Конечно, дело там было не в Казахстане, но сути-то это не меняет. Собственно, тот роман начинался не как положено, со сбитого вертолета, падающего на головы врагов, а именно с этой чуши про скорость коней и про большую фору во времени.

Но это смешно у других. А если друзья найдут подобные перлы уже у меня самого — будет очень грустно. Я, пожалуй, не смогу, в этом случае отшутиться, как это обворожительно делает тот же Лукьяненко: «Ляп? Семецкого дважды в одном романе убили? Ах, боже мой, да это же была проверка вашей внимательности и эрудиции. Мне было интересно: заметите вы это или нет?»

Лукьяненко-то — настоящий гений, и в смысле манеры письма, и в плане початиться. А я ведь непременно расстроюсь, если в моем романе будут такие вот проколы.

А, правда, откуда мне знать, что та часть текста, которую я сам не понимаю — не полная «фигня» с точки зрения настоящих оккультистов?

Забавно очутиться в роли преподавателя, не представляющего тонкостей собственного предмета.

Вот что я буду делать, если мой роман издадут и ко мне на «мыло» придет вопрос о тонкостях магических приемов Орденов, скажем Тевтонского или Мальтийского?

Или что предпринять, если кто-нибудь из того же Казахстана вдруг заявит, что Актюбинска, к примеру, в его стране нет, и никогда не было? А на описываемом месте стоит какая-нибудь Кызыл-Орда. Как выпутываться-то? Текст ведь льется сам по себе. Мне даже проверить негде, что из всего этого имеет под собой реальные корни…

В городе тем временем появились первые нормальные пешеходы.

И чего я так раскис? Бог мой, увидела бы меня сейчас Лера! Сижу и думаю о том, есть ли в надиктованных мне текстах «ляпы», которые, возможно, никто никогда не увидит!

Графомания — болезнь заразная и, похоже, неизлечимая.

Вместо того, чтобы обследовать родной город на предмет таинственного холста с нарисованным очагом на дверях заброшенных шахт; или погребных ям давно разрушенных особнячков, в которых могут находиться порталы или машины времени, или шпионы-инопланетяне; вместо нормальных планов спасения, я погрузился в сочинительство того, что мне и принадлежать-то не может. И кто я после этого?

Я встал. Хотелось спать. Сказывалась бессонная ночь у монитора.

Я, зевнул, точно, в самом деле, находился в своем собственном мире и, просто гулял, продумывая сюжетные линии романа.

А потом я вернулся в магазин уже за нормальной едой.

Где бы я сейчас не находился, в чьих траншеях: добра или зла я бы не держал оборону, но: завтрак, обед и ужин всегда должны быть по расписанию!

Когда я поднялся на свой этаж, загруженный пакетами, было, наверное, чуть больше семи утра.

Круглосуточные супермаркеты — вещь необычайно удобная. И, потом, внизу город ожил: уже не ползли, а сновали автобусы и «маршрутки», и полусонные люди были всюду: они спешили на работу, зевая и покачиваясь.

— Герман! — из соседней квартиры высунулась ехидная физиономия Марьи Ивановны. Седые волосы ее уже были уложены змеюкой, угнездившейся на затылке. — Вот ведь, как тебя захомутали! Не припомню, чтобы ты раньше в пять утра за продуктами бегал.

О, нет! Ну почему в придуманном мире нельзя обойтись без главных по подъезду?

— Знаете, Марь Ивановна, голод — не тетка. Мне нужно мозги питать, а то ведь я так молод.

— Знаем мы от чего это у тебя голод. — хмыкнула старушка. — Развратник! Ты учти, от любви много болезней приключается.

— Вообще-то это не ваше дело. — я помрачнел.

— Я — представитель общественности. И мы не потерпим такого безнравственного поведения. У нас в подъезде живут почтенные и уважаемые граждане. Женись, и делай потом что хочешь. Вот в наше время…

— Да, в ваше время, мужики все на фронт ушли, а вы, бедненькие, детишек из пробирок заводили. Вот теперь и беситесь.

— Да как ты смеешь?!!! — зашипела Марья Ивановна, но я уже хлопнул дверью.

Боги, как она мне надоела! Вот почему нельзя именно ее отправить на каторжные работы по написанию романа об исторической встрече инквизитора и «Некрономикона»?

