Накрутив несколько кругов по своей комнате, я вновь сходила в ванную и почистила теперь уже зубы. Делать больше было нечего. Пора было спускаться вниз.

Я снова нервно осмотрела себя в зеркале, подсвеченном хрусталиками, и осталась довольна. Все последствия тяжелого сна исчезли, вернулся нормальный цвет лица и румянец, а глаза заблестели синевой.

Теперь я уже предвкушала встречу с Калебом. Представляла, как он прикоснется к моей щеке прохладными пальцами, медленно осмотрит лицо, словно дразня, и возможно подарит поцелуй, который, скорее всего, не одобрит Прат.

Преодолев тревогу, я поспешила спуститься вниз и узнать, что скрывалось за тишиной. Но лишь я ступила на верхнюю площадку, тишина уже таковой не показалась. Заглянув по дороге в детскую, я не нашла там Соню и Рики, значит или их еще не привезли, или кто-то с ними нянчиться внизу. Этим кем-то могла быть Ева.

Чем ближе я подходила к лестнице, тем громче становились разговоры, и голоса раздавались четче. У меня вдруг сложилось впечатление, что людей внизу очень много, и я была готова поклясться, что только что услышала противный смех Сеттервин, которая уж точно не могла прийти ко мне в гости. Если только… если только ее не заставило любопытство по поводу приезда Прата в город. Мать Сеттервин, была самой главной сплетницей города и видимо никак не могла дождаться среды, когда у нас дома пройдет собрание церковного комитета, и потому вполне могла послать дочь в разведку.

Ступая на новую ступеньку, я открывала для себя все новых действующих лиц. Несомненно, там был Калеб (разве могу я не узнать этот легкий, слегка ироничный смех); Самюель (предлагающая любезно всем закуски, чай и сок, своим легким мелодичным голосом); Терцо (так как смеется он, может смеяться лишь самый добрый Санта-Клаус); Грем (он скорее не смеялся, а с кем-то тихо переговаривался, и его голос в этой неразберихе можно было спутать с голосом Калеба); Ева (услышав, как она радостно откликается на чьи-то замечания, я поняла, с кем переговаривается Грем, и не знаю почему, но меня это расстроило). Милостивые смешки Прата раздражали и активнее других выделялись в гомоне, и все же не узнать его было невозможно, а также Бет и Теренса, они только вставляли одно-два слова в попискивание Сеттервин, раздражающее так же, как и Прат.

Когда я вошла в комнату, позы изменились лишь у вампиров, составляющих половину находящейся в комнате публики. И только Калеб не стал делать вид, что не слышал моих шагов и приближения. Он тут же пошел ко мне. Высокий, стройный, словно и не было за его плечами десятков лет, он шел ко мне уверенным шагом, идеальный в своих джинсах и джемпере поверх футболки. Рукава небрежно закатаны до локтя, застегнуты лишь некоторые пуговицы, а на голове как всегда живописный беспорядок, вряд ли парикмахер мог создать прическу идеальней этой.

Не сбавляя скорости, Калеб вытолкнул меня из комнаты, без слов и приветствий и я сначала опешила, не понимая, что происходит. Мы в считанные секунды оказались на кухне, и Калеб тут же усадил меня на стол и со всей страстью и мощью обнял. Я задрожала под таким натиском, потому как понимала, что дальше поцелуя ничего не зайдет, и все же не могла не податься прохладе его рук и губ, которые неожиданно потеплели, хотя с утра, я точно помнила, они были холодны. Калеб уже проголодался и все же, я интересовала его совсем по-другому.

Нетерпеливые пальцы порхали по моей спине и плечам, не спускаясь на другие части моего тела.

Он оторвался от меня, и, тяжело дыша, мы прислонились лбами.

— Я тоже скучала, — отозвалась я на его немые слова, произнесенные руками.

Калеб улыбнулся. Его рассмешило то, что я поняла его жест именно так, как и было в реальности. Ну что ж, чем больше мы были вместе, тем меньше оставалось места для самодовольства, и я лучше узнавала его.

Серые, лучистые глаза, с серебристым блеском, могли смотреть с такой теплотой лишь на меня. И его сильные, бледные руки, так прикасались ко мне одной.

