Трактор с обычным для этой техники грохотом и лязганьем, плавно покачиваясь на едва заметных неровностях твёрдого снежного покрытия, уверенно потащил за собой весь наш санный поезд. Едва мы миновали скалистую возвышенность с её пещерой, как начался заметный подьём местности, но на нашей скорости это никак не сказалось — всё те же одиннадцать с половиной километров в час, — и было ясно, что она так и останется неизменной даже при последующих (весьма умеренных, конечно) спусках. Кабина быстро прогрелась, и в ней уже через четверть часа стало даже жарко, но я не спешил приоткрывать окно — встречный северный ветер нёс теперь много мокрого снега (даже стёклоочиститель справлялся с трудом), и он бы сразу стал попадать и сюда. Мою спутница, сняв куртку, попыталась устроиться поудобней, но ничего не получилось — под сшитые мной голубые брюки было надето слишком много. Наконец девушка выпрямилась и вопросительно посмотрела на меня:

— Снимите брюки, Наташа, — невольно улыбнулся я, не отвлекаясь от дороги.

— Вам всё равно придётся в скором времени перед выходом наружу одеть комбинезон.

— Я ждала лишь вашего разрешения, Николай Александрович, — рассмеялась она и без колебаний расстегнула молнию.

Оставшись теперь лишь в розовом свитере и чёрных шерстяных колготках (в двух, конечно), Наташа смогла расположиться на мягком импровизированном кресле уже полулёжа и через несколько минут задремала под умеренный грохот и лёгкое покачивание гусеничной машины. Мне подобный отдых сегодня, к сожалению, не предстоял даже в перспективе — управление трактором нельзя было доверить никому из моих людей. Малейшая неточность в управлении, завал машины при переходе снежного гребня, а также ошибки при работе с тракторным дизелем могли нам слишком дорого обойтись. Снег пошёл сильнее, и видимость ограничилась лишь двумя — тремя десятками метров, а надёжных ориентиров поблизости не было. По истечении двух часов пути я остановил машину, захватил куртку, шапочку (перчатки и без того были на руках), глянул на свою спутницу — она продолжала спать, весьма даже удобно расположившись на получившемся в результате моих стараний полуложе — полукресле, тихо открыл дверцу, выбрался наружу и тотчас прикрыл её за собой. Стало заметно холоднее — что-то около десяти градусов мороза, — и ощутимо усилившийся ветер нёс уже сухой снег. Постояв пару минут и прислушиваясь к всё так же «жестковатой» работе дизеля, я, тем не менее, нашёл его состояние вполне удовлетворительным — звук был ровный и перебоев по-прежнему не чувствовалось. Пройдя вдоль нашего санного поезда, я осмотрел сцепки, положение груза (уже изрядно припорошённого снегом), а потом заглянул в «пассажирскую» часть, не трогая откидную заднюю стенку, разумеется. Мои подчинённые спали — никто даже головы не поднял, лишь один Адмирал (два других пса так и остались лежать), почувствовав моё присутствие, приподнялся и навострил мохнатые уши. Немного осмотревшись и отойдя сначала вправо, а потом влево от гусеничной машины, я обнаружил, что мы двигаемся по неширокой (около сотни метров) долине, проходящей между высоченными отвесными стенами из чёрных скал. Потом я прошёл метров пятьдесят вперёд и обнаружил, что ветер, постоянно дующий в одном направлении, но вместе с тем ещё и взаимодействующий с высокими, имеющими весьма сложный профиль каменным стенами, образовал довольно сложную снеговую поверхность (с умеренно выраженным рельефом), чередующуюся через неравные промежутки пологими подъёмами и спусками, где относительно твёрдая поверхность вершин менялась на рыхлое состояние низин. Где-нибудь дальше склоны вполне могли быть более значительными, а гребни сильнее выраженными, но пока трактор переваливался через эти неровности, практически не снижая хода, а на работе двигателя это вообще не сказывалось никак.

