Библейское предание дает возможность познакомиться с еще одной жестокостью Соломона и пытается его оправдать. Он — вот попытка снять вину — только выполнял последнюю волю своего отца (3 Царств 2.5). Иоав запятнал себя убийством, когда коварно убил своих соперников Авенира и Амессая. Убийство коснулось семьи Давида, ведь Авенир встал под защиту Давида, а Амессай был сыном сводной сестры Давида.
Действительно ли обоснованна попытка снять вину с Соломона? В конце концов Соломон мог бы привлечь Иоава к ответу. Тот факт, что этого ие делается, связан, возможно, с тем, что Иоав, с точки зрения того времени, тоже имел свои причины убить Авенира и Амессая. Авенир убил брата Иоава по имени Асаил (2 Царств 2.23). А отец Амессая сблизился с матерью Иоава, но не женился на ней (2 Царств 17.25). Одним словом, кровавые дела Иоава подпадали под закон о кровной мести. Давид же, напротив, кажется, попрал его, когда пощадил Иоава. Соломон считает это позором, поскольку он более жесток, чем его отец.
Убийства, совершенные Иоавом, как и убийство Иоава Соломоном, должны были произойти но закону кровной мести, всепожирающего начала, о значении которого мы и сегодня вряд ли имеем правильное представление. Кровная месть в архаичных культурах имела ужасающие последствия. Они были направлены не против отдельного обидчика, а всей его родни, иногда целого рода. Об индивидуальной ответственности еще не могло быть и речи, независимый в отношении рода карательный орган, такой как, например, «государственное право на наказание» не был создан. Кровная месть влекла за собой, ввергала втянутую в нее семью в нескончаемую обязанность совершать насилие и уничтожать. Не помогло даже, когда Авенир отчаянно воззвал: «Вечно ли будет пожирать меч?» (2 Царств 2.26). Кстати, разрушающие последствия кровной мести были известны очень давно. Прежде всего следует упомянуть левитов, пожалуй, самую загадочную общность в Израиле, которая, будучи рассеянной среди всех израильских племен, всегда появлялась там, где происходила кровная месть. Моисей призвал их, когда начались пляски вокруг идола — «золотого тельца». Верные слуги Господни, они убивали всех сынов Израильских, если те осквернили единобожие почитанием идола (Исход 23.25). Нашелся левит, который призывал к племенной войне против города Гивы Вениаминовой вследствие надругательства над его женой, мало того, он послал во все пределы Израилевы разрезанные члены своей жены (Судей 19.29).
Несмотря на то, что левиты сами решительно провозгласили око за око, зуб за зуб, среди них нашлись и такие, кто был обеспокоен масштабами развернувшейся кровной мести. Свидетельство тому 48 левитских городов, из которых, по различным подсчетам, от 3 до 6 (Второзак. 4.41; 19.2) считались городами-прибежищами для людей, подпадавших под кровное мщение. Но в них не могли находить пристанища злодеи, а только те, кто убивали человека без намерения.
Если мы посмотрим на местоположение городов левитов и городов-прибежищ, то быстро поймем, что они были исключительно вблизи границ того царства, которое создал Давид. Итак, уже при царе Давиде, должно быть, предпринимались значительные усилия, чтобы смягчить опустошительные последствия кровной мести. В каком бы блеске предстал молодой Соломон, если бы выслал убийцу Иоава в один из городов-прибежищ, обустроенных его отцом.
Возможно, Иоав был не только убийцей, но и злодеем, который убивал свои жертвы намеренно, даже исподтишка. И это затрудняло его перевод в прибежище для убийц. Но для Соломона был возможен еще один выход: пощадить Иоава по праву царя и царской милости. Стоило только посмотреть на свою собственную семью. Разве Авессалом не заслужил кровной мести, после того как убил собственного брата Амнона? Но Давид воздерживается от использования ее в отношении Авессалома. Прервать гибельный ход кровного мщения было уже во времена Давида правом царя и использовалось в его собственной семье с целью примирения. Соломон тоже мог бы выбрать царское помилование вместо кровного мщения. То, что он этого не сделал, представляется клеймом на характере молодого Соломона. Находясь в тисках закона о кровной мести, Соломон совершил еще одно кровавое деяние — убийство Семея. И этот грех библейское предание хочет отпустить ему, так как наказание Семея, а не убийство, как и наказание Иоава, причисляется к полномочиям Давида, согласно завещанию. Семей, из рода Саула, не смог вынести, как Давид обошелся с последними саулидами. Когда Давид бежал во время восстания Авессалома, Семей усмотрел возможность выразить свою ненависть к нему. Он подошел к бродившему по иорданской местности Давиду, бросая в него камнями и злословя его: «Уходи, уходи, убийца и беззаконник! Господь обратил на тебя всю кровь дома Саулова, вместо которого ты воцарился… и вот, ты в беде, ибо ты — кровопийца…» (2 Царств 16.7, 8).
