— А уж я-то хотел было порадоваться твоей проницательности, — с усмешкой сказал Кручинин и взялся за ручку двери у подъезда нашего «Гранд отеля».

Как только дверь номера затворилась и мы остались одни, я увидел перед собою другого Кручинина — того, который покорил меня в дни первого знакомства, столь же скупого на слова, сколь безошибочного в суждениях.

— Дай сюда клеёнку, — сказал он так просто, как будто мы ни на минуту не отвлекались от того, что делали на «Анне».

Я бережно расстелил клеёнку на подоконнике. Кручинин вынул из кармана кастет и положил его на клеёнку рядом с едва заметным следом руки.

Нескольких минут внимательного изучения пепилярных линий на дактилоскопическом паспорте преступника было достаточно, чтобы установить, что отпечаток на клеёнке оставлен левой рукой, на кастете — правой. Версия Кручинина о том, что, нанося удар по голове шкипера, преступник был отделён от него столом и, чтобы дотянуться до своей жертвы, должен был опереться на стол, получила первое подтверждение. Такой удар нанести мог только человек очень большого роста.

— Кого из обладателей такого роста ты мог бы взять под подозрение? — спросил меня Кручинин.

На этот раз мне не нужно было долго думать, чтобы с уверенностью, хотя и с грустью, ответить:

— Кнуда Ансена.

По-видимому, удовлетворённый моим ответом, Кручинин продолжал свои размышления вслух: — Удар нанесён один и такой силы, что шкипер был, по-видимому, убит на месте. Кто из окружающих шкипера обладал такою физической силой?

К сожалению, я снова должен был сказать:

— Кнуд Ансен.

Что нам остаётся сделать, чтобы окончательно убедиться в виновности Ансена?

— Идентифицировать его личность по отпечаткам на клеёнке или на кастете.

Кручинин покровительственно похлопал меня по плечу:

— Ещё немного, и я смогу со стороны наблюдать, как ты самостоятельно ведёшь работу… Как мы установим интересующее нас обстоятельство? Имеются ли у нас отпечатки пальцев, о которых мы могли бы с уверенностью сказать, что они принадлежат Ансену?

Я понял, что мы пришли к довольно частому в таких случаях тупику: дактилоскопической карты Ансена у нас не было. Значит, и всё остальное теряло цену до тех пор, пока мы не настигнем преступника и не сможем взять его отпечатки.

— Есть у нас какой-либо предмет, носящий отпечатки пальцев Ансена? — спросил Кручинин.

Я подумал и с уверенностью ответил:

— Нет.

— Посмотрим, — загадочно ответил Кручинин и пошёл к хозяйке гостиницы.

Через десять минут он вернулся с объёмистым рюкзаком:

— Узнаёшь?

Я ответил отрицательно.

— Ай-ай, — укоризненно произнёс Кручинин. — Сколько раз из этого мешка доставался котелок, в котором Кнуд варил нам кофе! Сколько раз ты сам лазил сюда за консервами, галетами и прочими радостями походной жизни, пока мы шли сюда с Кнудом.

— Так это мешок Кнуда? Как он очутился у тебя?

— На «Анне» этого мешка не было. Значит, Кнуд либо ушёл с ним либо совсем не брал его на судно. Не мог же он, убегая от правосудия, зайти за ним в отель.

Мы принялись с интересом разглядывать всё, что было в мешке. Там имелся асортимент самых разнообразных походных вещей — от фуфайки до бритвенного прибора. Именно эту никелированную коробочку с бритвой Кручинин осмотрел особенно внимательно.

— Когда человек, побрившись в походных условиях, укладывает бритву, трудно требовать, чтобы его пальцы были совершенно сухи. А след влажного пальца рано или поздно заставит поверхность металла корродировать… Вот тут что-то подходящее уже есть. Правда, не все пять пальцев, но и по двум мы кое-что сможем сказать.

Он принялся за изучение виднеющейся на поверхности коробочки мутной сетки штрихов и стал сличать их со следом правой и левой рук преступника.

