Два века тому назад где–то в южных широтах восстал против зверств капитана экипаж английского брига «Боунти». Капитан был убит, а мятежники, которым путь на родину был закрыт, взяв на Таити воду и провиант, пустились в поиски необитаемого острова, где они могли бы основать колонию. Вместе с ними поднялись на борт корабля несколько таитян и таитянок. Через двадцать лет другой английский корабль, приставший у маленького островка Питкерна, обнаружил там одного матроса — единственного человека, пережившего кровопролитную войну англичан и таитян. Капитан записал рассказ матроса. Две странички в корабельном журнале сохранили трагическую историю Питкерна. Они–то и послужили Ро–беру Мерлю отправной точкой.

Поначалу «Остров» кажется как нельзя более традиционным приключенческим романом. Безбрежные воды Тихого океана. Свежий ветер полнит паруса английского трехмачтовика «Блоссом». Голодные матросы. Зверь боцман. Сверхчеловек капитан. Молодой благородный герой — третий помощник лейтенант Парсел. Адам Парсел гуманен, смел, стоек и романтичен. В противоположность капитану Барту, которого всякое проявление человеческого достоинства в подчиненных приводит в бешенство, пуританин и демократ Парсел полон сочувствия к команде, живущей в постоянном голоде и страхе.

События развиваются с головокружительной быстротой. Неосторожное движение юнги. Несколько капель грязной воды на кружевной манишке капитана. Удар тяжелого капитанского кулака. Мертвый мальчик на только что выдраенных досках палубы. Глухая, но грозящая вот–вот прорваться ненависть матросов. Сдержанное, однако непоколебимое упорство Парсела, требующего, чтобы над телом убитого была прочитана молитва. Выстрелы. Короткая схватка. И снова на палубе убитые: капитан, его второй помощник, боцман. Морякам навсегда отрезан путь к дому — там их ждет виселица.

Герои романа оказываются, как то было с мятежниками «Боунти», на крохотном островке. Песчинка в безбрежном океане. Девять европейцев. Шесть таитян. Двенадцать таитянок. Ничтожно малая частица человечества. Но в этой капле сгущается история общества, здесь возникают социальные институты, зреют конфликты, вспыхивают войны, определяются идейные позиции, формируется политическое сознание. Фабула, воспроизводящая конкретное событие XVIII века, оказывается наполненной весьма злободневным содержанием. Прав Андре Вюрм–сер, который считает «Остров» книгой «политической» с начала до конца. «Нет социальной проблемы, которую она обошла бы стороной и которую Парсел не поднял бы перед нами, — пишет Вюрмсер, — собственность, любовь, демократия, война, мир, интегральный пацифизм, религия, колониализм, расизм, эгоизм, братство, равенство, свобода, всего не перечислишь. Эта книга пронизана политикой».

Первые же дни островной жизни отмечены крушением корабельной иерархии крахом традиционной, данной «от бога» власти. Матросы, предводительствуемые шотландцем Маклеодом, отказываются подчиняться офицерам. Если бы не вмешательство Парсела, они бы даже повесили на суку первого помощника капитана Ричарда Мэсона. На острове устанавливается некое подобие парламентской республики: все вопросы должны отныне решаться демократически — голосованием поселенцев. Мнимость этой демократии, учрежденной Маклеодом, истинным героем эпохи первоначального накопления и весьма ловким демагогом, напоминающим сегодняшних политиканов патроната, становится ясной с самого начала. В голосовании, разумеется, принимают участие только англичане. Девять белых призваны решать судьбу колонии, две трети поселенцев — им подчиняться: шестеро таитян, как «цветные» — люди низшей расы, двенадцать таитянок, как существа вдвойне неполноценные — не белые и не мужчины. В этом зерне социального и расового неравенства заложены все последующие конфликты, которые неизбежно должны привести к возмущению угнетенных таитян, к войне и гибели почти всех колонистов.

