Я подписал рукопись именем Артура Гордона Пима, достал одну сигарету и закурил, стряхивая пепел на последнюю страницу.

Странное ощущение, ради него стоит стать писателем.

***

В городе не так уж много издательств, специализирующихся на художественной литературе. Я обошел все и везде оставил роман «Холодный плен» Артура Гордона Пима. Я назвал книгу именно так, потому что помнил первый «Холодный плен » и помнил, как радовался Чайка, дописав этот рассказ .

Я стал ждать.

Долго.

Я скуривал две пачки красного «Винстона» в день и чувствовал себя своим отцом. Но мама не кричала. И это не совсем хорошо.

Но это не дешевый фильм с кучей штампов и банальными поворотами, это жизнь. Настоящая жизнь. И здесь никогда не бывает так, как хочется тебе. И все становится только хуже. Многие издатели клюнули на то, что Чайка был инвалидом, но сама книга никого особо не привлекла. Одни говорили, что план у них уже составлен на год вперед, другие говорили, что этот роман – не формат и все такое.

Я слушал этого дегенерата, стиснув зубы, и умоляя себя не сорваться.

— Понимаете, — говорит эта жирная офисная крыса, — это не то, что нам нужно, понимаете?

— Нет.

— Такое никто читать не будет. Вот принесите нам хороший детектив или боевик. А какой нам смысл печатать такое, себе же в убыт?

Мне хотелось вырвать каждый его зуб, сломать каждый палец и выпотрошить этого мерзкого мудака, но я просто вышел, не зная куда идти.

Чем сильнее я напивался, тем реальней воспринимал все происходящее. И это так хлопнуло меня об реальность, что я оглох. Напрочь.

Почти сорок лет? Не может такого быть.

И в самом деле, за сорок лет можно мир с ног на голову перевернуть. Но мне уже почти сорок, а мир стоит, как и стоял. Значит, я что-то делаю неверно.

Неверно? Ты вообще ничего не делаешь.

Ну и что? А что мне делать?

Устройся на работу и просто живи.

Зачем?

Я не знаю. Может, подумаешь над этим?

Нет.

Пожалуйста.

— Водки, — говорю я бармену. Не помню, как его зовут, то ли Антон, то ли Андрей. Но он здоровский тип.

Хорошо, я подумаю.

Глава ?

Иногда мы с Чайкой приезжали домой. Такое бывало редко и делалось не просто так. Мы считали, что если мы будет ездить сами, то родителям не придется бывать у нас. А это, как вы понимаете, было бы неплохо. Приезжали мы дня на два-три, а то и меньше. Я сразу понял, что родители спят на разных кроватях, может, отец вообще спит в мастерской, так как его вещей в доме практически не было. Я не подавал виду. Зачем? У каждого должны быть свои секреты. Тем более негоже нам, двум идиотам, которых выгнали из университета, у которых нет ничего, упрекать родителей в том, что они что-то скрывают от нас.

Поэтому я молчал.

— Ты понял? — спросил меня Чайка однажды, когда мы уезжали из дома.

Я кивнул, но ничего не сказал, а он не стал говорить об этом дальше.

Он тоже все прекрасно понимал.

Чайка все еще писал свой роман, я перебрался к нему и мы жили втроем, был еще и Егор.

— Ты уже дописал? Дай заценить фрагмент.

— Нет, я еще не дописал, — отвечал Чайка, — когда допишу, тогда и заценишь.

Он держал свои рукописи в какой-то коробке из-под обуви. Но я их не трогал.

— Слушай, — говорит Чайка, — а давай ты однажды вернешься домой и постараешься найти мой роман в мусорнике. Ты достанешь его оттуда, принесешь мне и заставишь меня его дописать.

— А ты что, написал вторую «Кэрри»?

— Пока еще нет.

— Вот и пиши пока.

***

Однажды мы приехали домой, а отца не было. Я подумал, что сегодня они расскажут нам правду. Как же я этого не хотел, ведь тогда придется рассказать нашу. Естественно, мы бы молчали и дальше, но на душе было бы паршиво.

— Мам, где отец? – спросил Чайка без каких-либо намеков.

— Не знаю, где-то шастает, сейчас позвоню ему.

Ловко выкрутилась, подумал я.

