Тогда Генрих поднял все свои связи, убеждая соратников, что сам примет жесточайшие меры по наказанию преступницы. Он апеллировал тем, что Ева является моей любимой служанкой, и без нее я не могу даже шагу сделать. Я живо представляла, как он насмешливо говорил:

- Эти женщины, кто же их поймет. Но отказать им или пойти наперекор – хуже смерти.

Еву отпустили. Она вернулась в наш дом. Показательно, Генрих позволил Рихарду выпороть ее. Ева стойко приняла свою участь, хотя Рихард приложил все силы, чтобы наказание не было таким уж легким. Но после, превознемогая боль, Ева поблагодарила Генриха, она понимала – он спас ей жизнь.

В феврале 1943 года, немцы покинули Сталинград. Вермахт отступал. Война повернула в другое русло, со всех сторон наступали союзники. Я радовалась как никогда. Конец войны был близок. Скоро все закончится воцарившийся вокруг ад, и мы сможем зажить нормальной жизнью.

В марте, к нам в дом заявилась женщина. Высокая благородная дама, одетая красиво, изыскано и со вкусом. Изящные манеры выдавали в ней настоящую аристократку. Она дерзко окинула взглядом служащих и заявила, что желает видеть Генриха фон Зиммера. Ей сообщили, что в данный момент его нет дома. Не церемонясь, неизвестная женщина прошла в гостиную, и величаво держа спину, опустилась на диван.

- Я подожду. – Решительно заявила она.

Я была наверху, с Александром, когда прибежала Ева и сообщила о визите странной дамы. Первой моей мыслью было, что это любовница Генриха. Я предполагала, что где-то есть другая женщина, с которой он проводит свободные минуты. Ревности не было, было другое чувство. Ощущение предательства. Почти бегом, вопреки приличиям, едва касаясь рукой холодных перил, я  спустилась вниз, в гостиную, где ожидала гостья. Появившись на пороге, с растрепанными волосами и тревожным взглядом, я все поняла. Она подняла голову, я улыбнулась. Хватило одного взгляда, чтобы понять, передо мной сидела сестра Генриха. Она была его точной копией, только с пышными волосами и женственными чертами лица. Ее звали – Генриетта.

Едва я вошла, она смерила меня равнодушным взглядом.

Я предложила ей чай, Генриетта отказалась. Она была так высокомерна в своем надменном великолепии. Холенные руки, самое красивое и дорогое платье, аккуратная прическа и великолепные черты лица. Эта женщина показалась мне шедевром созданным природой. Ее холодная красота оставалась неоспоримой. Но ее надменность и высокомерие, затмевали первое приятное впечатление о ее личности. Всем своим видом она давала понять, как ее тяготит мое навязчивое присутствие. Словно я была для нее надоедливой служанкой, которой уже пора оставить великолепную хозяйку. Не утруждая себя уговорами, я оставила ее и вернулась к Александру. Если семья Генриха не желает знать меня, то и мне не следует искать с ними встреч.

К вечеру вернулся Генрих. Я спустилась встречать его, как раз в тот момент, когда к нему, взволнованно заламывая руки, выбежала великолепная Генриетта. Увидев сестру, Генрих явно удивился. Он словно статуя застыл на месте, удивленно озираясь по сторонам. Он не мог поверить своим глазам. Сестра, с которой он не общался уже много лет, жизнь которой текла своим руслом где-то вдалеке, стояла перед ним – испуганная и встревоженная, находясь на грани истерики.

- Что ты здесь делаешь? – скинув первое оцепенение, грубо спросил Герних.

- Они забрали его! Забрали Оскара! – дрожащим от волнения голосом, закричала Генриетта.

Генрих бросил на меня взгляд, грубо схватил сестру за руку и провел в свой кабинет. Он плотно закрыл дверь, но я все же решила послушать о чем они будут говорить. Все в доме Генриха происходило за закрытыми дверями, и желая всегда быть в курсе событий, я уже начала привыкать шпионить. Я прижалась ухом к двери и затаила дыхание.

- Генри, что ты здесь делаешь? Когда ты приехала? – грозно вскричал Генрих.

