Калеб был серьезен и печален, а также, безусловно, зол и обижен. Как я только могла засомневаться в его намерениях? Честолюбие и самовлюбленность по-прежнему составляли значительную часть характера Калеба. По крайней мере, теперь они были направлены не на тщеславные планы, а на то, чтобы учить меня уму разуму, и создавать все условия моего безопасного и беззаботного существования. Иногда он вел себя как любящий дедушка, но только когда мы не оказывались в такой небезопасной близости как сейчас.

Калеб сразу же разглядел блеск моих глаз в темноте. Он непроизвольно отпрянул, оставив между нами расстояние.

— Нет, не отодвигайся, — попросила я, и села на колени к Калебу. Его руки волшебным образом прикоснулись ко мне. Трепет разлился по телу, прежде чем я смогла сказать: — Покажи мне, каким сказочным может быть вечер. Покажи что ты не зол.

Несколько секунд его телом владело напряжение. И вот он сдался. Глаза потеплели, руки стали мягче.

Губы коснулись моей мочки, неожиданно нежно и волнующе, а спустя миг его губы были в опасной близи от моего горла, но я доверчиво подставила его, и он бережно провел ими по моей коже. Я чувствовала, как бьется кровь и шумит в ушах от ее неистового бега. Он тоже слышал ее, но я ощущала, что жажды у него она не вызывала.

— Когда едем?

Калеб так запросто смог оторваться от меня, что мне стало даже обидно. Но я подозревала, сколько сил ему стоило говорить так беззаботно.

— А на какое число ты заказал билеты? — с тяжелым вздохом поинтересовалась я.

Калебу не удалось скрыть хитрой бесшабашной улыбки. Я невольно рассмеялась, смотря на него, такого юного и веселого сейчас — иногда у меня так просто выходило сделать его счастливым, что я даже сама себе удивлялась.

— Одни на эти выходные, другие на следующие.

— Так ты знал, что я решусь?

Калеб нежно сжал меня в кольце своих твердых рук.

— А как же. Ты более предсказуемая, чем думаешь. Терцо проиграл мне десять фунтов!

Я фыркнула от неудовольствия.

— Так вы еще на меня и ставки делали! Да вам на бирже с такими познаниями работать!

Я хотела возмущенно вырваться. Но руки Калеба, похожие своей силой на смертоносные капканы, не желали раскрываться. Он неуверенно улыбался.

— Это не было такой уж сложной догадкой. В последнее время тебя мучают сны и воспоминания, и постоянно и там и там ты сравниваешь себя с Фионой. Я все думал, долго ли ты будешь себя мучить?

— Почему ты так хорошо меня понимаешь, а вот я тебя нет? — я оставила попытки вырваться. Чего мне хотелось больше всего, так это провести в его руках всю ночь, и желательно всю жизнь. Закусив губу, я смотрела на него, желая в этой холодности и беспечной красоте разглядеть желанные ответы.

— Я видел о тебе сотню воспоминаний. Поверь — я знаю тебя как минимум с пяти лет. Так как мне не знать тебя? Я видел так много о тебе, что мне не трудно знать о тебе больше чем все остальные, и даже ты сама.

Когда Калеб улыбался с такой особенной нежностью, словно рассказывает мне очевидные вещи, глаза мои туманились от слез, а сердце пело радостные гимны. Говори же, говори — пело оно! Пусть слова любви в его устах облекаются в такую форму — я готова слушать, лишь бы всю ночь и всю жизнь!

Я осмотрелась но мое лицо не выдало того восхищения, которое невольно шелохнулось во мне. Смотря на эти изысканные стульчики на гнутых ножках, блестящие и отполированные комоды, с искусной инкрустацией и матовые сиденья кресел, я вспоминала свое полуголодное и дикое детство. Огромные люстры, с блестящими, как алмазы, нитями хрусталя, свисающие с потолка, еще более раздражали меня своим величием, так же как и светлые ковры, чрезвычайно тонкие. Мне хотелось взять в руки ломик и крушить все это величие, крушить. Но истинное удовольствие я бы получила, если бы смогла сделать такой погром на глазах родителей Фионы.

