— Прощайте, сын мой, и да пребудет с вами мир! — произнес священник, беря свечу и медленно направляясь к двери.

На все свои вопросы графиня с трудом добилась от графа лишь односложных ответов «да» или «нет»; ни улыбки, ни ласкового взгляда, ни дружеских слов — граф, всегда внимательно относившийся к жене, сейчас словно оцепенел. Графиня встала и уже собиралась удалиться, как вдруг послышался шум; под громкие крики дверь резко распахнулась, и с воплем «Пустите меня!» на пороге появилась Лаградна.

Ее неожиданное вторжение вызвало всеобщее замешательство.

— Сударь, — произнесла Лаградна, — я обязана предупредить вас, что Беренгельд-Столетний Старец бродит где-то поблизости. Впрочем, нет, сейчас он уже в замке! Я сама видела, как он вошел сюда!

Граф, его жена и двое слуг, пытавшихся ее остановить, застыли от изумления. Граф жестом приказал повитухе замолчать; дождавшись, когда установится тишина, он произнес:

— Идемте и посоветуемся с отцом Люнаде.

Лакей графа и горничная его жены еще не ложились, поэтому они последовали за господами, равно как и старая повитуха; все вместе они направились к спальне отца Люнаде.

Сен-Жан взял два факела, и, охваченные ужасом, господа вместе со слугами двинулись по длинным галереям замка.

Больше всех дрожал граф, но он изо всех сил старался скрыть свой страх и шел довольно уверенным шагом. Внезапно тишину нарушил пронзительный крик; нетрудно догадаться, какой испуг охватил слабых духом людей, робко бредущих по темным пустынным коридорам древнего строения. За стенами завывал холодный ветер, и всем было ясно, что, если сейчас что-нибудь случится, помощи ждать будет неоткуда. Сен-Жан уронил сразу оба факела; чудом один из них не погас и продолжал гореть, распространяя вокруг себя слабый свет, теряющийся под сводами поистине бесконечного коридора. Внезапно все остановились и прислушались. Сквозь протяжный вой ветра, крики ночных птиц, шум леса и журчание горных потоков до них донесся звук торопливых шагов… В конце галереи показался человек. Он остановился и поднял свечу, чтобы разглядеть тех, кто двигался ему навстречу. В отличие от супруга грядущие события вселяли в графиню уверенность, поэтому она первой узнала их вечернего гостя. Офицер быстро направлялся к ним; лицо его являло собой бледную маску ужаса.

— Господин граф, — произнес он изменившимся голосом, — я никогда не был трусом и готов сразиться с кем угодно, лишь бы мой противник был, как и я, существом из плоти и крови! Вы искренне предложили мне свое гостеприимство, я благодарю вас, но принять его… ни за что! Ни за какие богатства в мире я не останусь в этом замке: только что я видел излечившего меня врача, моего проводника — словом, вашего давно умершего предка!

При этих словах у всех, кто в этот ночной час стоял в мрачной просторной галерее пустынной цитадели, от страха закружилась голова; они замерли, не смея перевести дыхание.

— О! Я прекрасно узнал оригинал портрета, висящего у вас в гостиной! Я знаю, что обязан ему жизнью, но я, как и было договорено, исполнил его приказ, и теперь мы больше ничего не должны друг другу. И мне совершенно не хочется вновь встречаться с ним, особенно после того, что мне довелось узнать о нем. Больше всего я хотел бы умчаться прочь, подальше от этого страшного места. Уж лучше бы мне этой ночью заблудиться в горах, чем столкнуться лицом к лицу с этим исчадием ада. Если я верно прочел надпись под портретом, оригинал его родился — или был нарисован — в тысяча пятисотом году?.. Я не отличаюсь ни излишней набожностью, ни суеверием и признаю, что в природе нередко происходят совершенно необъяснимые явления: издали видишь одно, а подойдешь поближе — и оказывается совсем другое! Я дворянин, и хотя не богат, но принадлежу к старинному анжуйскому роду, верую в Бога, и мне хочется жить спокойно. Пусть знатные сеньоры забавляются, как хотят, меня это не интересует! Я не хочу знать, откуда взялся призрак, которого я только что видел собственными глазами: этого объяснить нельзя, к тому же меня это не касается. Я не склонен к авантюрам и не люблю сталкиваться с правосудием — ни со светским, ни с церковным, хотя и первое, и второе — вполне достойные институты. Пребывание здесь становится слишком опасным, поэтому прощайте, сударь! У вас нет претензий ко мне, у меня — к вам, я исполнил свое обещание, следовательно, я свободен, а что происходит в этих стенах — не мое дело! Имею честь с вами проститься.

