Прихватив большую воронку, заранее сунутую мной под сиденье, я выскочил наружу и торопливо обошёл трактор. Холод стоял, конечно, лютый, да ещё в сочетании с очень даже свежим ветерком, который добавлял к и без того чрезмерно низкой температуре ещё пятнадцать — двадцать градусов. Быстро поднявшись на левую гусеницу, я после нескольких секунд усилий (у меня даже начало «прихватывать» морозом пальцы через тёплые меховые перчатки) снял крышку топливного бака и вставил в горловину воронку. Почти сразу подскочил Огнев с замотанным обрезками пледа (догадался пустить его на шарфы) лицом, успевший на ходу открыть пластиковую канистру, и принялся заливать топливо в воронку.
— Прячьтесь, Николай Александрович! — быстро сказал он. — Я справлюсь!
Вернувшись в кабину, я придвинулся к левому борту, по пути легко коснувшись губами щеки своей помощницы, и, сняв перчатки, потёр кончиками пальцев маленький участок (размером с донышко стакана) бокового стекла, покрытого толстым слоем инея. Когда мне удалось оттаять на этом месте для себя «отверстие» для наблюдения, я разглядел, что Огнева успел сменить Василий (я узнал его по богатырской фигуре), а через минуту на его место встал с очередной канистрой кто-то другой. Быстро меняясь, мужики минут за пятнадцать полностью залили топливом бак, а последний из них (кажется, Сергей) даже догадался закрыть его крышкой, и мне не пришлось выходить лишний раз на лютый мороз.
— Ну, как там дела у тебя, Иван Ильич? — тут же спросил я, едва вернувшись на своё место. — Никто не поморозился?
— Всё в порядке, Николай Александрович! — опять заверил меня своей дежурной фразой Огнев. — Холоду вот только напустили… Сейчас огоньку добавим!
— Смотри там пожар мне не устрой! — на всякий случай предостерёг я его и, дав отбой, взглянул на свою спутницу. — Вы не проголодались, Наташа?
— Есть немного, Николай Александрович, — улыбнулась она. — Будете со мной гусиные ножки?
— Слишком рискованно на ходу, — отозвался я, трогая машину с места — стоять дальше было уже опасно для двигателя. — Распечатайте мне, пожалуйста, плитку горького шоколада, а гусятиной пока займитесь сами.
В течение последующих трёх часов (я всё также выходил, каждые шестьдесят минут для маленькой разминки) температура за бортом кабины оставалась почти прежней, а Огнев по рации даже попросил меня сделать более продолжительную остановку, чтобы натопить снега для чая — все термосы уже опустели. Но останавливаться больше, чем на пять — десять минут было нельзя и моим людям, как и мне с Наташей, приходилось пока оставаться без горячего питья. Правда, я и моя помощница находились в тёплой (даже несколько жаркой) кабине, а всем остальным приходилось довольствоваться температурой в районе нуля градусов и они, конечно, успели основательно продрогнуть за столько часов пути.
На четвёртом часу наконец наметился весьма заметный уклон — путь теперь лежал вниз и, хотя на нашей скорости это практически не сказалось, я очень надеялся, что температура воздуха начнёт повышаться. Так и случилось: через час, выскочив наружу для разминки, я отметил, что стало заметно теплее, а ещё через шестьдесят минут (к этому времени уклон стал более выраженным) за бортом кабины было уже не ниже двадцати пяти — тридцати градусов мороза. Теперь на прогулку решилась и моя помощница, последние часы почти не покидавшая тёплую кабину. Потом пришлось задержаться ещё ненадолго — прогуляться вышли и все остальные мои люди и даже выпустили собак.
— Как вы, Николай Александрович? — подошёл ко мне Огнев, когда я осматривал сцепки между санями. — Тяжеловато приходиться?
— Справлюсь, Иван Ильич! — отмахнулся я. — И людям передай, чтобы потерпели: скоро должно стать ещё теплее — там и сделаем длительную остановку.
Вернувшись в кабину (моя помощница уже дожидалась меня), я машинально глянул на приборы — всё было в порядке, просигналил своим людям, чтобы забирались в «жилую зону», и только тогда дал передний ход.
— Как-то темновато становится! — заметила Наташа, поглядывая по сторонам.