Как ни мало население острова, оно неизбежно расслаивается при решении каждого жизненно важного вопроса. В этом микрокосме общества обнаруживаются классовые интересы и идеологии, стоящие на их защите. Ричард Мэсон воплощает наиболее отсталую, косную, кастово–иерархическую позицию. Маклеод, предприимчивый собственник, стяжатель, лукавый демагог, — позицию буржуа–колонизатора, умеющего подкупить бедняка–европейца обещаниями добавочных прибылей за счет «туземцев» и обратить его в орудие своего обогащения. И все это самым «демократическим», самым легально–парламентарным путем. Таитяне проходят на наших глазах путь, исторически свершенный на протяжении нескольких веков народами колониальных стран: от доброжелательного и дружеского отношения к европейцам–друзьям — к протесту против несправедливости, осознанию своих национальных интересов, к вооруженной борьбе за землю, за свободу. И они вырабатывают свою идеологию, проникнутую пафосом ненависти к поработителям. «Я тоже не люблю проливать кровь, — говорит вождь таитян Тетаити, — но кровь угнетателей проливать хорошо. Эту кровь сама земля пьет с великой радостью. Неспра- . ведливость, о воины! — зловонная трава. Вырвите ее с корнем!»

Чтобы одолеть таитян, традиционалист–консерватор Мэсон и свергнувший его власть буржуа Маклеод заключают союз. Расизм Маклеода, идеология защиты собственности, колониальных захватов, расизм Мэсона — естественная опора кастовой системы. Здесь их интересы сходятся. Недавние враги легко находят общий язык, когда нужно отстаивать власть и землю для «белого человека», и Маклеод считает возможным поступиться своими парламентскими свободами и облечь своего бывшего врага Мэсона неограниченной властью. (Как не вспомнить мятеж французских реакционных генералов в Алжире 13 мая 1958 года и парламентских деятелей, приглашавших де Голля спасти Францию.)

Между борющимися лагерями — на ничьей земле — остается Адам Парсел с его жаждой справедливости и принципиальным отрицанием насилия. В «парламентский период» истории острова Парсел пытается выступать в защиту таитян, но его поддерживают лишь два матроса, четверо голосуют за Маклеода. Парсел — бессильная оппозиция, левое меньшинство с его благородными речами и чистыми руками, такое удобное и безвредное для правого большинства.

Парсела нельзя упрекнуть в недостатке мужества: поднялся же он против бесчеловечности капитана Барта, перед которым трепетал в страхе весь экипаж. Собственной жизнью он готов рисковать ради защиты своих принципов. Но на жизнь другого человека он посягнуть отказывается. Даже если этот человек явный негодяй. Даже если этот другой — Парсел предвидит это — станет убийцей и вдохновителем массового убийства. Заповедь «не убий» кажется Парселу непреложной. И здесь хочется вспомнить о другом герое Робера Мерля.

Первая книга Робера Мерля называлась «Уик–энд на берегу океана» и вышла в свет в 1949 году. Она была удостоена самой крупной литературной премии года — Гонкуровской. Этот роман, построенный на автобиографическом материале (Робер Мерль, солдат французской армии, пережил разгром 1940 года, паническое отступление к морю), рассказывает о трагических днях Дюнкерка. Он проникнут страстной ненавистью к войне. Кровавым абсурдом представляется война герою этого романа сержанту Жюльену Майя, потерявшему в сутолоке бегства свое подразделение и тщетно пытающемуся переправиться в Англию, чтобы спастись от плена. В повествовании даже не возникает вопрос о необходимости борьбы с фашизмом. Майя отказывается рассуждать о смысле войны. «Я был бы счастливее, — с горечью говорит он, — если бы я в нее верил, в эту войну, и во все то, ради чего, как мне говорят, я должен воевать. Но я в это не верю, не верю и все. Война для меня —-абсурд. Не та или другая война. Все войны. В абсолюте. Без исключения. Без преимуществ для какого–либо строя. Иначе говоря, не существует войн справедливых, или войн священных, или войн за правое дело. Война абсурдна по самой своей сути»