— Я буду дежурить у постели покойного.

— Я вас хорошо понимаю, моя дорогая Луиза. И я тоже. Я виделся с Мари. Мы договорились с ней, что она пробудет там до полуночи, затем вы смените ее, а потом я сменю вас. Однако я хотел вас спросить, что вы намеревались делать, когда я вошел к вам?

— Я хотела поесть немного фруктов, чтобы немного подкрепиться. Эта смерть выбила меня из колеи, — призналась она, — я устала от детей, которые ничего не понимают и стали просто невыносимы. Они совсем не слушаются меня и делают все мне назло.

— Тогда, дорогая моя, мы поедим фруктов вместе. Идемте, надо поторопиться. Нельзя заставлять Сефизу долго ждать.

Он взял подсвечник, подошел к двери и открыл ее. Луиза пошла в детскую, находящуюся рядом с ее комнатой, чтобы убедиться еще раз, что они спят. Мобрей взглянул на постель и нашел, что комната была очень уютной и еще более интимной после того, как он задул три свечи. Мобрей поставил подсвечник, хлопнул в ладоши, чтобы поторопить Жюли, которая тут же прибежала.

— Жюли, — сказал он, — прикажите приготовить для мадмуазель и для меня что-нибудь перекусить. Мы не голодны, но нам нужно приготовиться к ночному бдению. Принесите побольше фруктов.

— Хорошо, я скажу Сефизе, чтобы она принесла вам корзину фруктов.

— Апельсинов, бананов, ананасов и что-нибудь еще, — сказал Мобрей.

На подносе он увидел бутылку французского вина и несколько рюмок. Он налил немного и залпом выпил. Это взбодрило его. А в это время Луиза раскладывала вещи по местам в своей обычной бесшумной манере, словно ей хотелось всегда быть незаметной. Она наводила порядок на креслах, сдвинутых членами Высшего Совета и посетителями, которые приходили попрощаться с прахом генерала.

Мобрей не смотрел в ее сторону. Он размышлял. Он говорил себе, что эта малышка Луиза была все же по-своему привлекательной, несмотря на какую-то безликость, на то, что она не играла особой роли в этом доме, но, как он говорил себе уже не раз, в ее жилах был снег, готовый вот-вот растаять и даже закипеть.

Во всяком случае, он думал, что время проведет неплохо. Жаль, что она так быстро воспылала к нему, это смущало его, потому что ему нравилось недолго проводить время с одной и той же женщиной, ибо эти короткие встречи каждый раз резко возбуждали его своей неожиданностью. Случалось, что они и вовсе не имели продолжения.

Но он также думал и о Мари. Мари привлекала его сильнее, чем другие женщины, и была его самым главным козырем в игре.

Ему нравилось, что она сначала сопротивлялась, потом неожиданно уступила ему. Ее сопротивление придавало этому особую остроту, возбуждало желание. Ему надо было любовью держать ее в своих руках, чтобы делать в дальнейшем все, что ему хотелось, и чтобы она сделала для него то, что он потребует от Мари.

Однако едва ли Мари согласится на то, чтобы у нее была соперница в лице ее кузины.

Он понимал, что удержать при себе и Мари, и Луизу потребует от него настоящего искусства. Вероятно, это будет сделать трудно, тем более, что была еще и Жюли. А Мобрей знал, что однажды ему захочется побаловаться со служанкой на глазах Мари и Луизы. Понимая всю опасность ситуации, он не смог бы устоять перед этим желанием.

Он улыбнулся. В конце концов, может, ему и удастся провернуть это дело, ведь он был блестящим дипломатом. Ложь для того и существует, чтобы служить влюбленным, а порой их самым грязным и даже мрачным намерениям.

Он улыбнулся еще шире, потому что открыл для себя, что заставит Мари и Луизу терпеть его благосклонность то к одной, то к другой, а его влияние на них от этого еще больше усилится. А для этого ему было необходимо как можно быстрее и с еще большей ловкостью сделать так, чтобы Мари полюбила его еще сильнее, такой любовью, которая позволила бы победить ее даже в самые трудные минуты.

После смерти мужа она должна понять свою уязвимость. Слабая и одинокая, она будет нуждаться в поддержке и советчике. И он станет для нее советчиком-любовником.