— Мы будто в какую-то яму спускаемся…
— Здесь находится обширная кальдера, — отозвался я, внимательно вглядываясь вперёд — видимость действительно оставляла желать лучшего.
— Вулканическая деятельность ещё полностью не угасла, и, по описаниям экспедиции золотоискателей, скоро станет очень тепло.
— Можно будет искупаться в тёплом озере? — тут же спросила меня помощница. — До ванны в ваших апартаментах ещё так далеко!
Я с внутренним беспокойством глянул на девушку — предложение о купании в термальных источниках мне отчего-то была совсем не по душе. Помедлив немного, прислушиваясь к себе, и, несмотря на сильную усталость, почувствовав всё нарастающую тревогу, я понял, что от меня вновь потребуется в предстоящем месте остановки всё мое внимание, выдержка и, конечно, мгновенная реакция на возможную неожиданную угрозу.
— Даже не думайте, Наташа! — после минутного молчания строго сказал я. — В воде там могут содержаться ядовитые соединения! Лучше просто натопим снега для душа.
Около двенадцати часов дня (считая по привычному для нас времени суток) спуск, который последние километры становился всё более пологим, окончательно сошёл на нет. Температура за бортом поднялась почти до нуля градусов, и временами срывался мокрый снег. Видимость теперь исчислялась лишь двумя — тремя десятками метров, потому что помимо заметно сгустившегося сумрака поднялся весьма неприятный в таких условиях туман. Временами я включал фары, но от них сейчас было больше вреда, чем пользы — порой клубящийся туман становился настолько плотным, что свет фар, взаимодействуя с его частицами, делал дорогу вовсе неразличимой. Температура наружного воздуха продолжала повышаться и скоро стала положительной: снеговой покров исчез, и гусеницы машины теперь грохотали по голой ледяной поверхности, временами поднимая целые фонтаны брызг. В час пополудни я остановил машину и, распахнув дверь, осторожно спустился на лёд. Постоял несколько минут, вдыхая сравнительно тёплый воздух (было что-то около десяти градусов тепла) — никаких опасных примесей в нём пока не чувствовалось, но, увы не все они поддавались обонянию; осмотрелся по сторонам, насколько позволяла видимость, составлявшая время от времени от двадцати-тридцати до пятидесяти-шестидесяти метров. Потом, жестом велев своей спутнице оставаться на месте, прошёл метров тридцать вправо от машины — здесь ледяная корка сходила на нет, и дальше шла сравнительно твёрдая глинистая поверхность. Где-то там, в центральной части неведомой кальдеры, хорошо прогреваемой термальными источниками, среди клубящегося сумрака тут и там поднимались едва различимые дымы, а воздухе здесь появился почти неуловимый запах серы. Постояв пару минут, я вернулся к нашему санному поезду — мои люди успели выбраться из саней и стояли группой, не решаясь пока расходиться, а собаки жались к их ногам, за исключением Адмирала, уже уверенной, но настороженной походкой направившегося ко мне. Поднявшись в кабину, я заглушил дизель, работающий без перерыва уже более двадцати четырёх часов, и сразу наступила тревожная тишина. Наташа, сидевшая лишь в двойных колготках, принялась надевать брюки, и я, выходя из машины, прикрыл за собой дверь — к трактору подошёл мой заместитель.
— Как-то невесело здесь, Николай Александрович! — ещё издали заметил он, а остановившись рядом, добавил. — Сделаем хорошую остановочку?
— Да, отдохнём как следует, Иван Ильич, — отозвался я, прислушиваясь к неожиданно появившемуся где-то в тумане странному клокочущему звуку. — Палатку поставим прямо здесь — рядом с трактором. Достаточно одной: для меня, нашей молодёжи, тебя и доктора, а мужики пусть отдыхают в санях. Распорядишься также, чтобы установили мой тренажёрный комплекс за краем льда — почва там достаточно твёрдая.
— Хорошо мы продвинулись, Николай Александрович? — спросил меня Огнев, тоже оглядываясь на пульсирующий клокочущий звук. — Гейзер, должно быть?
— Возможно, — ответил я, подавая руки своей помощнице, выбиравшейся из трактора. — Но шум от него несколько странный… Прошли мы, я думаю, километров двести шестьдесят — двести семьдесят, так что половина пути хоть как позади. Да, вот что, Иван Ильич! Для питья топите лёд — там дальше я целые глыбы видел. А в глубину долины никого не пускай!