— Но… Нет, этого не может быть, — сказала Мария. — Я незамужняя девушка. И я не… не…

— Не знала мужчины и дала обет не знать никогда? — помог ей Гавриил. — Но для Святого Духа нет ничего невозможного. Святой Дух сойдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя. Ты должна в это поверить. Веришь ли ты?

— Я не могу… — начала она. — Я не могу даже подумать…

— Послушай, Мария, — сказал Гавриил. — У тебя есть родственница, двоюродная сестра твоего отца — Елисавета, жена священника Захарии. Оба они знают о том, что с ней случилось, хотя только один из них может говорить. И хотя она немолода и давно перешагнула тот возраст, когда можно родить, она все же зачала сына. Сейчас, если считать по вашему календарю, идет уже шестой месяц зачатия. Как видишь, для Господа Бога нет ничего невозможного. Точнее, ты увидишь это собственными глазами. Поезжай к ней. Она может поведать тебе о чуде, так же как ты можешь сказать ей о нашем разговоре, но больше — никому ни слова.

— Но ведь есть еще и… — заколебалась она. — Я должна рассказать об этом…

— Деревянных дел мастеру? — спросил Гавриил. Он резко хлопнул по стенке шкафа, затем попробовал качнуть его, но буфет прочно стоял на каменном. — Всему свое время. Не следует с этим торопиться.

Тут он обернулся в сторону сада, где затаившийся в траве Кацаф, который уже успел слезть с дерева, наблюдал за архангелом широко открытыми глазами. Должно быть, как Мария решила позже, Гавриил распространял вокруг себя сильный запах кошачьего котовника или еще какой-то кошачьей травы, поскольку Кацаф вбежал в дом, правда очень медленной трусцой, и стал обнюхивать незнакомца. Вскоре по комнате разнеслось его мурлыканье, а он, закрыв глаза и подняв хвост трубой, все терся и терся о лодыжки архангела. Гавриил улыбнулся Марии и сказал еще раз:

— Для Бога нет ничего невозможного.

Наконец Мария, которая все это время не осмеливалась подняться со стула, встала и молвила:

— Вот я стою перед тобой. — А затем: — Вот я преклоняю колена…

Но Гавриил остановил ее:

— Ах нет. Если нужно совершить коленопреклонение, то это должен сделать я — твой смиренный вестник.

Теперь Мария остановила его.

— Очень хорошо, — согласился Гавриил, — никто из нас не будет вставать на колени.

Казалось, что Мария должна сказать что-то еще — скорее всего, нечто такое, что архангел унес бы с собой и передал Пославшему его, — поскольку, пока Кацаф продолжал предаваться экстазу, Гавриил молча ждал. Наконец Мария нашла нужные слова и сумела их произнести.

— Вот, я раба Господня, — сказала она. — Пусть со мной будет так, как ты сказал.

Гавриил, улыбнувшись, кивнул, а затем, в знак того, что его посещение закончилось, позволил Шахору залаять снова. Мгновением позже его в доме уже не было, а Кацаф, когда ангельская лодыжка исчезла, едва не свалился на бок и долго еще продолжал мурлыкать. И его мурлыканье помогло Марии поверить, что все случившееся, столь похожее на сон, было наяву.

В тот вечер Иосиф зашел к ней, чтобы отведать зажаренной на вертеле баранины с кольцами лука и завершить обед тушеными фруктами, и Мария сказала ему, что должна навестить свою родственницу Елисавету, проживавшую в Иудее. Она объяснила Иосифу, что ей приснился сон, в котором Елисавета будто бы звала ее к себе (это было правдой, но такой сон привиделся ей несколько лет назад, и тогда она не предприняла в связи со сном никаких действий). Конечно же, сны, может быть, ничего и не предвещают, но, кажется, священные книги утверждают обратное, разве не так? — рассуждала Мария, хотя ее знакомство со священными книгами было весьма отдаленным. Впрочем, этот сон можно было истолковать и как напоминание о том, что она обязана рассказать родственнице о своем предстоящем замужестве и всем таком прочем. А заодно пригласить Елисавету и ее мужа Захарию на свадьбу. И все такое прочее.

— Я должен ехать с тобой, чтобы ты была под моей защитой, — заявил Иосиф. — По сути, я просто настаиваю на том, чтобы ехать с тобой.

