Чемберлен вздрогнул, немного отойдя в сторону.

— Зачем вы так кричите? А Санта Клаус?

— На Северном полюсе! Хотя там ещё никто не был. И не будут.

— Позвольте, а как же Эдисон?

Хамфри погладил прилизанную чёлку.

— Он будет помогать нам завоёвывать геян? Отлично. Я полностью поддерживаю вашу программу. Геяне — те ещё недочеловеки!

— Так вы будете лечить Эдисона?

— Он американец, да? Я, правда, сам американец. Кстати, вы не знаете, кто открыл Америку?

— Колумб.

Придав себе драматичный вид, Хамфри положил собеседнику руку на плечо.

— Этот Колумб Америку открыл, страну для вас совсем чужую... Дурак! Ведь лучше б он открыл на Пятой авеню пивную!

Хамфри завершился ехидным смехом. Его визави спешно поправил лацканы визитки.

— Понимаете, сударь, это уже не смешно.

— Конечно. Вы думаете, что если я американец, то я не имею права ругать Америку?

— Вы должны вылечить Эдисона. Пусть даже вы не практикующий врач. Но позвольте один нюанс. Говорят, вы и есть Джек Потрошитель.

Хамфри впился в министра колоний противным взглядом.

— То, что родители называли меня Джеком, ещё ничего не значит. Ясно?

— Говорят, вы ещё и пишете.

— В этом что-то есть. Я написал монографию. Монографию о том, что земляне — те ещё недочеловеки. Их нужно в лагеря сдавать. Для опытов. А всё потому, что они не американцы!

— Хотел бы я уточнить...

— Например, я хочу узнать, что будет с человеком, если ввести в кровь шампанское.

— Но зачем...

— Я сказал, что неарийцев и прочих врагов Америки нужно сдавать в лагеря! Для опытов. Через сто лет это будет обычным делом!

— Извините за беспокойство, но я нанёс вам визит с определённой целью.

— Эдисон в больнице? Отличное событие. Поздравляю.

Следующие слова он чуть ли не кричал:

— Таким образом я, как маэстро вивисекции...

Здесь надо заметить, что на столе также лежали чёрные кожаные перчатки. Хамфри торопливо надел их и приступил к шевелению пальцев, вытянув руки вперёд. Усмехнувшись со злостным показом зубов, маэстро вивисекции снова пошевелил пальцами и потёр руки.

Хамфри прибыл в больницу Св. Варфоломея и, миновав столько раз виденных им «Доброго самаритянина» и «Водоём Вифезды»[15], теперь шёл по выбеленному коридору в палату, где, за орехового цвета дверью, вероятно, не вполне осознавая, где находится, и судорожно дёргая головой и руками, лежит будущее Америки.

Когда-то бывший волшебником из Менло-парка — а теперь  волшебник из Уэст-Оринджа, если позволить подобную аналогию — лежал на койке, его руки и конечности дёргались, голова следовала их такту. Лишь впоследствии выяснилось, что этот американский гений гнушается обращаться к докторам, но пока помимо его воли он был вынужден зависеть от того, насколько верно доктора обращаются с тонкостями своей важнейшей профессии.

— Вот оно, незавидное будущее Соединённых Штатов Америки. Так тряханёт, что мало не покажется.

Никому не было ведомо, какую мораль извлекут свидетели. Это тоже может интриговать читателей, следящих за нежданными ходами.

Едва Хамфри прерывистым стуком трости по полу известил о своём прибытии, за его спиной возникла рота из четверых начинающих полуврачей-полуинтернов. Симеон Уиллард, Фил Тодд, Борис Джером и Глеб Кёрк пытаются верно следовать его заветам, надеясь в недалёком будущем сравняться с учителем и даже превзойти его на врачебном поприще.

Уиллард подошёл к Хамфри со стулом в стиле Людовика XV, и теперь тот сидел перед входом в палату, положив кисти рук на ручку трости.

Доктор Хамфри спросил неестественно замогильным голосом:

— Вы на месте?

Ученики в страхе застыли на месте.

Хамфри ударил тростью в пол так, что ученики подпрыгнули.

— Слушайте исходные данные. Перед нами мистер Томас Эдисон — питательная среда для микробов... и для медицинских экспериментов!

