— Ты в порядке? — голос Калеба был глухим и болезненно тихим. Он виновато выглядывал из-за машины, и я неожиданно улыбнулась — таким странным мне показалось это происшествие.

Калеб нахмурился. Его всегда злило то, как я реагирую на такие вот ситуации. Смех в его понятии был некстати. Он раздраженно отошел от машины и направился ко мне легким, пружинистым шагом, не скрывающим элегантность его движения.

Он опустился возле меня и еще больше нахмурился, уловив с какой страстностью, я наблюдала за его шествием. Если ему удалось успокоиться — то во мне до сих пор бурлила вся та страсть, перетекшая с поцелуем, так неожиданно перешедшим во что-то большее.

Посмотрев в его глаза, я еще раз глупо улыбнулась, но теперь по другой причине. Серебристые глаза Калеба, теперь темные от внезапной жажды, глубоко посаженые под широкими гладкими бровями, смотрели жарко и притягательно. Я ошибалась! Он еще не был спокоен, — на него наш поцелуй повлиял, оказывается, даже сильнее, чем на меня! Удержаться от улыбки было не реально.

— Ты невозможна! — фыркнул Калеб, но его лицо не осветила улыбка, как я ожидала. — Разве ты не видишь, как я боюсь?

Он начинал злиться, отчего его глаза темнели еще сильнее, чем от голода. Верный признак того, что мне стоит немного помолчать и сейчас послушать все его нравоучения. Несомненно, не лишенные смысла, и все же иногда слишком уж резкие. Ну, разве я виновата, что не могу сдержаться, когда прижимаюсь к этому идеальному телу, и смотрю в глаза — такие нереально яркие и живые, заставляющие меня дышать через раз? А разве он не чувствовал того же пьянящего чувства когда прикасался своими губами к моим? Он должен был чувствовать тот же разряд энергии, который ощущала я. Думаю, он чувствовал, оттого его глаза были так голодны. Но я доверяла ему — Калеб всегда сдерживался, а потом был очень зол. И у него на то было право, я всегда заводила наши поцелуи вглубь страстных объятий, которые вполне, как считал Калеб, могут закончиться для меня холодящей темнотой.

Ну что ж, рассуждала я, это случиться немного раньше, чем я думала, зато не очень то и неожиданно. Он пока что не знал, каким смешными его страхи казались мне — я вовсе не боялась умереть как человек. У меня было очень много других страхов, и вот смерти среди них не было. Смерти я перестала бояться, уже тогда, когда узнала, кем являются мои родители, дядя и брат. В маленьком уме сразу же засела мысль, что очевидно смерть и не так уж страшна, раз после нее люди становятся такими красивыми ангелами. И в скором времени я все же стану одной из них — не сегодня и не через год, но все же я изменюсь.

— Бояться должна я, но мне, ни капельки не страшно. Так к чему страх? Доверяй себе так, как я доверяю тебе.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — Калеб резко вскинулся на ноги. Минутная тишина. Суровый взгляд обращен в небо, говорить с ним пока не стоит. Медленно, не свойственно тем минутам, когда мы оставались вдвоем, невидимые всем остальным (к сожалению не неслышимыми, так как мои родители должны были улавливать наши разговоры с улицы) Калеб присел на ступень рядом.

— Нельзя быть такой безответственной. Когда я не могу удержаться, ты должна меня остановить!

— И как ты это представляешь? Взять топор и стукнуть тебя по голове, или дать сделать то, о чем я мечтаю довольно давно? — разозлилась я, стараясь уловить в наступающей темноте, как на его лице сменяют друг друга разные эмоции.

— О смерти? Странные мечты для 16-тилетней девушки. — Калеб устало опустил голову на согнутые руки. Спустя мгновение его лицо обратилось ко мне. Я нехотя взглянула в его сторону.

Теперь мы посмотрели в глаза друг другу. Холодная ярость, горевшая в его глазах, немного угасла, от чего мне сразу же стало тяжело думать.

— Прости, я виноват, но так тяжело удержаться подальше от тебя. Твой запах после целого дня разлуки сводит с ума… — И вновь я услышала его голос, обволакивающий меня нежной лаской. Калеб притянул меня к себе, сердце будто перестало биться. Так просто и так естественно мы были вместе, несмотря на то, что он хищник, а я его потенциальная жертва.

