Доминик снова взглянул на Нэш, как на неразумное дитя. Она молчала, не зная, что теперь и думать.

— Мне известно обо всех их передвижениях, которые, к счастью, происходят весьма редко, — продолжал он. — Потому что в этих случаях они обычно обращаются ко мне. За последние два месяца у них не возникало желания прокатиться куда-либо… Так что, извини, но твоя версия абсурдна.

— Но я же очень хорошо запомнила старушку! — В отчаянии Нэш порывисто высвободилась из рук своего кавалера, отошла от него и опустилась на диван. — Ее странный наряд, зонтик, очки, цепочка от часов… Я узнала ее сегодня утром, когда мы смотрели в окно твоего дома! И знаешь, что самое удивительное? После того как старушка Хаммер… Ну хорошо, после того как та старушка ушла, в магазин посыпались заказы, от покупателей не стало отбоя… Что же это, если не знак свыше?

Нэш вскинула голову, ожидая реакции Доминика. Ей казалось, что теперь-то ему нечего возразить, — она выиграла. Но Доминик, не желая признавать поражения, с невозмутимым видом произнес:

— В таком случае, тебе не из-за чего переживать. Если появление старушки оказалась для тебя добрым знаком, то и пуделя не стоит пугаться. Значит, то, что произойдет дальше, предначертано судьбой.

— Что ты имеешь в виду? — Нэш удивленно смотрела, как Доминик, ослабив узел галстука, медленно направлялся к дивану, на котором она сидит.

— Да хотя бы вот это, — шепотом произнес он, опускаясь перед ней на колени и гася настольную лампу.

В темноте Нэш почувствовала, как сильные, нежные руки скользят по плечам и как тяжелое, мускулистое тело, обдавая теплом, смешанным с дурманящим запахом одеколона, прижимает ее к дивану.

Обхватив Доминика за шею, Нэш на ощупь нашла в его волосах резинку и сдернула. В тот же миг по ее лицу скользнули жесткие пряди волос, пахнущие табачным дымом и ветром. Доминик целовал ее в шею, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Когда же его губы нашли пряжку платья, он зубами рванул ремешок и тот упал на пол. Нэш заразилась азартом Доминика и буквально накинулась на него, развязывая галстук и расстегивая пуговицы рубашки.

Им было сладостно и забавно играть в эти игры, впервые открывать для себя то, к чему они так стремились в своих мыслях весь день. Оставшись обнаженными, они завороженно смотрели, как лунный свет серебрит их тела. Нэш и представить не могла, насколько прекрасен Доминик! Сейчас они были просто мужчина и женщина, и первобытные инстинкты жгли их разгоряченные тела, рвались изнутри, заставляя забыть о предрассудках и условностях.

Доминик прильнул к Нэш, уткнувшись лицом в ложбинку между упругими грудями, которые потрясли его воображение еще тогда, в коттедже, когда Нэш только дразнила его, наивно полагая, что он ни за что не доберется до ее сокровищ. И вот теперь ему оставалось только взять их.

Ненасытные, мучительно ищущие утоления своей жажды, они слились в единое целое, и все вокруг вдруг превратилось в ревущий океан страсти, волны которого то поднимались, то опускались, захлестывая их с головой. Никогда еще Нэш не испытывала такого блаженства от того, что ей обладал мужчина. Она самозабвенно отдавалась человеку, который сейчас стал таким желанным, родным… любимым.

А затем, когда буря сменилась штилем, Доминик и Нэш лежали обнявшись, счастливые, обессиленные. Понемногу приходя в себя, Нэш почувствовала, как холодок, пробегающий по телу, возвращает ее к реальности. Захотелось укрыться мягким одеялом, положить голову на большую, пуховую подушку, и чтобы рядом вот так, как сейчас, лежал самый лучший на свете мужчина, ее мужчина…

— Нэш, — тихо спросил Доминик, — почему ты молчишь?

— А что надо сказать? — прошептала она.

— Ну хотя бы: это было великолепно, мой милый Ник!

— Это было чудесно, прекрасно, умопомрачительно, волшебно!..

— Ты забыла добавить: мой милый Ник!

— Проста… Ну вот, опять ты начал шутить! Ты можешь говорить серьезно?

Нэш приподнялась на локтях и укоризненно посмотрела на Доминика, походящего сейчас на сытого кота.

