— Видите? Когда я говорю на португальском или испанском — запинаюсь, сомневаюсь, как использовать времена. А вот она — нет, и теперь заговорит ещё более бегло.
— Времена? — спросила Амадора. — Кто она?
— Не соперница, любимая. Верити, ну разве она не прекрасна? Не представляю, почему она согласилась за меня выйти, но она дала согласие, и теперь я в первую очередь должен представить её тебе.
— Вы должны остаться хотя бы на ночь. Оставайтесь так долго, как пожелаете. Эндрю-младший в море. Мой Эндрю вернётся в течение часа, и он будет так рад, — Верити колебалась. — Конечно...
Джеффри Чарльз потеребил изуродованный подбородок.
— Разумеется, мой собственный дом всего в двадцати милях, а дом моего отчима — и вовсе в шести. И потому куда предпочтительнее... — он умолк и улыбнулся, — остаться здесь. Что я найду в Кардью? Валентина? Он ведь ещё не вернулся из Кембриджа. А отчима я не особо люблю. Ты знакома с его женой?
— Виделась с ней один раз, почти случайно. Она производит впечатление.
Патти принесла канарское, и каждому налили по бокалу.
— Ты наверняка устала, дорогая, — сказала Верити Амадоре. — Проводить тебя в вашу комнату?
— Нет, — ответила Амадора. — Не устала. Нет. Вы хотеть говорить наедине?
— Вовсе нет, малышка, — сказал Джеффри Чарльз, обнимая её. — Попробуй вино. Тебе понравится. Конечно, с портвейном твоего отца не сравнится. Он был... delicieux... Нет, мы не устали, Верити. Так приятно просто поболтать. В котором часу вы ужинаете?
— Около девяти. По крайней мере, сегодня. Ты спрашивал по поводу женитьбы твоего отчима.
— Мимоходом. Боюсь, меня это не особо трогает. Я не желаю Джорджу зла. Он двенадцать лет сохранял верность памяти моей матери, а это куда больше, чем стал бы хранить любой богатый человек на его месте. Каким-то образом, хотя я никогда не мог этого понять, они действительно друг друга любили. Я не мог этого понять, надо думать, потому что не выносил Джорджа. Он не годился на роль моего отца. У него нет ни воспитания, ни инстинктов джентльмена. Его поведение всегда определяли деньги. Я лишь могу пожалеть эту... эту дочь герцога, если она позволила заманить себя в ту же клетку, в которой оказалась моя матушка.
Верити глотнула вина.
— Не знаю, какие у них отношения. Когда вернётся Валентин, тебе следует спросить у него. Хотя мне не кажется, что Валентин сильно привязан к отцу.
— Хм... — Джеффри Чарльз отошёл от стула Амадоры и распрямился. — Что ж, прежде чем перейти к более приятным темам, я скажу, что предлагаю. Завтра днём мы поедем в Кардью и предстанем перед сэром Джорджем и леди Харриет, и если нам предложат, выпьем с ними по бокалу. А потом я попрошу ключи от Тренвита. Это мой дом и...
— Джеффри Чарльз, я должна тебя предупредить...
— Я знаю, что дом в запустении. Росс сказал мне, когда мы встречались перед сражением при Буссако. За имением присматривают двое братьев Харри и их общая жёнушка, дом не чинят и не пытаются сохранить. Так что я готов к немеблированному и запущенному дому. Более того, я и Амадору подготовил. И она говорит, да благословит её Господь, что уже в предвкушении. Понимает ли она масштаб запустения, да и понимаю ли я сам, там будет видно. Но завтра днём, не откладывая, мы поедем туда и посмотрим своими глазами.
В возрасте под семьдесят Эндрю Блейми стал медлительнее в речи и движении, чем помнил Джеффри Чарльз, однако с прежним радушием и теплотой уговаривал гостей оставаться, сколько пожелают. За ужином много говорили — все кроме Амадоры, переводившей взгляд с одного лица на другое и следуя, или вернее, пытаясь следовать за ходом беседы. Верити хорошо понимала её восхищение Джеффри Чарльзом. Девушка выглядела такой юной и свежей, с персиковой кожей и живым выражением подвижного лица. Волосы, по некоторым меркам не особенно роскошные, вились вокруг лица, обрамляя лоб. Однако Амадора была не только чувствительной, но и ранимой, и при каждом недопонимании её нежную кожу заливала краска.
— А как Росс и Демельза? В добром здравии? Я был поражён, услышав про малютку Генри. Мне никто не сказал. Должно быть, они счастливы. И значит, новая шахта...
