— Это тот самый молодец, которого выгнал Скоповский. Хорош гусь, а еще просит о службе.

Не дожидаясь ответа, Котовский повернулся и пошел пешком в Кишинев.

Трудно было опровергнуть наветы Скоповского. Повсюду у того были влиятельнейшие связи. Котовский долгое время оставался без работы. Он давно уже заложил все свои вещи. Наконец, ему представилась возможность поступить на работу к известному в Бессарабии помещику — богачу Семиградову в имение Шишканы. Но Семиградов потребовал от молодого человека рекомендательный отзыв. И Котовский сам составил отзыв, подписав его именем херсонского землевладельца Якунина. Рассчитывая, что эта бумажка поможет ему, наконец, устроиться на службу, он был вынужден поставить подложную подпись, так как знал, что никто из бессарабских помещиков не даст ему рекомендации. Семиградов обнаружил подлог. Котовский находился под следствием по доносу Скоповского, а теперь Семиградов заявил еще о совершенном подлоге. Котовского арестовали.

Факт подлога был неопровержим. У Котовского не было ста рублей, чтобы внести залог, как предложил ему судебный следователь, и двадцать четвертого декабря 1902 года Григорий Иванович был посажен в кишиневскую тюрьму. Это был для него страшный, незабываемый день. Его поместили в так называемый «грабительский» коридор. Перед ним открылся совершенно новый мир.

«Тюрьма и ее режим произвели на меня колоссальное впечатление и дали огромный толчок моей стихийной революционной психологии», — писал Котовский, вспоминая о первом своем аресте.

Здесь, сидя в заключении, он многое передумал. В его памяти проходили картины нищенской, бесправной жизни рабочих, молдавских крестьян и батраков, картины издевательств власть имущих над бедными людьми. Ненависть к угнетателям и насильникам разгоралась в его душе. Вместе с ворами и убийцами в тюрьме сидели бедняки, не смогшие внести недоимки. Многих из находившихся здесь на преступления толкнули невыносимые условия жизни.

В тюрьме Котовский заболел нервной горячкой и около двух недель пролежал в тюремной больнице.

После отбытия срока наказания Котовский был освобожден. Прямо из тюрьмы он пошел пешком в Ганчешты. В местечке он разыскал свою сестру Елену, которая вышла замуж за ганчештского селянина. Увидев Григория, сестра ужаснулась: так изменился он за несколько месяцев. Она согрела воду и начала мыть в корыте его голову; намыливая его каштановые, мягкие волосы, сокрушалась и приговаривала: «Ах, Гриша, Гриша, не легко живется тебе. И когда же ты, наконец, устроишься, как другие…»

Несколько дней погостил Котовский у сестры, а потом пошел наниматься на работу. Из-за судимости ему всюду отказывали. Тогда он поступил в имение простым рабочим, где ему было положено пять рублей жалованья в месяц и харчи на черной кухне. Потом служил лесным объездчиком в Молештах, Бендерского уезда. В 1903 году он работал в имении Недова поденным рабочим, а по окончании сезонных работ, в сентябре, поступил рабочим на пивоваренный завод Раппа.

В феврале месяце 1905 года Котовский был вызван к воинскому начальнику города Балты и назначен в девятнадцатый пехотный костромской полк в город Житомир. Вскоре он не поладил со своим фельдфебелем и был посажен на гауптвахту, как бунтовщик.

В это время по всей стране нарастало революционное движение, и царское правительство посылало воинские части для усмирения восставших рабочих и крестьян.

Котовский не мог представить себе, что ему придется быть карателем, стрелять в рабочих и крестьян. Он давно уже избрал себе путь и понимал, что именно в эти дни он должен быть вместе с народом, борющимся за свою свободу.