Мария напомнила ему, что они пока еще не муж и жена, а потому он не имеет никакого права настаивать. Он должен оставаться в мастерской и продолжать свою работу, потому что он деревянных дел мастер как-никак (при этих словах Мария явственно увидела губы Гавриила и едва не вскрикнула), а она отправится в Иудею, в предместье Иерусалима, в сопровождении ворчуна Хецрона. Она поедет на ослице Малке, а Хецрон будет шагать рядом. Расстояние небольшое, и поедут они с караваном, который отправится из Назарета в следующий Йом Ришон, да-да, почему бы и не в следующий Йом Ришон? Очень хорошо, согласился Иосиф, но пусть тогда Мария не задерживается там слишком долго, а то он будет волноваться.

Итак, Мария отправилась в путешествие на юг, и солнечным весенним днем подъехала к дому Захарии, который не очень изменился с тех пор, как она, тогда совсем еще девочка, гостила здесь, — только деревья стали выше. Мария удивилась, когда навстречу ей вышел жующий слуга и заявил:

— Мой хозяин нездоров. Он никого не принимает.

— Это следует понимать, что я помешала твоей трапезе и ты, стало быть, недоволен, — с необычной для нее резкостью сказала Мария.

— У меня приказ. Хозяин никого не принимает.

— Передай ему, что приехала Мария, дочь Иоахима. Из города Назарета, что в Галилее. Скажи еще, что я приехала повидаться с хозяйкой.

— Она тоже никого не принимает.

— Ну все, довольно, — заявила Мария. — Впусти меня.

И с властной решительностью, которую она с великим удивлением в себе обнаружила, Мария ринулась в дом, а слуга, проглотив то, что у него было во рту, нехотя посторонился.

В гостиной никого не было, но Мария подала голос, и вскоре из-за занавески выглянула ее родственница Елисавета. При виде Марии она обрадовалась, вышла и с улыбкой протянула к ней руки. Мария увидела, что платье на ней весьма просторное.

— Я знаю, что ты носишь под этим просторным платьем, — сказала Мария. — Значит, это правда. Благословен, благословен и еще раз благословен будь Господь!

— Откуда тебе известно? — спросила Елисавета. — Кто сказал тебе?

— Божий ангел, — ответила Мария так, словно с ангелами встречалась чуть ли не ежедневно. — Он мне и о другом еще сказал. О вещи не менее чудесной.

— О вещи более чудесной, — поправила ее Елисавета.

Она сразу же поняла, что это за более чудесная вещь, и ребенок, бывший в ее чреве, казалось, тоже это понял, потому что он резко дернулся. С силой прижав руки к животу, словно опасаясь, что ребенок пробьет кожу и, вдохнув живительного воздуха, запоет аллилуйю, Елисавета сказала:

— Это самое чудесное из всех чудес. Ты будешь благословенна среди женщин. И благословен будет плод от чрева твоего. И благословенна я, потому что матери Господней понадобилось прийти ко мне. И благословенно мое дитя — тот, кто уготовит стезю Господу.

Считается, что именно в то время, когда Мария жила у Елисаветы, она сочинила песню, или молитву, или, может быть, и то и другое. Однажды утром, когда она кормила кур, к ней пришли слова: «Величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем, что призрел Он на смирение рабы Своей, ибо отныне будут ублажать Меня все роды; что сотворил Мне величие Сильный»[35].

На этом песня или молитва заканчивалась, как если бы Марии давалось время, чтобы выучить наизусть то, что на нее снизошло свыше, а затем сообщить этот текст Захарии, который за время своей немоты сделался прилежным писателем, и тот передал бы его нам, записав на дощечке, каковая дощечка, вся в пыли, и была найдена в его доме, когда ни Захарии, ни жены его (бывших в описываемое мною время на закате дней своих) давно уже не было на этом свете.

День или два спустя, когда Мария стояла, поглаживая одного из двух пасшихся за домом осликов, она вдруг неожиданно для самой себя произнесла продолжение тех слов: «Свято имя Его, и милость Его в роды родов к боящимся Его; явил силу мышцы Своей; рассеял надменных помышлениями сердца их; низложил сильных с престолов и вознес смиренных; алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем»[36].