Богатырь-царевич обещал хлопотать о том, кто его больше почтит; король, как видно, почтил его больше, и Богатырь в 1516 году опустошил рязанскую украйну. Когда посол жаловался на это доброхоту московскому, мурзе Аппаку, тот отвечал: «Все это делается великому князю самому от себя: говорил я, чтоб великий князь столько же присылал, сколько король присылает». А сам хан писал Василию: «Что сын мой Богатырь без моего ведома на Рязань ходил, то князь бы Василий лихим людям не потакал, кто станет говорить, чтоб ему за то со мною раздружиться». Хан обещал идти на Литву, но требовал, чтоб великий князь помог ему взять Астрахань: «Как возьмем Астрахань, то в ней великого же князя людям сидеть, тысячах в трех или четырех, с пушками и пищалями; рыба, соль – все это пойдет брату же моему, великому князю, а моя только бы слава была, что город мой. А что наши люди Мещеру воевали, то я не ручаюсь, что вперед этого не будет, хотя я с братом своим, великим князем, буду в дружбе и братстве; людей своих мне не унять: пришли на меня всею землею, говорят, что не будут меня в этом слушаться; а Ширины мимо меня вздумали воевать Мещеру, потому что нынче на Мещере наш недруг, а из старины этот юрт наш. Нынче брат мой, князь великий, зачем не просит у меня на Мещеру брата или сына? Когда наш род был на Мещере, то смел ли кто из наших смотреть на нее?»

Великий князь велел своему послу предложить Мещеру брату Магметову, Ахмат-Гирею; обещал хану помощь на Астрахань – все в надежде добиться шертной грамоты и отвлечь крымцев от союза литовского, но король действовал деньгами, и летом 1517 года 20000 татар явилось в тульских окрестностях. Князья Одоевский и Воротынский распорядились очень удачно: пешие ратники обошли татар и засекли им дороги в лесах, где много их побили, а конные стали преследовать разбойников по дорогам, по бродам, потопили много их в реках, много взяли в плен, так что из 20000 очень мало их возвратилось в Крым, и те пришли пеши, босы и наги; с другой стороны, князь Василий Шемячич поразил за Сулою татарский отряд, приходивший грабить путивльские места. Тогда великий князь созвал на думу братьев и бояр и спросил их: нужно ли после этого продолжать сношения с Крымом, посылать козаков к хану с грамотами? Приговорили, что нужно продолжать сношения, чтоб хан прямо не отстал от Москвы.

Сигизмунд действовал в Крыму; Василий по единству выгод должен был вступить в союз с Альбрехтом Бранденбургским, великим магистром Тевтонского ордена. Мы видели, что литовские немцы были ревностными союзниками Александра литовского в войне его с Иоанном московским; Сигизмунду хотелось поднять их и на Василия; ливонские паны радные, извещая магистра Плеттенберга о нападении великого князя московского на их землю, писали: «Если он успеет завладеть нашими крепостями – Смоленском, Полоцком, Витебском, Мстиславлем и Оршею, то вы не можете быть безопасны, тем более что, по мнению полочан, пределы страны их простирались по Двине вплоть до самого моря, что ваш город Рига построен на их земле». Плеттенбергу не нужно было напоминать об опасности, которая грозила Ливонии от Москвы, о правах России на Ливонию; он сам очень хорошо знал эти права, эту опасность, ненавидел Москву, готов был немедленно начать войну с нею в союзе с Литвою и Польшею, но сдерживался своим бессилием и враждебными отношениями к Польше великого магистра тевтонского. Последний не только не разделял вражды Плеттенберга к Москве, напротив, старался о союзе с великим князем для общего действия против Сигизмунда. Московские послы, возвращавшиеся от императора чрез Пруссию, донесли великому князю о просьбе магистра: «Чтоб великий государь меня жаловал и берег и учинил меня с собою в союзе, а я за этим хочу послать к великому государю своего человека». Великий князь приказал сказать магистру, что жаловать и беречь его хочет, и вот в 1517 году явился в Москву посол Альбрехтов, Шонберг, для заключения союза. Союз был заключен; договорная грамота любопытна для нас по формам, показывающим отношения, в каких находились друг к другу оба договаривавшиеся государи: «По божией воле и по нашему жалованью мы, великий государь Василий, божиего милостию царь и государь всея России и великий князь владимирский и проч. (следует титул), дали есьмы сию свою грамоту Альбрехту, немецкого чина высокому магистру прусскому, на то, что к нам прислал своих послов бить челом о том, чтобы нам его жаловать и беречь и на своего бы недруга, на короля польского и великого князя литовского. И мы (титул) пожаловали, во единачестве есьмы его с собою учинили и за него и за его землю хотим стоять и оборонять его от своего недруга, от короля польского». Кроме обещания действовать против короля заодно с магистром великий князь обещал последнему также денежную помощь; Альбрехт просил ежемесячно по 40000 золотых рейнских на содержание 10000 пехоты, по четыре золотых каждому ратнику и по 20000 золотых на содержание 2000 конницы, по 10 золотых на каждого всадника с конем, кроме того, что понадобится еще на артиллерию (что пристоит к хитрецам и к пушкам); великий князь обещал отправить эти деньги в Пруссию тогда, когда магистр возьмет свои города, находившиеся за Сигизмундом, и двинется на Польшу, к Кракову. Шонберг просил, чтоб великий князь дал это обещание письменно, ибо иначе среди важных дел он мог забыть о нем, но получил отказ; послу, отправленному из Москвы к магистру, было предписано: если магистр потребует от него клятвы в том, что великий князь даст обещанные деньги, то отговариваться накрепко, если же нельзя будет отговориться, то дать требуемую клятву. Чрез второго посла Альбрехт просил, чтоб великий князь распорядился отправкою в Псков 50000 гривенок серебра чистого, дабы в случае, если он, магистр, захочет начать войну, серебро это привезено было в Кенигсберг и там, при русских приставниках, выкована будет деньга, двадцать которых равнялось бы золотому рейнскому. Василий отвечал, что серебро готово, но что немцы должны прежде начать войну.

