Легко сказать — уступать дорогу. Стоило шагнуть в сторону — и мы оказывались по пояс в снегу. Запуржило, завьюжило в феврале сорок третьего в средней полосе России. Неистовые метели взбили огромные, чуть ли не в человеческий рост, перины сугробов. Вязли в них автомашины, тягачи, даже танки застревали. И через эти сугробы шли к фронту люди, шли днем и ночью, почти без привалов, ибо времени на отдых не было.

Хорошо идти в постоянном ритме, спорым, легким шагом по ровной дороге. Но и такой марш постепенно изматывает. А каково двигаться по снежному крошеву узкой полевой трассы, постоянно останавливаясь и сходя на обочину? И добро бы идти только молодым, здоровым парням, а чего стоил такой марш нашим девушкам, большей частью хрупким и не привыкшим к длительным переходам?

Я старался делать хотя бы небольшие привалы, но мест для них найти не всегда удавалось. А когда все-таки находили, то люди садились прямо в снег, грызли сухари, отдыхали и шли дальше. Сначала держались браво, храбрились, особенно девушки. Они шутили, даже мужчин подбадривали, подтрунивали над ними. Потом шутки поубавились, сил на них не осталось…

Пример показывали командиры. Гвардии капитан медицинской службы Константин Филимонович Быков, человек выносливый, сильный и настойчивый, единственный из всех нас не отправил свой вещевой мешок в автомашине. Шел вперед, как говорится, с полной выкладкой, и хоть бы что. На первых порах многие дивились (зачем, мол, это ему?), но скоро поняли, что он сознательно идет на все трудности, хочет, чтобы и подчиненные не отставали, не раскисали.

Стойко переносили марш Аня Киселева, Аня Горюнова и Маша Морозова. По-прежнему была весела, энергична Лида Аносова, а вот Раиса Дубшан и Татьяна Горюнова едва передвигали ноги. Сначала их подбадривали, а пот ой стали помогать, как могли, освобождая от самой необходимой ноши, а то и поддерживая под руки.

Вышли мы в первой половине дня, а к вечеру многие уже приуныли. Не слышал я привычных и сейчас особенно нужных шуток Александра Воронцова, Василия Мялковского, Лидии Аносовой. Неужели и у них силы иссякли?

Признаюсь, и мне было тяжко, но то, что назначили старшим, заставляло держаться. Помогали, конечно, и тренировки в период службы в воздушно-десантных войсках. Сколько километров пришлось прошагать тогда в тренировочных походах и непосредственно в боях, совершая рейды по тылам врага!

Я шел и думал, где же устроить ночной отдых. Встречались деревушки, а точнее, то, что от них осталось. Торчали закопченные печные трубы, над пепелищами понуро склонялись обуглившиеся деревья. Но вот наконец на полпути от Ельца до Ливен попалась нам деревня Черново.

Остановил колонну, сказал, что здесь будет ночной отдых. Девушки сразу побежали в ближайший дом. К счастью, он оказался не занятым, а хозяйка была хлебосольной и гостеприимной. Вместе с дочерьми она занялась размещением наших девушек, обещала покормить их вареной картошкой и напоить горячим чаем.

Мужчины отправились искать ночлег в других домах.

Ночь пролетела в одно мгновение. Едва рассвело, я объявил построение. Батальон собрался быстро, хотя видно было, как не хотелось многим расставаться с домашним теплом, от которого уже успели отвыкнуть.

Остаток пути до Ливен занял еще день, и мало чем он отличался от того, что довелось испытать накануне. Идти стало еще труднее. Во-первых, потому, что сказывалась вчерашняя усталость, а во-вторых, техники попадалось на пути еще больше и она то и дело оттесняла нас в сугробы.

Ливны! Как близки мне эти места! Помню, еще дедушка рассказывал о том, как в молодые свои годы ездил на ярмарки в Новосиль и Ливны. Не так далеко отсюда и мое Акинтьево, где сейчас остались только мама и сестра. Как они там? Мама едва пережила гибель Анатолия, а теперь еще два сына на фронте, да и третий, Саша, вот-вот пойдет бить фашистов.

