Их было трое. Предводитель и охрана. Эти ребятки никого не боятся. Ни малейшей конспирации! Подбородок — до неба, на шее — перевернутая пентаграмма.

Конечно, далеко не всякий может понять, какая из этих побрякушек — дешевая подделка, а какая страшнее эпицентра ядерного взрыва. Но на то я и инквизитор, чтобы разбираться в этом.

Естественно, мы узнали друг друга. Одного перекрестного взгляда было достаточно, чтобы понять: началась великая охота. Моя — на этого мага. И чернокнижника — на меня. Нам двоим слишком тесно в этом городе! Христианское показное смирение бессмысленно в нашей борьбе.

А Авдеева за подобное попустительство я бы под трибунал отдал.

Эх, если бы знать об этом месяц назад, когда я еще в Москве сидел, мы бы этого чернокнижника в порошок стерли. У нас же в столице свои группы захвата! А теперь никого не вызвать: полномочий не хватает. Я больше не баловень Ордена, а рядовой инквизитор. Без улик ничего не могу предпринять, и оттого чувствую себя советским следователем: таким же безнадежно-обреченным в поединке с организованным злом.

Вот такая она, наша война. Не зря же Гитлер назвал свой опус «MeinKamf». Подмазаться хотел. Адольф ведь даже инициацию прошел. Стал адептом, потом, шаг за шагом поднялся до инквизиторов. Он состоял в нашем Ордене.

Это для нас не позор и не честь. Просто факт. Но он нас предал. Сначала он, по нашему принципу, сколотил свой Третий Рейх, а потом создал инквизицию внутри инквизиции. Он извратил символику, думая, что дьявол его защитит. Но ни Свет, ни Тьма не могут спасти от нас. Предателей никто не любит, от них отрекаются все: и ангелы, и бесы.

В свое время, Иоанн Васильевич Грозный делал уже подобный финт. Почему-то никого не удивляет организация опричнины православным самодержцем. Собака, грызущая измену и метла, выметающая из России мусор — это древняя атрибутика наших групп захвата и зачистки. Похоже, ныне об этом известно даже непосвященным.

Вчера вышел из Метро и наткнулся на студентов в синих фартуках. Измученные полуголодные лица, а в руках каждого — швабра и пластиковое ведро. «Чистый город без Чернецкого!» — это у них на груди.

Докатились: извращенная символика инквизиции шагнула в массы! Зачистим мера и замоем за ним — это дело. Вот только на его место непременно придет такой же чиновник. Вообще-то, мы пустяки не засекречиваем, голову собаки к помойному ведру не приравниваем, но грязный осадок в душе все же остался.

А Грозный, в свое время, как всякий цесарь, метаться стал, разрываться между христианством и силой. Тоже ведь пытался создать инквизицию для инквизиции.

Как люди не могут понять, что нас не уничтожить?

Кстати, это именно мы, в назидание потомкам, и пресекли тогда род Рюриковичей. Омрачить ум и без того бесноватого владыки — это привычная работа устранителей.

Когда мы поставили Романовых, тоже было много споров. Гофмейстер тогда даже на компромисс пошел: для баланса сил решили пророчеством запастись: «Триста лет дому Романовых — и, если не одумаются, не подчинятся Ордену, — кирдык».

Собственно, Романовы в бочку и не лезли. Впервые на откровенное противостояние нам решился только Павел Первый. Он даже под Мальтийский Орден переметнулся. На гербе Росси чужеродную символику ввел. Вот мы и пустили слух о безумии императора. А потом руками масон совершили дворцовый переворот. И снова напомнили Романовым о пророчестве. Даже специальный вердикт передали правящей династии. Тот самый, который читал Николай Алексеевич. Тот, которым воспользовались большевики.

Конечно, мы больше пугали. Нас монархия в России всегда устраивала. Но на наше несчастье: Николай Второй оказался слишком интеллигентным. И впечатлительным. Не захотел он взять страну в ежовые рукавицы. Испугался, что повторит судьбу деда. Жену и детей пожалел.

А Алексей малость не дорос до скипетра. Вот из него получился бы властелин! В общем, когда роковые числа «17» в судьбе Романовых набрали магическую мощь, Николай ручки сложил и сначала отрекся, а потом сам шею в петлю и сунул. Пришлось Ордену соблюдать Пакт перемирия с Темной Ложей.