Он уже представлял себе, какое согласие будет царить в этом доме, как благодаря ему, в таинственной обстановке политических интриг и комбинаций ему удастся целиком подчинить ее себе. А уж там он легко сможет уговорить ее дать согласие на связь с Луизой… Он сказал себе, что за это надо браться, не теряя времени.

Взглянув на мадмуазель Франсийон, отдающую приказы и советы по сервировке стола, Мобрей думал, что ему будет легче с нею, чем с Мари. Сжигающий ее огонь страсти говорил ему о том, что это было всего-навсего закомплексованное существо, всю жизнь сдерживающее свои желания и превратившееся в безликую женщину, которую всерьез-то нельзя было принимать, а не то, чтобы опереться на нее в трудный момент. Он уже предвидел, что любовь полностью изменит ее. Это будет настоящий ураган, когда она поймет, что ее любовь гораздо сильнее и глубже, чтобы удовлетвориться теми редкими ласками, которые он давал ей от скуки, ради развлечения, а может быть, чтобы немного успокоить ее.

Попавшись в его любовные сети, она уже никогда не сможет вырваться из них. Только он может доставить ей удовольствие, от которого она уже не сможет отказаться. И со временем ей ничего не останется, как согласиться на то, что он делит ее с Мари.

Довольный собой, он протянул руку к бутылке, принесенной Сефизой, и когда та уходила, он вкрадчиво спросил Луизу:

— Моя дорогая, не хотите ли выпить со мной немного французского вина? Самое лучшее средство для аппетита.

— Я не пью, — тихо ответила она.

— Но может быть, со мной вы не откажетесь выпить капельку? — сказал он настойчиво и, не дожидаясь ее согласия, наполнил обе рюмки, одну из которых протянул Луизе:

— За ваше счастье, Луиза!

— И за ваше, — ответила она в тон, поднеся рюмку к губам.

Он выпил залпом и весело воскликнул:

— Ну теперь за стол, мой дружок!

Словно он не понял, что счастье, по ее мнению, зависело только от него.

Он начал галантно ухаживать за ней: отодвинул ее кресло, подождал, пока она сядет, а затем сам сел напротив. Он окинул ее долгим обволакивающим взглядом, потирая руки. Она никак не могла решить, какой ей выбрать фрукт. Наконец выбрала и принялась есть, но делала это нехотя, так как не была голодна, ибо в ее голове роились сотни мыслей, отбивавших аппетит.

Заметив ее растерянность, он кашлянул и подал знак Сефизе, кукольное личико которой уже показалось в дверях:

— Идите-ка сюда, Сефиза! Подайте мне эту бутылочку. Это вино сохраняет свой вкус во рту при условии, если его выпить еще.

Негритянка быстренько принесла графинчик вина. От страха она вращала глазами, потому что этот шотландский джентльмен был на редкость респектабельным мужчиной. Ей никогда не доводилось встречать белых, особенно среди солдат, да еще с такими манерами, небрежными и уверенными. Никто из них не говорил с ней таким мягким голосом.

Сравнивая его с офицерами, живущими в форте, Сефиза сразу поняла, что Мобрей принадлежит к высшей касте.

Луиза взяла грейпфрут, который на местном наречии назывался шадек. Она положила его себе на тарелку и уже было собралась разрезать, как Реджинальд остановил ее движением руки:

— Позвольте мне, — попросил он учтиво.

Он положил фрукт себе на тарелку, разрезал ровно пополам, затем ловко очистив его, посыпал сахарным песком с корицей и сказал:

— А теперь советую вам, Луиза, все это запить вином. На моих островах этот фрукт едят именно так.

— О! Реджинальд, я уже много выпила, и у меня закружилась голова.

— И все же попробуйте. Вам потребуются силы в этот трудный момент.

Он подмигнул ей. Она немного удивилась его веселости в этот скорбный день, ей даже показалось, что он совсем забыл о генерале.

Реджинальд полил вином грейпфрут и протянул его Луизе. Затем он принялся очищать банан. Он ел его с видимым удовольствием, даже с наслаждением. Луиза опустила глаза и, как бы застыв, не произнесла ни одного слова.

— Да что с вами, Луиза? — воскликнул он наконец. — Вы же ничего не едите!