— На самом деле шахта старая, ты о ней слышал в детстве — Уил-Лежер, но она заново оснащена и открыта под управлением Джереми. И только в прошлом октябре там случилась хорошая находка, а до тех пор они лишь теряли деньги. Кажется, обнаружили старые разработки, ещё времён средневековья.
— Я говорил тебе о Джереми Полдарке, дорогая, — обратился Джеффри Чарльз к Амадоре. — Как тебе известно, он мой кузен, старший сын Росса и Демельзы. Джереми двадцать два, Клоуэнс — девятнадцать. И ещё есть Изабелла-Роуз — ей почти одиннадцать. А теперь — такая неожиданность — малыш Генри, ему всего полгода.
— Понимал, — сказала Амадора. — Но Валентин? Кто есть Валентин?
— А, он мой сводный брат. У нас общая мать, но моим отцом был Фрэнсис Полдарк, он погиб в шахте, а отец Валентина — сэр Джордж Уорлегган, завтра ты с ним познакомишься.
— Да, да, я вспоминать. Ты должен быть говорил мне это во время поездки.
— Опять времена. Отбрось «должен быть», и получится правильное предложение.
Амадора ест словно птичка, думала Верити, с тарелки исчезла лишь половина трески, а к телячьей отбивной с грибным соусом девушка едва притронулась. Кажется, пока они не ждут ребёнка. Нужно уговорить её есть побольше. А увлечён ли женой Джеффри Чарльз? Не так-то легко разглядеть. В свои двадцать восемь он выглядел по меньшей мере на все тридцать пять. Узкое худощавое лицо, как у её кузена Росса, тонкая линия усов параллельна твёрдой линии губ. Глаза, видевшие яростные побоища и тяжёлые походы в постоянном обществе солдат, раненая рука, вмятина на челюсти, крепкие жёлтые зубы. Дух самообладания, присущий лишь тем мужчинам, кто жил рядом со смертью, повидал всё и обрёл уверенность, что для выживания должен рассчитывать только на собственные силы.
И его удивительное мягкосердечие. Откуда оно у такого целеустремлённого человека, которому знакомо чувство товарищества, многократно испытавшего радостное чувство чудесного избавления от смерти? Вероятно, именно это нравится Амадоре. А может, раз он — представитель гордого и воинственного племени, её восхитили эти достоинства, которые, по мнению Верити, скорее отпугнут изящную и разборчивую девушку? Конечно, они очень влюблены друг в друга. Верити болела за них всем сердцем. Пусть это продлится долго.
— Что? — переспросила она, очнувшись от своих дум.
— Я говорю, что Клоуэнс не вышла замуж. Пока ты далеко, по одним только шуршащим письмам трудно судить, да ещё пока стреляют пушки, но у меня создалось впечатление, что её вступление в брак со Стивеном как-его-там... ах да, Стивеном Каррингтоном, что эта помолвка семье не особо по душе.
Верити глотнула вина.
— Росс и Демельза ни словом не обмолвились. Они придерживаются не слишком популярного взгляда, что выбор должен оставаться за детьми, ведь как ни крути, брак устраивают ради денег и положения. Его цели казались благородными, но вот слухи о нем... Что ж, как ты и сказал, они обручились. Клоуэнс сама разорвала помолвку. Причины никто не знает. Теперь он уехал. А Клоуэнс получает знаки внимания от юноши по имени Том Гилдфорд, друга Валентина.
— Никогда о нём не слышал, — Джеффри Чарльз покачал головой. — Достойный кандидат?
— О, кажется, вполне.
— За тем исключением, что дружит с Валентином, — вставил капитан Блейми.
Джеффри Чарльз взглянул на угрюмое лицо отставного капитана.
— Я так давно не виделся со своим единоутробным братом, что даже не знаю о его дурной славе. Разумеется, он всегда был с огоньком.
— Наверное, мне не следовало так говорить...
— Боюсь, твой дядюшка недолюбливает Валентина, — поспешила добавить Верити, — отчасти потому, что он близкий друг нашего сына, и мы считаем, что из-за него, безусловно по легкомыслию, Эндрю-младший залезает в ненужные долги и сорит деньгами. Но нельзя делать такие поспешные выводы. Том Гилдфорд — племянник лорда Деворана, а его родители обеспечены, пусть и не слишком богаты. Ему около двадцати четырёх, он привлекательный, изучает юриспруденцию.