Страха не было. Только ошеломляющее чувство радости. Быть рядом с ним, вдыхать его волшебный запах, легонько прикасаться к его холодным и гладким губам своими горячими пальцами, в непрошеной вечерней жаре, несвойственной сентябрю.

— Я решила, — спустя некоторое время выдала я.

— М..что? — голос Калеба прозвучал мечтательно. Он пропускал сквозь пальцы пряди моих темно-медовых волос и наслаждался их ароматом. Когда он так делал, думать было довольно тяжело, и все же мой разум еще как-то боролся с наваждением.

— Хочу поехать!

— Почему вдруг теперь? А не две недели назад? Что изменилось? — глаза Калеба даже в сумерках, прояснившись после приступа жажды, странно мерцали. Он не улыбался, но я поняла по тону его голоса, что он доволен.

Я долго смотрела на него, а он не отводил глаз. Я видела их, и в то же время нет.

— Кто я, Калеб? В кого ты влюбился по твоему мнению?

Лицо Калеба задеревенело. Губы сжались в плотную линию, и на миг мне показалось, его бледные щеки осветил румянец, но этого быть просто не могло. Он молчал, так и не отводя глаз, и мне становилось страшно. Я не любила, когда он бывал зол, но худшим наказанием было вот это его выражение лица — холодное, отчужденное. Как закрытые наглухо окна. Глаза дернулись, и это движение скрыло от меня темное серебро за веером черных длинных ресниц, таких закрученных и густых, что им могла позавидовать любая девушка. Так я еще меньше могла понять, что он думает. А именно его мнение интересовало меня больше всего.

— Ты та, кого я люблю.

Я грустно улыбнулась и покачала головой. Его отговорка меня не устроила.

— Ты понимаешь о чем я. Рождение детей, и то, что вы рассказывали о моих способностях еще более проявившихся впервые месяцы после рождения близнецов, и так же то, что ты знаешь меня лучше, чем я сама, перевернуло мое мнение о себе. Я больше не знаю, кто я. Не знаю. Ты ведь понимаешь, что я имею ввиду?

Медленно Калеб кивнул. Черные локоны упали тенью ему на лоб, и я ласково убрала их, мне не хотелось, чтобы сейчас глаза Калеба что-то скрывали.

— И ты думаешь, что ответы будут ждать тебя там?

— Я не знаю, — тихо отозвалась я, понимая, что Калеб боится моего разочарования. Одно я поняла точно, то, что Калеб говорил недавно о моем изменении, — правда. Я, оказывается, действительно менялась, и как всегда он это заметил раньше меня. Калеб знал меня чрезвычайно хорошо. Вот бы и мне такие знания о нем!

Лето прошло, и эта неожиданная духота навевала мысли о дожде. Нет, не о дожде, а о ливне. Хотелось упасть на землю и, сняв обувь, принять на себя эту влагу, забыться, поддаться этой силе, такой одухотворяющей по сравнению с нашей бытностью, и проблемами.

— Думаю, стоит поехать.

Что-то все же не давало Калебу покоя. Он ведь хотел, чтобы я съездила, почему тогда его удивляют причины, по которым я решилась? А может он не ожидал, что изменения проходят столь болезненно? И в то же время, что он хотел — как я могу почувствовать себя кем-то, когда он привык решать за нас, исключая мое право на ошибку? К своему стыду — я не мать, и худшая сестра из всех. Не достойная возлюбленная — слишком уж серая по сравнению с его блистающей ясной красотой. А также я не телепат, а что-то средней между тумбочкой и телефоном — раз от раза выходит дозвониться, а в остальное время это пустое помещение, которое можно заполнять чем угодно, но не звуками иных сознаний. Ни к чему не пригодная: пою — не использую талант, могла бы рисовать — слишком ленива, хотела заниматься музыкой — да только когда я в последнее время брала в руки гитару? Так кто же я? Возможно, поэтому я позволяю Калебу вести наши отношения по той дороге, которую выбирает он — я не могу брать на себя какую-либо ответственность!

— Если бы я считал иначе — не предлагал бы тебе этой поездки летом. Что бы ни случилось, они имели к тебе отношение. Это возможность попрощаться с прошлым, отпустить его. Поверь, не у каждого бывает такая возможность. Договор с совестью — дорогое удовольствие!