Мы не будем доискиваться, имело ли проклятие Семеем Давида справедливое основание. Более существенным нам кажется то, что делается вид, будто наказать Семея Соломону велит завещание. И опять не понятно, почему Давид сам не осуществил мести, а позволил Семею ускользнуть от нее. Может быть, Давид считал, что проклятия Семея справедливы. Верил же он, что сам Господь уполномочил его (2 Царств 16.11). Итак, он не дает своим слугам наказать Семея. Но могла ли месть перейти, согласно завещанию, к Соломону, если сам Давид о мести и не думал? С психологической точки зрения, неувязка.
Соломон велит убить Семея не сразу после своего восхождения на престол. Вначале он посадил его в Иерусалиме под домашний арест, обещая убить, если тот покинет город. Через два года он узнает, что Семей ушел из Иерусалима, чтобы вернуть двух солдат, бежавших из города Гефы. Это и оправдывает смертный приговор. Семея убивает Ванея по возвращении приговоренного в Иерусалим.
Все это в высшей степени недостоверно, поскольку Семей никогда бы не вернулся в Иерусалим, если бы ему грозили арест и смерть. Нет, Соломон велел убить Семея, самолично вынеся ему приговор.
Соломона должны оправдать как якобы имеющееся отцовское завещание, так и нарушение Семеем условий ссылки. Не Соломон должен нести ответственность, а Давид и Семей, который оказался не в состоянии выполнить царское распоряжение. Чем же тогда на самом деле объяснить смерть Семея? Вполне возможно, Соломон побаивался обрести в лице Семея опасного противника, который был в состоянии возглавить оппозицию.
Убийство Иоава и Семея остаются убийствами, хотя библейское предание и пытается их оправдать. Однако даже Библии не удается отпустить самое страшное злодеяние Соломона: убийство брата и противника Адонии. Мрачную картину кровной мести дополняет грязное убийство брата. И здесь уместно было бы, на первый взгляд, снова вспомнить о восточной жестокости. Но углубленное исследование приводит нас к другой оценке.
После обескураживающего восхождения Соломона Адония бежал к жертвеннику, и Соломон его пощадил: «Если он будет человеком честным, то ни один волос его не упадет на землю; если же найдется в нем лукавство, то умрет» (3 Царств 2.52).
Адония вел себя спокойно и был отпущен домой, может быть, даже под домашний арест.
Брат Соломона, кажется, действительно старается быть незаметным до тех пор, пока однажды не посещает Вирсавию. Доверчивую мать Соломона он уверяет в преданности ее сыну, однако просит поддержать его в женитьбе на Ависаге Сунамитянке, последней наложнице Давида. Вирсавия откликается на просьбу и сообщает о желании Адонии Соломону. Она предстает перед своим сыном и царем, а Соломон велит принести для матери царя престол, знак высокого уважения, которым пользуется Вирсавия. Однако когда она передает желание Адонии жениться иа Ависаге Суна-митянке, Соломон не только не соглашается, но даже приказывает убить Адонию. Обоснование: «А зачем ты просишь Ависагу Сунамитянку для Адонии? Проси ему также и царства; ибо он мой старший брат» (3 Царств 2.22).
Соломон чувствует за желанием Адонии жениться заговор, который мы обозначим как «Овладение гаремом», поскольку Ависага была из гарема Давида. Адония претендовал на царствование, овладев гаремом, после того как женится на Ависаге — так примерно рассуждал Соломон. Адония еще не отказался от притязаний на престол и с помощью тончайшей стратегии с женитьбой предпримет еще одну попытку подступиться к его царству, — думал он.