С этими словам офицер из Анжера, стряхнув с рукава приставшую известку, почтительно поклонился графу Беренгельду и быстро сбежал по лестнице вниз. Было слышно, как он быстрым шагом идет в конюшню, выводит во двор коня, ставит на крыльцо фонарь, вскакивает в седло и галопом мчится прочь…

Каким бы скудным воображением вы ни были наделены, вы без труда представите себе ужас, охвативший собравшихся, когда они убедились, что офицер, несмотря на холод и ураган, предпочел покинуть замок, нежели оставаться под одной крышей с существом, о котором говорили, что оно существует чуть ли не со времен основания твердыни Беренгельдов. Впрочем, слухов было множество, и все они были весьма противоречивы.

Беренгельд приказал Сен-Жану вернуться в графскую спальню и ждать его там; жену он также попросил удалиться к себе; затем в одиночестве он направился в комнату к отцу Люнаде.

Граф застал преподобного отца за чтением молитвенника. Увидев владельца замка, священник положил книгу на стол, закрыл глаза, подпер рукой подбородок, прикрыл ладонью рот и приготовился слушать графа.

— Отец мой, помните ли вы, о чем я рассказал вам на исповеди после смерти командора Скулданса?

— Я забыл об этом, сын мой, — ответил осторожный иезуит, — и имею право вспомнить только во время исповеди.

— Отец мой, теперь это не имеет никакого значения; человека, о котором перед смертью рассказал мне мой дядя Беренгельд, вы когда-то назвали порождением демона. Сейчас существование его не вызывает сомнений: он находится в замке…

— В замке!.. — воскликнул священник, в ужасе вскакивая со стула.

— Лаградна и офицер видели его, — подтвердил граф.

— Это демон: уверен, ваш предок заключил пакт с недругом рода человеческого.

— Вы только подумайте, отец мой, если командор умер от страха, что тогда ожидает нас!

— Сын мой, Господь справедлив, он не допустит, чтобы дьявол-искуситель оказался сильнее.

— Что же мне делать? — спросил граф. — Он приказывает всем, кто не состоит в родстве с Беренгельдами, удалиться за пределы замка и не возвращаться сюда вплоть до утра первого дня марта; за это время он обещает устранить все препятствия, не позволяющие нам иметь потомство…

— О чем вы говорите!.. — возмутился отец Люнаде. — Давайте сюда послание.

Граф протянул священнику письмо, тот прочел его. Отцу Люнаде нельзя было отказать в известном мужестве и здравом смысле. Подумав, он пришел к выводу: во-первых, дьявол не умеет писать; во-вторых, силой ему противостоять невозможно. Также он решил, что раз существование подобных тварей не подрывает догматов веры, то лишь от него зависит, прислушаться ли ему к ходившим в округе слухам или же расценить их как пустые бредни.

Поразмыслив еще немного, он убедился, что склонен признать существование сверхъестественного создания. Он даже припомнил, как узники инквизиции в ожидании неминуемой смерти признавались, что одержимы неведомыми силами, которым они были не в состоянии противостоять. От застенков святой инквизиции мысли его перешли к казням колдунов. Отец Люнаде задумался; его духовный сын не дерзнул нарушить ход размышлений священника. В результате было решено, что в ночь на первое марта никто из обитателей замка не ляжет спать, прислуге мужского пола раздадут оружие, а отец Люнаде будет бдеть возле дверей указанной спальни, окружив себя сосудами со святой водой, святыми книгами и святыми дарами. Домочадцы же станут молиться. И все приготовятся отразить нападение — как демонов, так и людей. Графиня же ни в коем случае не должна ни во что вмешиваться.