— Я об этом слыхала, но никогда по-настоящему в такое не верила. Я просто замечала, что ты не выказываешь желания быть с женщинами. В том смысле, что ты не хочешь прикасаться к ним.

— И все же ты просишь меня жениться на твоей дочери.

— Да, потому что скоро она останется одна и я опасаюсь за ее будущее, если дочь останется без мужской защиты. А лучшая защита — это защита мужа, как по закону, так и в жизни. Что же касается иной точки зрения, она же единственная, которую ты высказал, будто бы то самое — это главное в женитьбе, то тебе следует знать, что моя дочь дала обет сохранять невинность.

— Сколько ей лет? Тринадцать? Четырнадцать? Девочка в таком возрасте еще сама не знает, чего хочет.

— Она знает это достаточно хорошо. Невинность — хорошее дело, угодное Господу Богу.

— Я видел, как угасали мои желания, — сказал Иосиф. — Огонь страсти может довести до безумия. Я люблю нежаркий свет, только он несет в себе благословение. По крайней мере, так я говорю себе сам. Что касается тринадцатилетней девочки, костер ее желаний еще даже не разложен, а уж до огня и вовсе далеко. Пусть она говорит о невинности, угодной Богу, когда покажется пламя.

— Ей четырнадцать, уже почти пятнадцать, — молвила Анна. — Мы с ней много говорили об этом. Она понимает, что это значит — быть лишенной тех надежд, которые сопровождают плотскую жизнь, надежд еврейских женщин, я хочу сказать. Быть лишенной радости иметь детей, и не важно, избраны они Богом или нет. Она добрая девочка, и к тому же скромная. Хорошо ведет хозяйство, все у нее спорится, и вместе с тем — нигде ни пятнышка. Тебе нужна женщина, я это вижу по твоей одежде.

— На мне старая одежда — для работы в мастерской.

— Да, но не должна же она быть такой драной. Кто тебе готовит?

— Утром я ставлю тушить мясо, — сказал Иосиф, — а к обеду оно бывает готово.

— Моя дочь может готовить блюда и повкуснее тушеного мяса.

— Мне нравится тушенка. Ну, может быть, не все время. — Иосиф посмотрел на Анну, обдумывая сказанное, затем произнес: — Значит, не женщина, а девочка. Ты предлагаешь мне что-то вроде пробной дочери.

— Нет, — твердо сказала Анна, — я предлагаю тебе жену. С приданым, с кое-какой собственностью. С правом на защиту, которую может дать только замужество. Некоторые подумают, что это довольно странный брак. Но в Галилее подобные браки не редкость. И я думаю, их будет гораздо больше, если вспомнить все эти разговоры о конце дней и о приближении Царствия Небесного. Мужчины и женщины соединяются, чтобы рождать детей, но в том, чтобы производить на свет все больше детей, нет никакого смысла — если, разумеется, конец дней действительно грядет.

— Я в это не верю, — сказал Иосиф, почесывая свой заросший бородой подбородок. — Он грядет, он уже близок — мало ли бывает разнотолков. Об этом говорили еще тогда, когда я был ребенком, — и с каким пылом! А пыл этот на пустом месте. Ну да ладно. И все-таки… Жена… — принялся он размышлять вслух. — Жена, которую нужно будет любить без желания. Супружество, освященное не детьми, а целомудрием. Не поговорить ли нам тогда о помолвке? Впрочем, это супружество само по себе будет своего рода помолвкой.

— Приходи к нам сегодня вечером. Она приготовит тебе обед.

— Ты уверена, что она действительно понимает, что ей нужно? Уверена, что она этого хочет?

— Да, она этого хочет, — ответила Анна.

Девочку звали Мария, точнее — Мариам, это же имя носила сестра пророка Моисея. Она была хороша собой — лицо гладкое, движения проворные. Порой может и вспылить, но никакой злобливости в ней не было вовсе. Ее помолвка с Иосифом означала, главным образом, то, что вечерами, после работы, он приходил в дом Анны, присаживался и разговаривал с больной женщиной, которая вскоре уже совсем не могла подниматься, в то время как ее дочь молча шила, штопала что-нибудь или занималась делами на кухню. В доме было двое слуг — старая Елисеба и ворчливый Хецрон, который ухаживал за садом и делал эту грязную мужскую работу тогда, когда у него такое желание появлялось. Были там и старая ослица по кличке Малка, и пес Шахор, который большую часть дня находился на привязи на заднем дворе и громко лаял, а также множество кошек самого разного возраста. Однажды, незадолго до своей смерти, как потом оказалось, Анна сказала Иосифу:

— Этот дом, конечно, и есть ее приданое.