Если быть откровенным, то Темная Ложа тоже прекрасно понимала, что на Руси править могут лишь монархи. Они же тоже жили за счет энергии, поступавшей от эгрегора самодержавия. И, потом, железный кулак — вот чего ждал народ. Нет, не репрессий, а порядка.

Чиновников и олигархов — вздернуть, воющую интеллигенцию — на урановые рудники. И — землю крестьянам.

Но Пакт есть Пакт. Нарушить его мы уже были не в праве.

Мы пытались внедрить Гришку Распутина. Темную Ложу это тоже устраивало. Но тут великие князья подняли бунт. Они хотели Николашку на царство. Мы бы и не против, но разве можно остановить летящий с горы валун?

Собственно, Орден тогда не нуждался в гражданской бойне. Для сдерживания роста населения хватило бы и Первой Мировой. А там — устроили бы пару катаклизмов: падение второго тунгусского метеорита, только уже на Лас-Вегас — и все было бы в норме. Но, в самый решительный момент, немецкая фракция Ордена откололась и надавила на своего кайзера. Германия не просто открыла Ленину границы, но и снабдила его деньгами.

Я мотнул головой, разгоняя несвоевременные мысли. Вечно так: как дождь или снегопад, так меня философствовать тянет.

Костя тем временем озирался с показным равнодушием. Если это игра, то актер он блестящий. Хотя, наверное, я начал перестраховываться.

Я подошел к серванту. Достал коньяк. Налил в рюмки.

— Ого! — Костя, похоже, до сих пор не верил в мою байку о работе в администрации города.

— Или покрепче?

— Три звезды? — с сомнением протянул мой гость. — А ничего, сойдет.

Я улыбнулся. Нет, конечно, пивали мы коньяк и получше, но в таких делах важно палку не перегнуть. Как бы ни закрылся мальчишка. У него и так слишком обостренное чувство социальной справедливости.

Мы выпили. Я сел в кресло.

Костя заворожено уставился на компьютер.

— Атлон. — я небрежно махнул рукой.

— Разбираешься? — завистливо протянул Костя.

Я сразу уловил нотки старого хакера:

— Нет, но у меня куча друзей. Говорят, что он — не уступает четвертому пеньку, но на порядок дешевле.

— Правильно говорят. — Костя поерзал. — А у меня старье, даже монитор на 14 дюймов. И модем — «смерть на взлете». И оперативка — такая же.

Видно было, что пареньку не терпелось опробовать машинку. Что ж, это хорошо, что у него хоть что-то есть за душой.

— Можешь включить. Дома я документы не храню. На работе с ними возни хватает. Жена пару «бродилок» поставила. Пароля нет.

Но Костя вдруг замкнулся. Он стал каким-то безразличным, словно обиделся:

— Это я так.

— Нет, я серьезно. — я попытался исправить свою оплошность. — Можешь в сети посидеть. У меня «выделенка». Оформлена через муниципалитет. И резак хороший, и болванки мне приносят бесплатно. Пользуйся, не жалко.

— Жируете? — уже без злости сказал Костя.

— Почему не воспользоваться тем, что лежит, под ногами?

Костя крякнул: было видно, что именно так он и думает, но признаться в этом перед чиновником стыдно.

Мне этот парень начинал нравиться.

— А кофе у тебя какой? — Костя начал потихоньку осваиваться.

— Черный. — отшутился я.

И мы отправились на кухню.

Я шел и радовался: да, это была квартира мужчины, от которого несколько дней назад ушла жена. Вполне убедительно. Еще не захламлено до такой степени, что хоть святых выноси, но порядка уже нет.

Я громыхнул посудой, сваленной в раковину, плеснул в чайник «Уральской воды», зажег газ.

Костя молчал. Что-то обдумывал.

Я достал из холодильника четыре бутылки пива, литр водки, сушеную воблу, копченую грудинку, подсохший сыр. Малый джентльменский набор.

— Странно это все. Не привык я к подаркам судьбы. — Костя вел себя, точно ребенок в магазине, уже видящий чек на понравившуюся игрушку и потому не знающий, как ему теперь реагировать на происходящее.

Видимо, я был для этого парня демоном-искусителем. Ему хотелось напиться. И дело не в том, что «на халяву», а была в атмосфере этой квартиры какая-то студенческая романтика, вероятно, близкая его сердцу. Все это читалось в мятущихся глазах Кости. Ну что ж, посмотрим на молодежь под увеличительным стеклом.