На лице Генриетты отразился неподдельный испуг, она всплеснула руками и  охнула от удивления.

- Кто-нибудь знает, что ты живешь здесь? Генрих притащил тебя из России? Ты хоть понимаешь, что больше евреев, эти полоумные ненавидят русских? Они называют вас варварами.

- Это смешно.

- Возможно. Если ты русская, откуда в доме еврейский ребенок? – Генриетта смерила Александра холодным, изучающим взглядом. - Я хорошо знаю Генриха, он  не из тех, кто славится добротой и состраданием.

Я решила, что разговор надо продолжить без ребенка. Позвала Януша и передала ему мальчика. Генриетта бросила еще более непонимающий взгляд на учителя и ее изящные брови, едва уловимо дернулись вверх.

- Это не мыслимо… - пробормотала она сама себе под нос.

Когда Януш исчез, унося с собой мальчика, я встала напротив Генриетты.

- Вы хорошо знаете Герниха, не берусь оспаривать это утверждение, но видимо я, знаю его лучше. Я нашла Адама  у стен гетто. Его родители погибли и он остался сиротой. Генрих позволил оставить мальчика в доме.

- Позволил оставить, - надменно усмехнулась Генриетта, и впервые я заметила тонкие паутинки морщинок в уголках ее глаз.  – Однажды Генрих привел в дом щенка. Ему тогда было около одиннадцати. Генрих долго уговаривал маму разрешить оставить несчастное создание. Мама не смогла отказать, Генрих всегда был их любимчиком. Так в нашем доме поселилось милое и забавное существо. Паник, мы звали его Пани. Первое время Генрих был самым заботливым хозяином, он таскался со своим питомцем повсюду, и часто возвращался с прогулки довольно поздно. Но однажды, они пришли все грязные, а морда Пани была в крови. Оказалось, что Генрих обучал его охоте на крольчат. Маленькие такие, знаете, с мизинчик. Совсем крошки. Так вот, Паник, по приказу своего обожаемого хозяина, разрывал носом нору и вытаскивал оттуда беззащитных детенышей. С огромным удовольствием Пани разрывал свои жертвы в клочья. А Генрих стоял и наблюдал… Отец застрелил Пани. Генриха наказали и  запретили впредь заводить домашних животных. После смерти питомца, он долго плакал и кричал, что ненавидит нас всех. Это было жутко, слышать слова проклятия из уст родного брата. Со временем гнев его утих, и он просто замкнулся в себе, делая вид, что мы перестали для него существовать. Он не здоровался по утрам, не разговаривал с нами, не отвечал на вопросы. Мы словно стали призраками в его идеальной, одинокой жизни. – Она печально вздохнула и продолжила. - Когда я выходила замуж, Генрих даже не явился на свадьбу. Написал в открытке: «Однажды ты пожалеешь о своем выборе». Поэтому я и пришла к нему… Может быть такое, что он уже тогда знал, что все это произойдет? А та несчастная девушка, что погибла от его любви… Он стер ее с лица земли своей проклятой  и эгоистичной любовью. Так что, дорогая моя, я  хорошо знаю Генриха. Такой он, на самом деле, наш Генрих – беспощадный и жестокий. И если вы тешите иллюзии о его благородстве и отваге, оставьте их… они бессмысленны.

Она снова отвернулась к окну, и углубилась в осознание своего горя. Не зная, что ответить, я поспешила скрыться.

- Скоро ужин, я помогу Еве накрыть на стол.

Словно госпожа нашего дома, Генриетта взмахнула рукой, давая понять, что не смеет более меня задерживать. Королева отпускала свою фрейлину.

- Вы присоединитесь к нам?

- Я не голодна. – Холодно ответила она.

Я вышла, оставив Генриетту в одиночестве, бросив напоследок лишь один случайный взгляд. Она продолжала неподвижно сидеть в кресле. Я плотно закрыла за собой дверь. Пусть она побудет наедине со своими мыслями. Наверно так было правильно.