- Вчера. На вечернем поезде. Оскар узнал о том, что творится в Варшаве… Здесь его родители, мы хотели забрать их. Мы привезли деньги… новые документы… но никто даже слушать нас не стал. Прямо с поезда, его забрали и увезли. А я вынуждена отбивать пороги ваших чиновников, чтобы добиться хоть какой-то правды! На каком основании они позволяют себе подобное. Оскар не гражданин Польши! Это же идет в нарушении мировой конституции! Куда они увезли его?

- Я не знаю. – голос Генриха предательски надломился. - Но тебе лучше вернуться в Берлин, к родителям, и дождаться прояснения ситуации.

- Генрих! Не смей так разговаривать со мной! Ты что-то знаешь? Что они сделали с ними?

- Я не знаю. С ними?

Генриетта закричала, и я поняла, что она набросилась на Генриха с кулаками. Генрих не издал ни звука.

- Генрих, с ним дети! Стефания и Карл.

Ее слова прозвучали отчаянно, и я даже представила как изменилось выражение лица Генриха, так как в ту же минуту он повысил голос:

- Зачем ты притащила сюда детей! Генри! Ты с ума сошла? Привести евреев прямо в руки нацистов! Это все равно, что дразнить голодную собаку свежим куском мяса…

- Не смей сравнивать моих детей с мясом, - злобно прошипела Генриетта.

- Оставайся здесь, я попробую что-нибудь узнать.

Дверь распахнулась, и Генрих едва не снес меня, вылетая из кабинета. Я успела отойти в сторону. Бросив на ходу недовольный взгляд, он схватил свое пальто и выбежал из дома. Я вошла в кабинет. Генриетта сидела в кресле и бездумно смотрела в окно. Когда я подошла к ней, она обернулась. Я не о чем не спрашивала, она заговорила сама. Но это вовсе не значило, что она прониклась ко мне, ей просто хотелось чтобы ее кто-то послушал.

- Стефании совсем недавно исполнился годик, а Карлу уже пять лет. У него есть все данные, чтобы стать великим художником. Вы бы видели как он рисует – это божественно. Мой муж говорит, что евреи одарены талантами от Бога, и оттого нацисты так не любят нас. Они нас боятся… Перед свадьбой, я приняла его веру… Но они забрали его, а меня оставили, так как рождена я немкой. Разве это справедливо? Если моей семье суждено пройти этот путь, я должна быть рядом с ними… Разве можно разлучать мать и детей? Разве можно разбивать семьи? Разве можно разбивать сердца. – Ее голос надломился, она уронила голову на руки.

Мне показалось, что Генриетта бредит, и ей совершенно не важно, слушают ее или нет. Я видела перед собой женщину, полную отчаяния, но не могла найти для нее слов утешения. Как бы то ни было, она была одной из них… она оставалась немкой. Светловолосой и голубоглазой. Высокомерной и надменной. Я предпочла смолчать.

Из коридора послышался тихий топот маленьких ножек, и на моем лице невольно отразилась мягкая улыбка. В дверях появился Александр. Он осторожно заглянув, с любопытством посмотрел на странную женщину.

- Аня. – позвал он меня.

Не смотря на то, что ситуация в нашей семье наладилась, Александр привык ходить по дому тихо и незаметно, опасаясь быть замеченным случайными гостями генерала. Я не учила мальчика этому, он сам понял, что так будет правильно. Выросший в условиях гетто, он знал, что офицер в серой форме, может быть опасен. Как бы то ни было, Генрих и его однополчане, оставались смертельной опасностью для еврейского мальчика.

- Да мой хороший, - отозвалась я.

Александр еще раз осмотрелся и быстро подбежав ко мне, протянул ручки. Я взяла его на руки. Генриетта бросила на мальчика уставший взгляд.

- Очаровательный ребенок. Ваш?

- Да.

- Вы еврейка? – недоверчиво сощурившись, поинтересовалась Генриетта, рассмотрев в Александре характерные черты лица.

- Нет.

- Его отец еврей?

- Его родители евреи.

Генриетта заинтересованно посмотрела на меня.

- Кто вы такая? Судя по вашей одежде, вы не прислуга. Неужели Генрих все же преступил свои принципы и завел роман с полукровной.

- Я русская. У нас с Генрихом нет романа.

- Ты иммигрантка? Я слышала, что после революции многие из ваших, бежали за границу. Ты одна из них?

- Я пленная.