Альбрехт только еще собирался начать войну с Сигизмундом; но другой союзник Василиев, император Максимилиан, уже перестал собираться, а предлагал себя в посредники мира между Москвою и Литвою. Василий был нисколько не прочь от мира: главная цель достигнута, Смоленск взят, на дальнейшие завоевания без союзников мало надежды. Оршинская битва заставляла более чем когда-либо остерегаться решительных действий; родовое предание внушало действовать не вдруг, но мало-помалу, пользуясь удобными случаями. Вот почему и в переговорах с послом Альбрехтовым Василий не хотел дать обязательства не мириться с Сигизмундом до отнятия у него всех прусских и русских городов; вот почему Василий принял и посредничество императора. Для окончательного улажения дела в апреле 1517 года приехал в Москву посол императорский, Сигизмунд Герберштейн. «Всей вселенной известно, – говорил посол, – что много лет христианские правители междоусобными бранями и раздорами себя озлобляли и много христианской крови проливали, а никакой от того христианству пользы не произошло, потому что неверные и враги христианского имени, т. е. турки и татары, от того смелее и выгоднее дела свои делать могли, много людей в плен побрали, много царств и городов завоевали; все это произошло единственно от несогласия правителей христианских. Правители христианские должны всегда держать в мысли, что правление вручено им от бога для умножения веры и чести его, для обороны общих людей, овец христовых. Римский цезарь Максимилиан изначала это держит в мысли, многие войны вел он не из властолюбия, но для утверждения общего мира в христианстве. И бог его благословил: наивысший римский архиерей со всею Итальянскою землею теперь с ним в дружбе; внук его Карл, сын Филиппов, спокойно правит испанскими королевствами, которых числом двадцать шесть; король португальский – родня ему; король английский и ирландский давно приятель; король датский, шведский и норвежский женат на его внуке, сам телом своим и королевствами своими теперь в руках цесарского величества; король польский во всех несогласиях своих положился на него же; о твоей наиясности нечего много говорить; сам знаешь, что между вами братская любовь; наконец, даже король французский и Венеция, которые всегда свое особное дело предпочитали общему христианскому, – и те теперь мир заключили. Обозрит ныне человек вселенную, от востока до запада, от юга до севера и не найдет ни одного правителя христианского, который бы не был с цесарским величеством в родстве, братстве пли мирном докончании, и нет нигде несогласия, только идет война между твоею наиясностью и Сигизмундом, королем польским; если эта война будет прекращена, то его цесарское величество достигнет вполне своей цели. За этим-то император и послал меня сюда, напомнить вашей наиясности, что мир будет прежде всего служить к чести вседержителя бога и его непорочной матери, к пользам всего христианства; напомнить, сколько выгод земля и люди твои получат от мира, сколько зла от войны, напомнить, как сомнительны бранные случаи. Будучи в Вильне у короля польского, видел я там турецкого посла, который объявил, что султан его победил султана египетского, Дамаск, Иерусалим и все его государства завоевал; если турки и без того были уже так сильны, то чего не задумают они теперь, после таких завоеваний?»