Она не присоединилась к нам за ужином, оставив приглашение без ответа. После ужина, я уложила Александра спать и спустилась вниз. Генриетта уже переместилась в гостиную. На небольшом столике стояла остывшая еда, к которой она так и не притронулась. Когда я вошла, Генриетта, с распушенными по спине, волнистыми локонами, медно-русого оттенка,  сидела у рояля и склонив голову, смотрела на клавиши. Я замерла на пороге, боясь потревожить ее умиротворенное уединение. В тот же момент, Генриетта взмахнула руками, и опустила свои тонкие длинные пальцы на клавиши. Зазвучала музыка. Она играла Лунную сонату. Спокойно и чувственно покачиваясь, погружаясь в размеренный темп мелодии. Божественно! Она играла божественно. Я сглотнула ком, подкативший к горлу. Захотелось броситься к ней, упасть на колени и обхватив ее ноги разрыдаться вместе с этой великолепной и божественной женщиной.

Я подошла к ней и села рядом. Генриетта даже не посмотрела на меня. Сохраняя спокойствие, она продолжала играть. На одно мгновение, музыка захватила меня и я почувствовала как закружилась голова, так проникновенно и жалобно играла Генриетта, намеренно снижая темп и яростнее ударяя по клавишам в самых волнительных и сильных моментах. Казалось, что именно так плачет душа каменной женщины - проникновенно, жалобно, тревожно.

Послышался звук открывающейся двери, и шаги. В гостиную вошел Генрих. Я обернулась и в глаза бросилась неестественная ему бледность. Он прятал глаза и тяжело дышал, переминая в руках кожаные перчатки. Генриетта доиграла, опустила руки на колени и  обернулась. Не надо было спрашивать, что бы понять какие новости он принес. И Генриетта не спрашивала. Она не отрываясь смотрела на брата. На ее мраморном лице, застыло холодное безразличие. На нее страшно было смотреть без слез.

Генрих бросил перчатки на комод и убрал руки за спину. Я видела, как он подавлен, и как трудно ему произносить слова. Он молчал, видимо собираясь с силами. И вдруг резко поднял голову, поймал взгляд Генриетты и сдавленно, скорбно произнес:

- Мне очень жаль…

Генриетта шумно вдохнула и отвернулась. Я заметила, как по ее щекам заскользили слезы. Я попыталась обнять ее, но она отстранилась и поднялась. По пути к выходу, она подобрала свою шляпку, перчатки, зонтик и ушла.

Я бросилась за ней следом, хотела остановить, утешить, помочь справиться, но Генрих поймал меня в дверях и до боли, крепко, прижал к себе. Он уткнулся лицом в мои волосы и прошептал одно только слово:

- Треблинка…

Я застыла на мгновение, пока смысл произошедшей трагедии дошел до моего затуманенного сознания, и в ужасе закричала, схватилась за лацканы его мундира и разрыдалась, пока Генрих продолжал крепко прижимать меня к себе.

Все закончилось слишком быстро. Генриетта с семьей прибыли в Варшаву, по поддельным документам. Едва они сошли с поезда, Оскара арестовали. Не предъявляя обвинений, просто схватили на перроне и потащили в толпу. Генриетта бросилась за ним, волоча за собой детей. Возможно, если бы она осталась в стороне, если бы не привлекала к себе внимания, трагедии можно было бы избежать, но когда она набросилась на жандарма и начала гневно кричать, что перед ним сестра генерала фон Зиммера, тот бросил недоверчивый взгляд на детей, сделал свои выводы и отдал приказ увезти и их. Это было вопиющим нарушением всех законов, но в те времена законы мало кого волновали. Тогда Генриетта начала проситься присоединиться к своей семье. На что жандарм надменно усмехнулся.

- Зачем вам мараться связями с этими грязными свиньями. Считайте, что мы помогаем вам.

Остальные мольбы, угрозы и уговоры, разбивались о стену надменности и пренебрежения.  Так Генриетта осталась одна на пустом перроне, в панике думая, что можно предпринять. Найди она Генриха сразу. Не трать столько времени на бесцельное ожидание. Трагедии можно было бы избежать. Но Генрих опоздал всего на несколько минут, когда тела его племянников уже выносили из камеры.

Генрих искренне пытался помочь сестре, не смотря на их холодные взаимоотношения. Он поднял все свои связи, чтобы узнать, куда именно направили Оскара с детьми. Я не хотела верить, что  сообщив сестре ужасную новость, он скорее всего догадывался, что последует дальше. Я предпочла оградиться от этой стороны его дьявольской натуры, туманом слепого доверия.

Тело Генриетты нашли на следующее утро, в двух шагах от нашего дома, в красивом парке, на скамейке. Не справившись с потерей всей своей семьи, Генриетта приняла яд. Упокой Господи ее душу…