(Чем дальше я наблюдал Кручинина, тем увереннее мог сказать, что осмотр его на удовлетворяет. Он вертел коробочку и так и сяк. Наконец, сказал:

— Либо этой бритвой пользовался еще кто-то, кроме Кнуда, и именно этот «кто-то» оставил нам свою визитную карточку, либо…

Он не договорил и, отложив бритву, принялся за осмотр других предметов. По тому, с какой досадой он отбрасывал их один за другим, я понимал, что нужные следы не находятся. Но тут посчастливилось мне. Я с торжеством протянул Кручинину сковородку. На её закоптелой поверхности ясно виднелись отпечатки нескольких пальцев. Это могли быть только отпечатки или наши или Кнуда.

Кручинин с радостью схватил сковородку.

— Даже заранее, по размеру этой лапы» можно сказать, что она принадлежит твоему любимцу, — сказал он с уверенностью и сличил оттиски с тем, что имелось на кастете и на клеёнке.

Я давно знаю Кручинина и наблюдал его в разной обстановке. Нередко приходилось мне видывать его в затруднении, но почти никогда не мог я отметить на его лице выражения такой досады, как в этот момент: отпечатки не сошлись:

Так как не было сомнения в том, что на сковородке были отпечатки пальцев Кнуда: свои-то оттиски и мои Кручинин знал наизусть, — становилось очевидным, что кастет и клеёнка носили чьи-то совсем чужие оттиски — не Кнуда. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Но Кручинин, услышав его, насмешливо поглядел на меня:

— Рано.

Это звучало как предостережение. Я отлично понимал, что преступнику иногда удаётся самыми ловкими ходами запутать свои следы.

— Если согласиться с фактами и допустить, что Кнуд невиновен, — продолжал Кручинин, — То нужно найти другого убийцу. Он должен быть такого же большого роста.

— Пастор! — невольно вырвалось у меня.

Я готов был пожалеть об этом опрометчивом восклицании, но Кручинин одобрительно глядел на меня, ожидая продолжения.

— И… кассир Хеккерт, — сказал я: — он почти так же велик. Правда, он ходит согнувшись, но… если его выпрямить…

— То он сможет через стол дотянуться до жертвы?

— Да… Уж если разбирать все варианты, так разбирать.

— Конечно, — согласился Кручинин. — Но думаешь ли ты, что этот согбенный старик так же силён, как Кнуд?

— Может быть, и не так силён, но слабеньким я бы его не назвал. В нём чувствуется большая сила.

— Значит, ты думаешь, что должны быть изучены оба объекта?

— Скорее кассир, чем пастор.

— Ну, это уж твои внутренние соображения, для дела они мало интересны. Если изучать, так изучать всё. Нам нужны отпечатки того и другого. Добыванием их придётся заняться тебе.

Прежде чем я успел спросить Кручинина, как он посоветует мне это сделать, не вызывая подозрений, к нам постучали: хозяйка звала к завтраку.

За столом оказались и пастор и кассир. Завтрак проходил в тягостном молчании.

Хозяйка время от времени тяжело вздыхала, снедаемая любопытством, но скромность мешала ей задавать вопросы, а пускаться в рассуждения ни у кого, по-видимому, не было охоты.

Я ни на минуту не забывал полученного от Кручинина приказания и ломал себе голову над тем, каким способом заставить моих соседей, без их ведома, выдать мне свои визитные карточки.

Словно угадав терзающую меня мысль, пастор мял в руке хлебный мякиш. Даже через стол я видел, как на хлебе остаются чёткие отпечатки кожного рисунка, покрывающего кончики пасторских пальцев. Мне непреодолимо хотелось протянуть руку и взять этот хлебный мякиш.

По-видимому, желание моё было так сильно, что нервные токи передались пастору. Он посмотрел на меня, затем взял шарик и стал раскатывать его лезвием столового ножа по столу. Шарик сделался гладким и перестал меня интересовать. Противный осадок, как будто священник мог знать мои намерения и ловко обошёл меня, не давал мне покоя и заставил даже рассматривать пастора под каким-то новым, критическим углом зрения. Впрочем, должен тут же честно признаться, что решительно ничего, что могло бы опровергнуть прежнее милое впечатление, произведённое на меня этим человеком, я не обнаружил.