Вспомнив письма, полученные от Саши в Сталинграде, я подумал, что хорошо бы свела нас военная судьба на фронтовых дорогах, только, конечно, не так, как часто сводила она врачей с друзьями, — не на операционном столе. В последнем письме Саша сообщал, что принят кандидатом в члены партии и будет делать все, чтобы оправдать высокое звание коммуниста. Алексей писал реже, объясняя это тем, что его часть почти не выходит из боя и постоянно в движении с одного участка фронта на другой. Отец, как и раньше, служил во внутренних войсках. Письма его были бодрыми, но в каждом он не забывал напоминать о том, что на фронте следует избегать необоснованного риска. Нет, не прятаться, а именно не лезть на рожон, когда этого не требуется для дела. Изредка писали товарищи по учебе в Москве.

Особенно приятно было получить весточку от Зои. Она прислала свои стихи, проникнутые верой в победу и в нашу скорую встречу.

В Ливнах долго не задержались. 24 февраля нам указали новый маршрут движения и конечный пункт. Изнуренные пешим переходом, мы с радостью узнали, что за нами прибыл медсанбатовокий транспорт, присланный Крыжчковским, который уже находился на станции Золотухино. Дальше предстояло ехать на автомашинах.

В Ливнах я узнал о том, что генерал Жолудев перенес на ногах острый приступ аппендицита и у него образовался аппендикулярный инфильтрат, возникли противопоказания к операции. Командир дивизии, зная, какие сложные задачи стоят перед соединением, не хотел покидать его ни на один день. И вот болезнь выбила Виктора Григорьевича из колеи, заставила слечь в Ливнах. Командование дивизией было временно возложено на начальника штаба И. К. Брушко, которому вскоре присвоили звание гвардии подполковника. В качестве лечащего врача Жолудева в Ливнах остался А. Ф. Фатин с операционной сестрой. Его обязанности командир медсанбата возложил на меня. Так под моим началом оказалась тогда вся хирургическая служба нашего подразделения.

Дела у Фатина принял быстро, и уже в 8 утра 24 февраля батальон двинулся на юго-запад, к станции Золотухино. Там мы должны были пересечь Московско-Курскую железнодорожную магистраль и далее двигаться на Фатеж, Дмитриев-Льговский, Михайловский.

Снова путь лежал среди огромных сугробов, машины с трудом пробирались по снежной колее. На фронт по-прежнему шло много самых различных колонн, но темпы движения крайне замедлились. Теперь уже мы вынуждены были теснить на обочину пешие подразделения, и, глядя с сожалением на падающих в сугробы пехотинцев, я вспоминал свой тяжелый переход.

Погода, как назло, установилась ясная, ярко светило солнце, и снег искрился в его лучах. Красота, если бы не опасность воздушного нападения. Вражеская авиация несколько раз бомбила колонны на тесной дороге, но, к счастью, потери были незначительными: за весь день на нашем маршруте получили ранения несколько бойцов да вышли из строя два орудия.

С наступлением темноты движение еще больше замедлилось. Ехали с частыми остановками. Я стал подремывать — сказывались усталость и недосыпание в течение многих суток. Очнулся от резкого толчка. Шофер Федор Броновицкий ворчал:

— Ну куда он лезет, куда лезет?!

Что такое? — спросил я.

— Да чуть со встречной машиной не столкнулись!

Разъехались с большим трудом. Потихоньку двинулись дальше. Сон у меня как рукой сняло. Стал внимательно смотреть вперед, на дорогу.

Вскоре в поле зрения попало минометное подразделение. Бойцы сошли на обочину, пропуская нас. Командир что-то говорил им. Я взглянул на него и опешил — уж больно знакомой показалась фигура… «Неужели Александр?! Да может ли это быть? — думал я и продолжал сидеть в растерянности. — Хотя ведь, судя по письмам, он уже на фронте, да, да — и… минометчик!»

Распахнул дверцу машины и посмотрел назад, но ничего уже разобрать было нельзя.

Федор заметил, спросил:

— Что случилось, товарищ военврач? Знакомого встретили? Может, машину остановить?

— Да нет, Федя, я, наверное, обознался… Показалось, будто брат…

— Остановлюсь!

— Нельзя, пробку устроим, движение задержим.