Современники описывали молодого Михаила как человека огромного роста и богатырского сложения, имевшего талант полководца. Такие природные данные в одночасье не возникают, физическая крепость формируется, как и характер, неустанными упражнениями. Одно лишь сидение за столом с ложкой вряд ли сложило бы такой яркий облик Михаила, запомнившийся всем, знавшим его. Поэтому можно смело представить, как Михаил вместе со сверстниками не только наблюдал за зимними играми, но и принимал в них живейшее участие: таскал глыбы снега для крепости, хлестал прутьями коней, пытавшихся взять крепость, лепил снежки и руководил такими же, как и он, мальчишками в кулачных боях. Так в мирных забавах лепился характер будущего полководца.

Когда дитя достигало семи лет, детство оканчивалось, наступало отрочество. С этого времени отрока учили грамоте. Особой чертой Михаила его биограф называет прилежание «к книжному учению». Знание, или «книжность», в России приветствовалось, ибо княжескому отроку предстояло повелевать людьми, а мудрость приходила не только из собственного или отцовского опыта, но и из чужого, накопленного столетиями, — такой опыт черпали прежде всего в книгах. Недаром летописец сравнивал книги с реками, «наполняющими вселенную», в них находили и утешение, и «неисчислимую глубину».

В Средневековье среди сильных мира сего встречалось немало людей, знавших несколько языков и любивших читать. Среди книжных людей древней Руси летописцы называли князя Владимира Святославича, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Ярослава Галицкого Осмомысла, Владимира Волынского, Константина Ростовского. Отец Владимира Мономаха князь Всеволод выучил пять языков, отчего ему, по словам сына, и «честь есть от инех земель».

После более чем двухвекового монголо-татарского ига книжность, как и вся русская культура, пришла в упадок. Число образованных людей даже среди власть имущих было невелико: князь Дмитрий Донской, к примеру, был неграмотным. Встречались и среди священников не умеющие прочесть даже Священное Писание. Новгородский архиепископ Геннадий по этому поводу сокрушался: «А се приведут ко мне мужика, и язъ велю ему Апостол дати чести, а он не умеет ни ступити; и язъ ему велю Псалтырю дати, и он и по тому одва бредет; и язъ его оторку (откажусь от него. — Н. П.), и они изветъ (оправдание. — Н. П..) творят: „земля, господине, такова, не можем добыта, кто бы горазд грамоте“; ино ведь то всю землю излаялъ (подыскивал. — Н. П..), что нет человека в земле, кого бы избрати на поповство»^[54].

Во второй половине XVI века происходят изменения в лучшую сторону. В 1563 году Иван Федоров по указу Ивана IV и при содействии митрополита Московского Макария начинает печатать первую книгу — «Апостол». Борис Годунов поощрял образованность и даже послал первых учеников за границу обучаться языкам и прочим наукам. В XVI столетии образцом начитанности можно назвать царя Ивана IV, который был известен и как владелец огромной библиотеки. Книжными людьми называли архиепископа Новгородского Геннадия и преподобного Иосифа Волоцкого, в кругу которых в конце XV века был создан первый полный свод Библии на русском языке. Ко времени рождения Михаила Скопина в России уже читали не переписанное от руки, а напечатанное на станке Священное Писание. Хранилось оно и в доме Скопиных.

Важно отметить, что в сознании русских людей того времени «книжность» епископов, князей, горожан вовсе не была синонимом той «книжности» догматиков и толкователей, о которой говорится в Евангелии. «Книжными» именовали тех, кто имел пристрастие к чтению, заказывал переписчикам книги, собирал библиотеки, сам составлял рукописные книги. Таких, судя по скупому перечню имен, названных летописцами, было немного^[55].

С печатанием книг в России множатся азбуки и арифметики, составляются карты-схемы Российского государства, появляются школы и училища в стране. Художник Н. Ф. Некрасов отразил черту той эпохи, написав картину «Борис Годунов рассматривает карту, по которой учится его сын». На столе перед царевичем Федором «яблоко» — глобус, в руках «кружало», как называли тогда циркуль, которым царевич измеряет расстояние по разложенной перед ним карте. За спиной юного царевича стоит Борис Годунов, наблюдая за успехами наследника.

Вполне возможно, что обучение Михаила Скопина, бывшего ровесником царевичу Федору (разница в возрасте у них составляла всего три года), проходило так же. Вот только отец уже не руководил его обучением и не мог порадоваться успехам сына — он скончался в 1595 году, едва Михаил достиг восьми лет: «Преставися в лето 7103, в Суздале граде погребают и ко гробом прародитель и родитель своих прилагают его и достойное надгробное пение и учреждение устроившее. Сему же отрочате младу осмолетну сущи отеческая любви разлучившуся остася»^[56]. Князя Василия Федоровича Скопина-Шуйского погребли в родовой усыпальнице в Суздале, вместе с его предками. Перед кончиной он принял постриг с именем Иона^[57].

Как будто в утешение оставшемуся без отца ребенку, Господь, по замечанию автора «Повести о рожении», дает «быстроту разума», отчего тот легко «приемлет учение книжное»^[58]. Книжное обучение с момента появления христианства на Руси имело единственную цель — чтение Священного Писания и понимание богослужебных книг. Начиналось обучение Михаила приглашенным для него учителем с азбуки: сначала мальчик выучил буквы, потом слоги двух- и трехбуквенные. Чтобы облегчить запоминание букв, учитель записал для него известную всем в то время азбучную молитву. Написана она была акростихом, — каждая строка стиха начиналась с соответствующей буквы азбуки:

После того как отрок освоил чтение, его начали обучать счету и письму по прописям. В дошедшем до нас рукописном букваре Кариона Истомина рядом с буквами, написанными разными почерками, видны и нарисованные картинки: рядом с буквой «аз» — Адам, с «буки» — брань, или война. Возможно, по такой же рисованной азбуке учился читать и Михаил. Он внимательно рассматривал изображения всадников с мечами и копьями, солнце, луну и звезды, диковинных животных вроде единорога и качающиеся в неспокойных волнах корабли.

Пройдя азы, боярский сын приступил к чтению и разбору молитв вечернего и утреннего правила, затем служб и часов. Теперь основными книгами Михаила были Часослов, а после него и Псалтирь. Благодаря тому, что по этим книгам учились читать, грамотный человек того времени знал содержание Псалтири наизусть.

Далеко не всем учение давалось легко. Как заметил архиепископ Геннадий: «А иным ведь силы книжные не мощно достати, толко же азбуку границу и с подтителными словы выучить… а они не хотят учитись азбуке, да хотя и учатся, а не от усердия». Любой труд требует усилий, а учеба — тот же труд. Так что прилежание Скопина-Шуйского к книжному учению свидетельствовало о его трудолюбии и усердии, а успехи в освоении наук выделяли его среди ровесников. «Аще горести не вкусити, то и конечныя сладости не видати», — заметил один из переписчиков книг.

Освоение грамоты вело по лестнице учения к книжной премудрости, которая, как было написано в азбуке XVII века, «подобна есть солнечной светлости, но и солнечную светлость мрачный облак закрывает, а книжную премудрость и вся тварь сокрыта не может»^[60].