Уиллард осторожно отступил назад. Хамфри спокойно продолжал:

— Итак, приступаем к экзекуции! То есть, я хотел сказать, к эксперименту! Начинаем медицинский эксперимент номер 11. Пункт номер 1. Нужно поставить диагноз, и даже необязательно верный. Уиллард!

Уиллард практически дрожал. Зубы выдавали мелкую дробь.

— Я з-здесь, д-д-доктор Х-Х-Х-Х-Х-Х-Х-Хамфри...

— Каково ваше мнение?

— Я п-п-предполагаю, что пациент страдает синдромом Паркинсона.

— А я предполагаю, что ваша башка страдает синдромом Паркинсона!

— П-П-Почему?

— Потому, что синдром Паркинсона выражается... выражается... выражается... выражается... выражается... выражается... Сам не пойму. Забыл. Перейдём к ошибочным мнениям других. Борис!

— Я п-п-предполагаю, что пациент принял лошадиную дозу стрихнина.

— Серьёзные возражения! В таком случае он давно должен лежать в анатомичке!

— В-Виноват.

— Фил!

— Я п-п-предполагаю, что пациент скорее жив, чем мёртв.

— Я пришёл к этому выводу и без вас. Глеб!

— Это м-м-может быть пляска святого Витта.

— Не согласен. Симеон!

— Это может быть волчанка.

— Почему?

— Вы часто её упоминаете, доктор Хамфри.

— Вы идиот, простите за выражение. Борис!

— Это может быть delirium tremens.

— Что это такое?

— Б-Б-Белая горячка. Разве вы не знаете латынь?

— Я не знаю латынь. Я не римлянин. Фил!

— Это может быть идиосинкразия.

— По-моему у вас самих идиотосинкразия! Симеон!

— Это может быть волчанка.

— Почему?

— Потому что я идиот.

— Согласен! Борис!

— Это м-м-может быть истерия.

— Почему?

— П-П-Признаки истерии налицо.

— Вы делаете успехи, — сказал доктор Хамфри с некоторой неохотой, определённо будучи недоволен тем, что похвалил, а не нагрубил. — Итак, перед нами больной истерией!

Хамфри произнёс эти слова с таким видом, будто сделал открытие огромной важности или же воспринимал утверждение об истерии как нечто благостное. Но, как известно всему Лондону, он не любит возню с пациентами, и потому его слова следовало понимать не столь оптимистично.

— Как истинный народный целитель, я предлагаю вылечить Эдисона патентованным средством от коклюша. Берётся волосатая гусеница и кладётся в мешочек. Мешочек привязывается к шее пациента. Далее он носится до тех пор, пока гусеница не защекочет пациента своими ворсинками. Когда пациент начнёт смеяться от щекотки, его дыхание заразит гусеницу, и пациент перенесёт на неё свой недуг.

— Причём здесь коклюш?

— Это была реклама того, что я назову альтернативной медициной.

— Доктор Хамфри, я боюсь, что здесь не всё в порядке, — робко признался Уиллард.

— В чём дело? Я не вижу, что здесь не так.

— Истерия бывает только у женщин.

— Почему, Уиллард?

Симеон Уиллард подошёл к доктору Хамфри и нашептал на ухо известный каждому анатому ответ. Хамфри нахмурился ещё больше.

— Это действительно так?

— Честное с-с-слово.

— Тогда почему Борис не заметил главного? Если истерия бывает только у женщин, а у Эдисона случилась истерия…

Ученики доктора Хамфри в испуге обернулись к Эдисону. Познав истину, им придётся преодолевать адскую рутину общения врачей со слабым полом. Естественно, им придётся обследовать пациентку сквозь ширму, стараться не оскорбить пациентку нескромными вопросами и учитывать прочие необходимые условности.

— Вы хотите сказать, что Томас Эдисон — женщина? — усомнился Фил Тодд.

— Именно такой вывод я вынужден сделать. — Следующие слова были обращены к пациенту. — Леди, у меня к вам один деликатный вопрос. Вас следует называть мисс Эдисон или миссис Эдисон?

Пациент тем временем несколько оправился от невроза и с выражением изумления на круглом лице слушал поставленный ему диагноз.

— Пошёл к чёрту! — был ответ.

— Простите, милая леди, но вам не подобает так выражаться. Так подобает выражаться только мне одному! Я утверждаю, что вам необходим проверенный метод лечения истерии — то, не знаю что!