Через несколько минут отец зашел в дом, пожал наши руки. Мы здоровались именно так. Ни я, ни Чайка, ни батя терпеть не могли обниматься. Лучше так.

— Объявился! – сказала мама, улыбаясь.

В те редкие дни, когда мы были дома, мама ни разу не кричала, вообще. Ни на отца, ни нас. Наверное, именно из-за отсутствия криков я и заметил что-то неладное в их отношениях. У меня на секунду возникали сомнения, что все это, все эти домыслы – не что иное, как глупая, но очень навязчивая паранойя. Что, если я так боюсь потерять свою семью, что уже заранее со всем смирился? Но факты говорили об обратном, и я им верил.

Мы все так же прогуливались по тем самым местам, что и раньше. Но теперь вдвоем. Конечно, мы заходили к Тане, но вышла она к нам только один раз. Та самая неловкость, от который мы избавились так давно, снова вернулась и большую часть времени мы молчали.

Она пошла с нами прогуляться. Шла впереди, а я катил Чайку за ней.

— Как учеба? — спросила она, повернувшись к нам.

Я не знал, кому Таня задала этот вопрос.

— Ну, неплохо…— отвечал Чайка.

Раньше мы могли бы ей рассказать все на свете. Как же она отдалилась, подумал я. А потом до меня дошло, что это не она отдалилась, а мы. Мы уехали, оставив ее здесь. Чайка даже не пытался поддерживать с ней общение после того, как уехал. Я чувствовал себя виноватым. За все. За ту тоску в ее глазах, за эти неловкие моменты.

— А как ты поживаешь тут? – теперь уже спросил я.

Она замедлила шаг, сравнялась с нами, а потом посмотрела на меня так, словно я виновен во всех бедах на земле. Но ответила она:

— Неплохо на самом деле. Планирую в следующем году пойти в какой-нибудь техникум.

— Может, к нам в город?

— Не думаю. Хотя, может быть.

И я не выдержал.

— Да перестань ты себя так вести. Что с тобой такое?

Таня посмотрела на меня тем же взглядом.

— А что со мной? Нормально я себя веду.

— Извини, — говорит Чайка.

— За что?

— За все.

— Да за что вы извиняетесь? Все нормально. Я очень рада вас видеть.

А потом она ушла, сказав, что ей уже пора. Просто ушла, сказав «пока».

А мы остались вдвоем, опять. Мы тоже молчали, не зная, что сказать. Мне было нехорошо оттого, что мы ее обидели. Но ведь после того, как уехал Чайка, разве я не пытался вытащить ее из дома? Разве я забывал о ней? Это глупые мысли, я же прекрасно понимал, что дело в Чайке. Чего она убивается за ним, если он ни капельки ее не любит? Так бывает, Таня, смирись. Но это же Чайка, он живет так, словно ничего вокруг не происходит, словно не замечая, что она к нему чувствует и как ведет себя в его присутствии. Ему на это наплевать, потому что он такой и есть. И разве она этого не понимала?

Мне было так паршиво, что я вернулся домой и завалился в кровать, пока Чайка ужинал с родителями. Не знаю, о чем они разговаривали, да и мне не особо было интересно. Я просто лежал себе, читая «Цветы для Элджернона».

И я заплакал.

Черт знает почему. То ли из-за книги, то ли просто так. На душе было гадко, словно я сделал что-то совсем уж плохое, но я оглядывался и ничего такого не видел. Чего ж тогда так хреново?

Вошел Чайка и я притворился, что сплю. Он лег на соседнюю кровать и впялился в потолок. Просто смотрел туда, казалось, он даже не моргает.

— Ты чего? – спросил я.

Он удивленно повернул голову в мою сторону.

— Я думал, ты спишь.

— Слышишь.

— Что?

— Когда мы все расскажем родителям?

— Не знаю, — он тяжело вздохнул, — я пока не вижу в этом никакого смысла. Да и расстраивать их сейчас не очень-то хочется, понимаешь?

— Понимаю, — говорю, — как они себя ведут за столом?

— Нормально, но я не заметил, чтобы они разговаривали. Понимаешь, разговаривали друг с другом. Просто задавали вопросы по очереди. И то, отец почти все время молчал.