Впрочем, ладно, чего уж там. Она такого напишет, что мир содрогнется! Причем наваяет старушка все и про всех. «Полное собрание слухов и сплетен» — это будет пострашнее, чем откровения Моники Левински.

Похоже, я живу и пишу роман в мире, как значится на многих фантиках: идентичном натуральному. Я даже злюсь и испытываю голод так же, как в реальности. Для полноты картины не хватает общения с друзьями и, конечно же, Леры.

А то как-то несправедливо получается. Вредные старушки — это — пожалуйста. А как кого-нибудь симпатичного — так это отвлекает от творческого процесса!

Что ж, в этом есть резон. Пустили бы они сюда Леру — и накрылся бы их роман медным тазом.

Приснился бы мне сериал из десятка любовных томов типа: «Унесенные ветром в Голубую лагуну». Или: «Дикая Орхидея под слезами дождя».

Я поставил пакеты с продуктами на пол и сел подле двери.

Когда меня отсюда выпустят? А что если я настолько талантлив, что выхода отсюда никогда не будет? И безвыходное пособие — это вовсе не мой сарказм, а истинная правда, только учебник этот вовсе не для демиургов и даже не для посредственных писателей, а исключительно для меня!

В комнате раздался скрип. Там кто-то был.

Я мгновенно вскочил на ноги. Сейчас мы посмотрим, кто в доме хозяин! Я сжал в кулаке ключи, чтобы удар был поувесистей, и осторожно заглянул в глубину квартиры.

У окна за моим «ноутом» сидела Лера.

Вот так сюрприз: стоит о чем-то подумать — и желание тут же исполняется! Не такой уж этот мир и плохой. А, может быть, это я вынырнул из своей шизофрении? А Лера никуда не уходила?

Как правильно себя сейчас вести?

Я подошел к Лере со спины и положил ей руки на плечи. Она не почувствовала: не вздрогнула, не повернулась, словно меня здесь и не было. Она по-прежнему смотрела последние видеоролики, где мы с ней валяли дурака, швыряясь друг в друга подушками.

Лера тихо плакала у монитора.

Я нервно сглотнул. Это что же: я умер?

А Марья Ивановна? Она-то кто: живой труп? Она, что, тоже со мной преставилась? И мой персональный первый круг ада — это ее вечное соседство? М-да, пытка изощренная, нечего сказать.

Я с силой надавил на Лерины плечи, но мои пальцы прошли сквозь ее тело и упали на клавиатуру. От этого «Windows Media Player» свернулся в значок на панели.

Лера вздрогнула и сняла наушники.

Что же это? Выходит, я могу общаться с Лерой?

Я положил руку на мышку, вошел в проводник, открыл «Инквизитора».

Лера смотрела то на свои руки, то на клавиатуру, то на монитор. Она явно пребывала в замешательстве.

«Она думает, что сходит с ума!»

Я написал:

«Лера. Не пугайся. Я жив. Я здесь, только не могу отсюда выбраться».

Лера заплакала, и выбежала в ванную.

Похоже, я не только гениальный писатель, но еще и очень тактичный человек!

Я сел перед «буком», разглядывая его как древний магический артефакт.

В одном я был прав, где бы я сейчас не находился, в реальности, в моем собственном «компе», сам по себе появляется роман. Я пишу его здесь, а он может быть издан там.

Интересное кино…

Но если есть связь между этими двумя моими мирами, значит, возвращение возможно! Нужно только не свести с ума Леру.

Вот что делают духи?

Гремят по ночам цепями, воют. Хм, не плохая идея, если, конечно, Марья Ивановна — сама не призрак.

Но как быть с Лерой: вот в чем вопрос?

Наверное, для нормального общения ужен медиум, посредник, который бы меня видел и слышал. Но такое бывает только в кино! Кто поручится, что это возможно?

Два дня назад я бы рассмеялся, если кто-то рассказал бы мне страшилку, как с того света некоторые писатели создают свои «нетленки». Меня даже передернуло от этого слова «нетленки». Похоже, в нем скрыт куда более значимый, темный смысл истинной некромантии.

А что если все музы, на самом деле, такие же несчастные ребята, как я, которые просто ничего не смогли при жизни. Вот мы и диктуем поэтам и романистам то, что, в свою очередь, в нас самих вкладывают уже темные боги…