«Политические стачки рабочих встряхнули всю страну. Вслед: за городом стала подниматься деревня. С весны начались крестьянские волнения. Крестьяне огромными толпами шли против помещиков, громили их имения, сахарные и винокуренные заводы, поджигали помещичьи дворцы и усадьбы. В ряде мест крестьяне захватывали помещичью землю, прибегали к массовой порубке леса, требовали передачи народу земель помещиков. Крестьяне захватывали помещичий хлеб и другие припасы, делили их между голодающими. Помещики в испуге вынуждены были бежать в города. Царское правительство посылало солдат и казаков для подавления восстания крестьян. Войска расстреливали крестьян, арестовывали „зачинщиков“, пороли и истязали их. Но крестьяне не прекращали борьбы»[2].

Котовский не забыл удара помещичьего хлыста, он не забыл своей клятвы, которую дал в февральскую ночь в степи. Скоповские и Семиградовы были его давними врагами. Всей душой стремился он принять участие в борьбе трудящихся с царским правительством. Он совершил побег из полка и 4 июня 1905 года вернулся в Бессарабию.

Котовский не имел ни денег, ни связей. Он был поденщиком, которого из милости принимали на временную работу. Если раньше он только со стороны видел, как богачи угнетают бедняков, то теперь сам испытывал участь эксплоатируемого человека, обреченного на полуголодное существование. Он решил восстать против угнетателей.

Свою борьбу он начал понимать как часть общей революционной борьбы народа. Григорий Котовский стал одним из вожаков стихийного крестьянского движения в Бессарабии.

Шел 1905 год… Революционная волна докатилась и до Бессарабии.

Крестьяне выражали протест против кабальных договоров с помещиками, гнали из сел скупщиков вина, которые, пользуясь безвыходным положением виноградарей, за бесценок скупали вино будущего урожая.

Когда в села приезжали сборщики налогов и требовали выкупные за пользование наделом земли, земские и государственные налоги, бедняки, доведенные до крайней нищеты, отказывались платить.

Начались волнения… В Бессарабии, на этой окраине царской России, где силы революции были распылены и слабы, где не было никакой промышленности, кроме паровых мельниц, крестьяне поднялись против власти помещиков и жандармов. Запылали барские усадьбы.

На дорогах появилась конная стража и карательные отряды. Драгуны охраняли владения бессарабских помещиков, усадьбы и мельницы. Но карательные отряды не могли остановить стихийного движения молдавских крестьян.

Крестьяне захватывали и запахивали земли помещиков и монастырей, вырубали помещичьи и казенные леса.

Свои действия они объясняли тем, что эта земля принадлежала их отцам и дедам, а помещики отняли ее у них обманом. Самочинные запашки были очень скромны: по одной, по две десятины на двор. Движение разрасталось с каждым месяцем.

Бессарабский губернатор Харузин обратился с воззванием к сельскому населению: «В селах и деревнях, как сделалось известным, распространяются слухи о предстоящем будто дополнительном наделе крестьян землею. При этом толкуется, будто правительство распорядится отнятием части помещичьей земли для передачи крестьянам. Поэтому в некоторых местностях толкуют, что весной следует приступить к самовольной запашке земель помещиков.

В других местностях крестьяне приступили к самовольной порубке чужого леса.

Все они подвергнуты наказанию. Предостерегаю сельское население от беды, которая неминуемо грозит ему при всяком нарушении права помещика. Самовольный же захват чужой земли или самовольная порубка леса, будь то у казны, у помещика или монастырей — безразлично, будет, как и всякое другое насилие, строжайше преследоваться.

…18 января в Царском селе имели счастье представляться: государю императору крестьяне Щигровского уезда Курской губернии. Во время приема его императорское величество изволил сказать крестьянам следующие слова, относящиеся ко всем крестьянам России:

Я очень рад вас видеть. Вы, братцы, конечно, должны знать, что всякое право собственности неприкосновенно. То, что принадлежит помещику — принадлежит ему; то, что принадлежит крестьянину — принадлежит ему. Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может» [3].