Неожиданно наше уединение перервал вежливый и одновременно насмешливый кашель. По логике, фразу, которую произнесла в ответ на него я, должен был сказать Калеб.

— Я убью его!

Калеб с легкостью, задевающей мое честолюбие, удержал меня на месте, но зато не очень-то и гостеприимно взглянул на Прата.

— Не уверен, что тебе в данный момент, здесь место.

Прат оценивающе посмотрел на Калеба, и хотел что-то сказать, пока не натолкнулся на мой свирепый взгляд. В данный момент я его действительно ненавидела. Не просто как ребенок, который кричит «я тебя ненавижу», и убегает в слезах, а так, когда чувствуешь глухое эхо и черный холод на том месте, где должно быть сердце, когда смотришь на объект ненависти.

— Он плохо на тебя влияет, — фыркнул Прат и даже и не думал уходить прочь. Он прошествовал под нашими тяжелыми взглядами к холодильнику и вновь наполнил кувшины разнообразными соками. — Ты стала злой.

Проделывал он это чрезвычайно медленно, словно изготовлял какие-то особые коктейли, а не просто переливал сок из пакетов в кувшины.

— Действительно? — я опередила Калеба, чем заслужила два удивленных взгляда. — Странно, он меня не спаивает, не водит по дискотекам, не оставляет на малознакомых людей в полупьяном виде, как уж действительно не стать тут злой. Исключил из моей жизни не нужные приключения и сделал счастливой! Или может меня должно сердить то, что ты утратил тот контроль, который имел раньше над маленькой глупой девочкой, что доверяла тебе. Если ты так считаешь, то это явно должно меня злить. Только почему я зла не на него, а на тебя?!!!

Прат не оборачивался, сок в его руках, так же ровно, как и раньше перетекал в очередной кувшин, но напряженные плечи вовсе не говорили о спокойствии.

— Зачем ты вообще приехал? Знаешь, даже передать тебе будет сложно, какие мысли у меня по поводу твоего приезда. И самое ужасное, что чья-то смерть это еще не худшее, о чем я могу подумать.

Прат с полным подносом проворно оказался возле дверей.

— Ты со мной слишком строга, — бесстрастно заметил он, но его глаза говорили о другом.

— Я тебе не доверяю, — я еле удержалась, чтобы не сказать «мы». В последнее время легче было думать о нас с Калебом, а не обо мне и Калебе. Я не хотела в теперешний разговор замешивать его.

— Знаю, — в голосе Прата не было раскаяния или боли. А лишь неприятие того, что ему все-таки придется здесь играть по правилам.

— Каждый человек в этом городе священен и неприкасаем, — добавила тихо я, видя, как в глазах Прата загорается протест, — или ты живешь здесь как мы, или ты вообще здесь не живешь. Если ты не готов соблюдать наши правила…

Я замолчала, остальные слова восполнит фантазия Прата. Несколько секунд мы мерялись с ним взглядами, и мне не стоило труда попасть в его сознание, и я послала ему картинку того, как вся наша семья отворачивается от него. Всего лишь миг, всего лишь картинка, но этого хватило, чтобы глаза Прата помутнели. Он отшатнулся и пошел прочь.

Только когда дядя ушел, я поняла, как вцепилась в Калеба и меня тут же начала бить дрожь. Зубы выбивали непонятный ритм, издавая при этом некрасивый звук.

От нервного перенапряжения я начала смеяться, и спустя несколько минут плакать. Я впервые плакала перед кем-то, кто не являлся моим отражением в зеркале. И все это время Калеб оставался нежным и внимательным. Он сел на стульчик и стащил меня со стола на колени.

— Я люблю тебя. Ты и я — мы едины, — шептал он, — Поделись со мной своей болью.

Я непонимающе уставилась на него, сквозь слезы. Калеб принялся целовать соленое от слез лицо и момент когда наши губы соприкоснулись, взорвал во мне град эмоций, после которых стало легче, обида на Прата и страх перед его возвращением отступили.

Он встал вместе со мной, но ненадолго, а чтобы поставить на огонь молоко и захватить салфетки, которыми вытер круги от туши под глазами. Забрав несколько салфеток, я постаралась неслышно высморкаться, но разве можно это сделать действительно бесшумно при нем?