет, невероятная ценность, фотографии со вступления в должность самого молодого генерала в истории планеты. Тридцать три цикла было тогда Наилию, и за прошедшие шесть он не изменился. Та же длинная светлая челка, зачесанная назад, веснушки, шрам под левой бровью. У Куны в глазах рябило от сотни одинаковых взглядов и строго поджатых губ, но Аврелии стоило только взглянуть на фото, и она без ошибки угадывала цикл, называла место и знала все истории о генерале, когда-либо просочившиеся в Сеть. Собственного отца она не знала и не любила так сильно, как хозяина пятого сектора.

— Мне неинтересно, — зло прошипела Куна, — сколько раз тебе повторять? Мне плевать! Не подходи ко мне больше со своим Наилием! Слышать про него ничего не хочу! Тебе ясно? Оставь меня в покое!

Аврелия захлопала длинными ресницами, смаргивая слезинки. Губы сестры скривились, а подбородок задрожал. Планшет с драгоценной фотографией на экране она прижала к груди, обняв ненормально тонкими ручками. Ниже Куны на голову, худее в два раза, для своих пятнадцати циклов Аврелия была слишком слабой. Генетическая аномалия не давала набирать вес, подтачивала силы и забирала на лечение все средства их семьи. Два цикла назад мать, наслушавшись советов подруг, решила выкормить девочку без лекарств. И ведь почти получилось. Щеки ребенка покрылись румянцем, ребра перестали выпирать, она научилась ходить по дому самостоятельно без экзопротезов на ногах, но потом впала в кому и мать на руках несла её до больницы. Аврелия очнулась в реанимации на внутривенном питании и экстремально дорогих медикаментах. Мать забрала Куну с образовательных курсов, не дав доучиться, и отправила на работу. В проклятую всеми несуществующими богами диспетчерскую речного вокзала Равэнны.

Кухонная дверь распахнулась, ударившись об стенку. Ворвавшийся в коридор пар принес аромат жареных лепешек с кунжутом и раздраженный голос матери.

— Я просила вас не ругаться. Куна, ты почему так долго? Мой руки и за стол!

Сестры уселись ужинать, не глядя друг на друга. Старшая недавно перешагнула через девятнадцатый цикл и могла бы учиться в кулинарной академии, как мечтала, но вместо этого зарабатывала остеохондроз в двенадцатичасовых сменах в диспетчерской. То, что не оседало на счетах медицинского центра, семья тратила на еду. Не будь у работников транспорта формы, Куна бы третий цикл ходила в одном и том же платье и растоптанных туфлях. Фоном звучал жизнерадостный голос ведущей выпуска новостей, вилки гремели о стекло посуды, стулья поскрипывали, если кто-то ерзал. От стола до плиты рукой можно было дотянуться, а когда все садились, то места в кухне не оставалось. В тесноте плечом к плечу женщины недовольно поглядывали друг на друга.

— Опять пшено, — сморщилась Аврелия, — я скоро сама стану как мешок пшена.

Мать ела молча, хотя обычно кидалась к холодильнику, чтобы выбрать для любимой дочери чего повкуснее. Куна знала, что продуктов в доме едва ли хватит на месяц. Пшено? Хорошо, что оно есть.

— Ты звонила отцу? Просила денег? — тихо спросила она. Не так много у семьи оставалось вариантов, можно было переступить через гордость, но мать отрицательно покачала головой. Отец Аврелии перевелся служить в другой сектор, соседки сплетничали, что летал в космос. Наверное, повысили до офицера, а это лучший паек и льготы на медицинское обслуживание. Он мог хотя бы свою дочь обеспечивать, но мать слышать ничего не хотела. А про отца Куны и не вспоминала никогда.

Болезнь Аврелии застыла на предпоследней стадии, подарив надежду на выздоровление и не позволяя оформить пособие по потере трудоспособности. Из того, что можно было получить от социальных служб оставалось еще пособие на ребенка, решись мать родить в третий раз. Куна пыталась заговорить об этом, но после категорического нет замолчала. Не ей судить разбитое сердце матери.

— Я могу чаще ходить в ночные смены, их лучше оплачивают.

— Хорошо, — кивнула мать и блекло улыбнулась, — но если почувствуешь себя плохо, переводись обратно на дневные.

— Я тоже могу работать, — громко заявила Аврелия.

— Нет, — одновременно ответили женщины.

— Ешь пшено, пожалуйста, — смягчившись, попросила мать, — это лучшее, что ты можешь сделать, а я завтра пойду в столовую. Грация обежала вынести блюда…

— Объедки? Мама, это слишком! Мы же не голодаем, чтобы опускаться до такого! — Куна швырнула на стол вилку и сложила руки на груди.

— Нет, что ты! Целые, нетронутые блюда. На банкете никогда не съедают абсолютно все.

Испуг матери отзывался неприятным холодом в животе у Куны. Чем сильнее они барахтались, тем больше увязали в болоте. Сколько не перебирали вариантов — ни один не подходил. А время шло, купленные в прошлом месяце таблетки кончались. Пшено комом в горле застревало, стоило подумать, что будет, когда денег на счету не останется.

— Не надо даже целых блюд, — попросила Куна. — Я все время буду работать в ночь. Хватит на еду и одежду.

***

Аврелия с трудом дотерпела до конца ужина. Кислые лица матери и сестры портили и без того отвратительную пищу. Как можно есть каждый день гадость? Да у неё желудок скоро откажется переваривать крупу. Вытряхнув из баночки таблетку, она заглянула внутрь. Розовые горошины перекатывались по пластиковому донышку. Ровно двенадцать, по две на день утром и вечером. Она бы вовсе их не замечала, если бы не побочные эффекты. Голова кружилась, и в сон тянуло, а еще тошнило. Аврелия проглотила медикамент и предупредила.

— Пойду, прилягу.

— Хорошо, доченька, — ласково ответила мать, а Куна даже не оглянулась. Зазнайка. Кормилица. Каждый раз на работу уходила так, будто подвиг совершала. Где награды тогда?

Аврелия поджала губы и ушла в комнату с планшетом подмышкой. Мать спала на кухне, а спальню сестры поделили поровну. Кровати, покрывала, шкафы, тумбочки — все было одинаковым и младшую это раздражало. Они ведь от разных отцов и даже не похожи нисколечко, так зачем эта искусственная уравниловка? Будто негласное правило, что нормальными и здоровыми в семье считаются обе дочери, но где уж тут? Судьба не платье, нельзя купить точно такое же, как у другой. Когда деньги кончатся, Аврелия ляжет на свою кровать и больше не встанет, а Куна найдет мужчину, переедет к нему, нарожает детей и ни разу не вспомнит о них с матерью. Легко быть доброй и великодушной, когда некуда деваться, а стоит обстоятельствам измениться и старшую будет не узнать. Рыдала ведь в подушку три ночи, когда мать запретила в академию поступать. Всех ненавидела и проклинала, а теперь такое самопожертвование. По ночам она будет работать. Спать она хочет днем, чтобы все ходили вокруг на цыпочках и боялись разбудить. Эгоистка.