Пройдя вглубь комнаты, я насмешливо уставилась на фотографию Фионы и себя, еще совершенно маленькой. Взяв рамку с перламутрового столика, я едва сдерживалась от смеха. Какие же они все-таки лгуны! Заставили всех поверить, что безумно любили меня и дочь. Думаю, что действительно приближенные люди должны знать, что это не так.

Я сразу же почувствовала, когда Калеб оказался позади меня. Его руки ловко выхватили фотографию.

— Ты была в детстве милой. Соня и Рики так на тебя похожи.

Я улыбнулась. Действительно, я была на этой фотографией вылитой копией своих детей.

— Соня и Рики, ваши сводные брат и сестра?

Адвокат мистер Хедли вежливо наблюдал за нами, и во всем его облике сквозило истинно адвокатское поведение, даже если бы я не знала что он поверенный Сторков, то поняла бы это и сама. Держится прямо, вежливо, но не слишком уж идет на сближение. Он как никто в этом доме ожидает развязки этой встречи и моего приезда. Ему ой как не терпится переложить на другие плечи разрешение этого щекотливого вопроса.

Я мило улыбнулась, и Калеб тут же заметив мое бунтарское настроение, подавил усмешку и стал серьезным. Думаю, он знал, что я хочу сказать.

— Нет, это мои дети.

Минуту, а может и больше мистер Хедли все ни как не мог справиться с удивлением. На его лице промелькнула такая гамма чувств, что я даже не знаю, как сдержалась от смеха. Он приходил в себя, в уме видимо подсчитывая, сколько мне лет, и когда его глаза выловили еще один момент — отсутствие у меня обручального кольца, — его лицо залила густая краска. На Калеба посмотреть он не осмелился.

Я видела, как его мучают вопросы, но в то же время профессионализм не позволял ему их задать. Он напоминал преданного пуделя, которому запретили даже смотреть в сторону косточки. Но он все же нет-нет, но поглядывал.

— Как…чудесно, — мистер Хедли так и не смог сказать это искренне.

— Очень. Думаю что мои дедушка и бабушка, сказали бы, что я пошла по стопам Фионы.

— О! — удивленный возглас.

Я мягко переглянулась с Калебом.

— Вы, очевидно, думали, что я ни ее, ни их не помню. Боюсь я помню их намного больше, чем они того засуживали.

Мистер Хедли еще больше вспотел. Ему стало неловко. Значит, он был в курсе всех дел семьи. А не он ли вечно отвозил меня в интернат? Я задумчиво взглянула на него, но воспоминания лиц были туманны.

Я села на один из стульев с высокой спинкой и атласным покровом сидения. Еще одна мстительная мечта посетила мой разум — взять бы нож и всю эту красоту располосовать! Но я продолжала мило улыбаться.

— Так каков план на сегодня? И вообще, зачем я здесь?

Руки мистера Хедли стали менее нервными, когда разговор пошел о деле. Он попал в свою стихию, и ему, наконец, удалось уйти подальше от опасной темы о моем семействе.

— Я думал, вы захотите в первую очередь поехать на кладбище.

— К матери да, к Сторкам не поеду. По крайней мере, сначала к ней. Думаю, они уже не обидятся. Например, у Фионы на похоронах их не было, вы это знали?

— Н..нет, — выдавил из себя тяжело адвокат.

Калеб посмотрел на него сочувствующе, а мое плечо требовательно сжал. Я вздохнула. Он прав, адвокат ни в чем не повинен. Он всегда просто выполнял приказы и ничего более.

— Значит кладбище.

Я посмотрела на Калеба. Он ободряюще улыбнулся мне в ответ, из чего я поняла, что он со мной не поедет, но это еще не причина сдаваться. Я понимающе кивнула. Даже если бы не было солнца, он все равно бы не поехал. В понятии Калеба, призраков прошлого иногда нужно посещать в одиночку. При этом справиться с живыми он мне все же поможет. Даже и не знаю, смогла бы я быть такой же уверенной как теперь, если бы его не было рядом. Я не чувствовала себя на шестнадцать, мне как минимум было сейчас тридцать, поэтому и мистер Хедли вел себя соответствующе.