Вернувшись в кабину, я тщательно прикрыл (не хлопая, чтобы не будить свою помощницу) дверцу и тронул наш санный поезд с места. Видимость несколько улучшилась — снег пошел реже, но скорость от этого не изменилась — мы и без того «ползли на максимуме». Мысленно я произвел некоторые подсчёты: двигатель расходовал что-то около восемнадцати — двадцати литров арктического дизельного топлива (с температурой замерзания около минус пятидесяти градусов) в час, а в бак, который мы заполнили по самую горловину, вмещалось триста тридцать литров, и этого должно было хватить на шестнадцать — восемнадцать часов хода. В багаже у нас имелось теперь десятка два двадцатипятилитровых пластиковых канистр с соляркой — ещё на двадцать пять — тридцать часов работы дизеля. Получалось не так и много, учитывая, что нам предстояло преодолеть по весьма непростому маршруту более пятисот километров. Как-то незаметно прошла ещё пара часов, и я сделал очередную остановку — в этот раз моя спутница проснулась и выразила желание прогуляться тоже. Я вытянул из-за спинки сиденья тёплый (мехом внутрь) оранжевый комбинезон и подал его девушке. Выбравшись наружу, я, как и в первый раз, прошёлся вдоль саней, проверяя сцепки, а потом, оказавшись в самом конце, откинул задняя стенку и выпустил собак. Здесь стало ещё холоднее — градусов пятнадцать — семнадцать мороза, да свежий ветерок вносил свою долю (ветровой индекс охлаждения — ВИО, имеет линейную зависимость от скорости ветра и вычисляется по специальной формуле — прим. автора). Кое-кто из моих людей, кряхтя, выбрался наружу (трое или четверо продолжали спать), и в их числе Огнев, который сразу подошёл ко мне.

— Подменить бы вас, Николай Александрович! — предложил было он. — Пётр вроде бы что-то смыслит в тракторах…

— Если судить по тому, как они мне в ремонте помогали, то трактор наши механики видели впервые в жизни, — отмахнулся я. — Так что не будем рисковать на последнем этапе, Иван Ильич. Справлюсь один — не впервой!

— На ночлег-то, Николай Александрович, останавливаться будем? — осторожно поинтересовался мой заместитель. — Мы-то все отоспались, а вот вам каково!

— Сейчас около шести, — глянув на часы, в раздумье проговорил я, а потом добавил. — Будем двигаться до часу-двух, а там сделаем продолжительную остановку.

Вернувшись к кабине, я по пути приоткрыл один из ящиков с продуктами на первых санях, в котором лежали герметичные упаковки сухого печенья, и прихватил несколько пакетов для своей помощницы. Потом ещё раз обошёл трактор. внимательно осмотрел доступные сейчас для этого траки гусениц, прислушался к работе дизеля и только тогда поднялся в кабину. Внешне, как, впрочем, и на слух, всё казалось в порядке, хотя даже при работе с новой техникой от случайных поломок не застрахован никто — что же было хорошего тогда ждать от старого «железа»? И мне было совершенно ясно, что при более-менее серьёзной поломке мы не сможем починить машину на холоде, и трактор придётся бросать, как и существенную часть нашего груза, чтобы потом двигаться дальше на снегоходах. Но пока дизель продолжал сравнительно ровно грохотать, а ходовая часть и трансмиссия вовсе не вызывали нареканий (самые надёжные части этой гусеничной машины). Поднявшись в кабину, я подал своей помощнице упаковки с печеньем и захлопнул за собой двери.

— Выпьем по кружке кофе, Николай Александрович? — спросила девушка и, внимательно посмотрев на меня, добавила. — Вы чем-то озабочены?

— Разве совсем немного… — чуть улыбнулся я и, прибавив обороты двигателю (именно этот тип дизелей очень не любил длительную работу на малых оборотах), несколько даже беспечно проговорил. — Мы очень медленно двигаемся на старом тракторе, среди снегов и льдов какой-то забытой богом и людьми земли, а за бортом машины почти двадцать градусов мороза…

— А я рядом с вами совершенно спокойна! — с милой улыбкой сообщила она, подавая мне кружку с горячим напитком. — Кстати, Николай Александрович… Вы меня сегодня не поцеловали! Да и вчера что-то не припомню!

— Сейчас исправлюсь, — улыбнулся я и глянул по сторонам, пытаясь выбрать место в кабине, где можно поставить кофе — не нашёл и посмотрел уже на свою спутницу, которая успела налить полную кружку и себе. — Подставляйте щёчку!