— Могу, когда занимаюсь с тобой любовью.

— Или, например, когда молоко убегает, — невинно добавила Нэш, переворачиваясь на живот и болтая ногами.

— Вот видишь, нам уже есть что вспомнить. Это сближает, — улыбаясь ей в лунном свете, заметил Доминик. — Тебе не кажется, что так обыкновенно начинается совместная жизнь?

Нэш тут же сникла. Опустив низко голову, чтобы он не увидел грусти в ее глазах, она сказала:

— Не забегай вперед. Мы же договорились, что только эта ночь — наша. Завтра ты от меня уйдешь навсегда, потому что…

— Потому что у меня есть невеста, — резко произнес Доминик, садясь на диване.

Он нащупал на полу брюки и натянул их, а Нэш накинула на себя плед. Теперь уже и тела, и души их были закрыты друг от друга. Прошло очарование первобытной страсти.

— Я как раз об этом и хотел поговорить, — сказал Доминик.

— Может, все-таки не надо? — И Нэш с надеждой посмотрела на него.

С распущенными волосами он напоминал Тарзана. Но Тарзан был свободен как ветер, а Доминик…

— Нет, Нэш. Теперь я убежден, что говорить об этом надо. Я хочу быть с тобой всегда, везде, по нраву тебе это или нет. Хотя я, конечно, знаю, что по нраву. Но для того, чтобы наши желания совпали с возможностями, мне предстоит разорвать помолвку. Сделать это будет непросто. Я уже говорил тебе, что многим обязан отцу Джины. Он хороший человек, но я не знаю, как он поведет себя, если узнает, что чувства его любимой дочери попраны. Я поговорю с ним, объясню все как есть, однако… он будет прав, если выгонит меня с позором. И это лишь полбеды…

Во взгляде Нэш отразилась тревога: она догадывалась, что сейчас Доминик заведет речь о деньгах, и это пугало ее больше всего. Она не верила, что мужчина способен рискнуть карьерой, положением, связями, репутацией ради нее, ради любви. Но этим мужчиной был Доминик, и он развеял ее сомнения.

— Даже если отец Джины станет угрожать, что заберет свою долю из капитала фирмы, я все равно не пойду у него на поводу… Знаешь, что я сейчас понял? Что нет ничего страшнее, чем потерять любовь.

Он усмехнулся, глядя ей в глаза. А Нэш едва не разрыдалась от чувств, но сдержалась и просто обняла Доминика.

— А вот так не стоит делать, детка, — игриво произнес он, прижимая ее к себе. — Ты не находишь, что наш серьезный разговор находится под угрозой срыва?

— Это еще почему? — Нэш деланно нахмурилась.

— Потому что, кажется, я еще не до конца насытился твоим прекрасным телом.

И они снова бросились в объятия друг друга…

Утро ворвалось в спальню ярким солнечным светом, озарив их лица, заставив зажмуриться, спрятаться с головой под одеяло. Первым приоткрыл веки Доминик.

— Боже, Нэш, неужели это ты? — произнес он, легонько толкая ее в плечо.

Нэш высунулась из-под одеяла и словно в ужасе уткнулась в подушку. До Доминика донесся ее приглушенный голос:

— А ты кого ожидал здесь найти?

— Почему ты прячешься? — смеясь спросил Доминик. — Испугалась меня? Да, зрелище не для слабонервных…

Глядя на себя в зеркальную дверцу большого шкафа, он попытался собрать в хвостик свои взъерошенные и спутавшиеся волосы.

— Ник, прошу тебя: или отвернись, или иди в ванную первый, — взмолилась Нэш.

— О'кей, договорились. Я отворачиваюсь.

И Доминик, давясь от смеха, стал наблюдать в зеркало, как Нэш, не менее чем он взлохмаченная, заспанная и такая милая, стыдливо прикрываясь шелковым халатиком, пробирается в ванную среди разбросанной на полу одежды.

Вот я и попался, подумал Доминик. И кажется, по-настоящему счастлив. Наконец-то!

Вскоре из ванной вернулась Нэш, причесанная и умытая, в том самом шелковом халатике.

— Ну и что теперь передать пуделю? — восхищенно глядя на стройные женские ноги и потихоньку подбираясь к ней ближе, промурлыкал Доминик.

— Какому пуделю? — непонимающе спросила Нэш, пытаясь увернуться от его протянутых рук.