— Ты хочешь сказать, я должен переехать сюда и жить здесь? Я об этом пока не думал.

— Будет не очень-то хорошо, если ты заберешь ее отсюда и поселишь в своей маленькой каморке, набитой стружками.

— Мои мать и отец, да и сам я… — Иосиф вспомнил, что после смерти отца он расширил мастерскую, а жилые комнаты уменьшил. — Да, да, я понимаю. Люди начнут судачить об этом. Нет ли у тебя братьев или двоюродных родственников, я имею в виду, мужского пола, которые захотят претендовать на твой дом?

— Закон Моисеев ясно говорит обо этом. О праве дочерей на собственность.

— Да, я понимаю.

Мария отвлеклась от штопанья старой рубахи Иосифа и улыбнулась ему — вполне дружески, но и не более чем дружески. Иосиф сознавал, что уже приближается к преклонному возрасту, и хотя он был еще достаточно крепок и пока не располнел, но все же охал по утрам от болей в ногах, волосы его стали редеть, а борода поседела. Мария же была очень молода и еще ничего не знала о жизни, в отличие от него, который мог бы обучить ее чему угодно, кроме разве что двойному клину или соединению на шипах и шпонках. Но к этим вещам она, конечно, особого интереса не проявила бы.

Только когда Анна, окруженная слугами и родственниками, стала умирать, Мария — в слезах, что было вполне естественно, — впервые обратилась к Иосифу как к жениху, ища утешение в его присутствии и поддержку в его объятиях. Чувствуя себя несколько неловко, Иосиф бережно обнял Марию, стараясь, насколько возможно, уменьшить ее страдания. Он осторожно отвернул в сторону ее лицо, чтобы Мария не видела картины смерти, хотя не более чем за полгода до этого она стояла у постели умирающего отца.

После похорон она стала хозяйкой дома, и теперь, когда Иосиф заходил к ней вечерами, им приходилось терпеть присутствие старой Елисебы, которая все время сидела поблизости, словно компаньонка. Иосиф приносил Марии подарки собственного изготовления — большей частью это были тонко выделанные шкатулки с секретными замками в крышках, а Мария пекла печенье для него и его учеников. Это было просто дружеское ухаживание, без единого резкого слова, если, конечно, не считать слов, изрекаемых старой Елисебой.

ПЯТОЕ

Однажды погожим днем Мария сидела одна в гостиной и чесала шерсть. Она еще носила траур, но настроение у нее в тот день было хорошее, и она напевала галилейскую песенку о девушках у фонтана и о появлении царя. В саду щебетали птицы, на заднем дворе лаял старый Шахор. У ног Марии мирно спал один из котов — самый старый, с изодранными ушами, носивший кличку Кацаф. Вдруг кот забеспокоился и проснулся. Он увидел что-то, чего не могла видеть Мария. Зашипев, он выскочил в сад и взобрался на дерево.

— Глупый старый Кацаф, — сказала Мария, — тебе опять что-то приснилось.

Но теперь это «что-то» увидела и она.

Глазам Марии явился молодой, гладко выбритый человек в белом одеянии, с коротко постриженными золотистыми волосами. Ноги его были босы. Он стоял, опираясь на шкаф для посуды, который недавно сделал для Марии Иосиф. Молодой человек улыбнулся и заговорил:

— Божий ангел приветствует тебя, Мария.

— Как ты… Кто… — У нее перехватило дыхание. — Что это значит? Откуда ты…

Старый Шахор лаял, как безумный.

— Здесь шумно, — заметил молодой человек, и лай прекратился, а гость между тем продолжил: — Ты исполнена благодати, и Господь благоволит к тебе. Да пребудет Господь с тобою, дитя мое.

— Кто ты? — спросила Мария, чувствуя, как ее бьет дрожь.

— Меня зовут Гавриил. Я архангел, которому дозволено стоять в присутствии Бога. Не пугайся, дитя мое, ты обрела великое благоволение Господне. Поверь теперь в то, что покажется тебе невероятным: ты понесешь во чреве твоем, и произведешь на свет сына, и дашь ему имя Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего. Господь Бог даст ему престол Давида, ибо, будучи твоей крови, он должен быть и крови Давидовой. Он будет царствовать над домом Иакова вовеки, и царству его не будет конца. Избавься от сомнения, как ты только что избавилась от страха. Я вестник истины Божьей.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: