Я опять в своей комнате, меня тошнит, глаза закрываются, в груди печет.

В груудии печеет.

А МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА

Стоп.. МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА. Я… МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА…Егор… МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА..комната вращается… МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА…

МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА

Все.

Глава ?

Я здорово подружился с алкоголем. Когда грустно — виски. Когда грустно — вино. Когда грустно — пиво. Когда совсем хреново — водка. А грустно мне было очень часто. Целый месяц я работал, таская тяжелые ящики со всяким дерьмом, расставляя продукты на полках, убирая в магазинах, открывая дверь каким-то мажорам, а потом целый месяц сидел дома и заливал в себя горечь.

Я ни разу не сходил на его могилу. Все время доходил до входа в кладбище, а потом поворачивал и шел куда-нибудь в другую сторону. Я не могу это объяснить, решение принималось где-то внутри. Хотя кого я обманываю? «Внутри» — больше не существовало, не могло уже существовать. Кто-то назвал бы это душой, но не я. Может, она когда-то и была, но больше ее нет. И черт с ней.

Так шли целые годы. Я ничего не менял.

Почти пятьдесят.

Когда-то черные волосы на моей голове стали совсем седыми. А я и не заметил этого. Это звучит совершенно по-идиотски. Как это, скажете вы, кто-то мог не заметить, что он постарел? А вот так. Я был стариком уже в двадцать пять, что говорить о пятидесяти? Но мне насрать — что двадцать, что пятьдесят.

— Как мама? — спросил я у отца.

По телефону, конечно. Я не видел их с того самого дня, когда убежал с кладбища. Когда я напивался — я думал, что поступаю неправильно, винил себя. Но начинался новый-старый день и я понимал, что ничего такого не сделал. У них хватало своих проблем. А мама. Она не плакала на кладбище, но отец говорил, что она не сказала ему ни слова. И я не понимал этого. Он-то тут при чем? Она иногда звонила мне, очень редко, но все же. Каждый раз мы разговаривали не дольше двух минут, мама больше не кричала, никогда. Во всяком случае, я не слышал.

— Она неплохо, но рак добрался до мозга, и временами ей совсем худо. — говорил отец.

Рак пришел уже давно. Он постоянно отступал, словно желая, чтобы она помучилась подольше. Но теперь, похоже, взялся за маму основательно. По словам отца, ей было все равно. У нее давно был новый муж, вернее просто мужик, с которым она жила. Однако, когда появился рак, отец частенько к ним наведывался, чему тот второй мужик не возражал. Это очень странно.

— И сколько ей осталось?

Я смирился с тем, что несомненно умру сам, почему же я не должен смириться с тем, что и мама умрет, только раньше?

— Точно никто не говорит. Но прогнозы не слишком утешительны.

Она уже несколько месяцев не вставала с постели. Я понимал, что скоро наступит конец. Но это не самое паршивое. А знаете что? То, что я настолько отвык от этих людей, что мне было все равно. Поэтому, когда однажды батя позвонил и сказал:

— Мама умерла.

Я просто ответил:

— Спасибо, что сказал.

А сам пошел и нажрался так, как до этого не нажирался никогда. Хотя, кому я вру? Нажирался.

Вот так и уменьшалось количество людей, хоть как-то со мной связанных. Они умирали, оставляя меня одного. Почему не умирал я? Не понятно. Но я жил себе. Жил, как раньше.

Почти пятьдесят .

Вернее сорок шесть. Мне было сорок шесть, когда она умерла. Это я точно помню.

И даже тогда я не стал ничего менять. Просто плыл по течению, наслаждаясь холодными водами жизни. Естественно, иногда встречались камни, о которые меня било, ну и что? Иногда мне нужна была такая встряска, чтобы понять, что я еще живой.

Знаете, когда я понял, что я — самое настоящее ничтожество? Когда устроился работать в какой-то занюханный ларек. Мне объяснили, что нужно делать, я ответил, что согласен. Я просто сидел там целый день, слушая музыку, пока в окошко не стучал очередной туповатый школьник или какой-нибудь тип в костюмчике с галстуком.

— За семьдесят есть? — спрашивал кто-то.

— Есть за семьдесят пять.

— Давай.

Они выкладывали деньги, а я доставал из-под прилавка серебристый пакетик, на который до этого лепил наклейки типа «Фен-шуй аксессуар». Такой бизнес процветал, потому что менты не могли вообще ничего сделать. Единственное, на что они способны — это изъять весь товар, который находится в ларьке, а его, должен сказать, всегда было мало, потому что мы тоже не идиоты, не хранили все в одном месте. Вот, например, изымают менты один такой пакетик у нас, отправляют его на экспертизу. Там они сверяются, есть ли такое вещества в списках. Если нет, то они отправляют его еще на какой-то анализ, чтобы узнать, психотропный это препарат или нет. Если да, то его добавляют в списки. И что? Пока они делают все эти штуки, состав вещества успевает смениться раза три минимум, поэтому предъявить ничего они нам не могут. Примерно так мне объяснили схему, когда я устроился сюда на работу.

Понимаете? Я продавал наркоту, как горячие пирожки.

Чайка курил именно такое говно.

Вот почему я ничтожество, понятно?

А я сидел там и писал на пакетиках всякие буквы. H — 50 гривен, R — 70 гривен и X — 195 гривен.

Но проработал я там недолго. Вплоть до первой облавы. Меня забрали в ментовку, начали угрожать, задавать тупорылые вопросы, давить на жалость, мол, тебе не стыдно травить школьников. А почему мне должно быть стыдно? Если кто-то курит такую дрянь, значит, в его жизни есть проблемы посерьезней, чем несуществующая зависимость от синтетического каннабинола. Естественно, меня отпустили, мой начальник даже извинился передо мной за все. Я сказал, что хочу уйти, потому что такая работа не для меня, он не стал возражать, а просто протянул мне конверт, в котором лежала моя зарплата за этот и следующий месяц.

— Спасибо, — сказал я, — может, еще увидимся.

Он пожал мне руку, и больше мы никогда не виделись.

А вы представляете реакцию школьника, намеревающегося купить травы, когда он видит, что в ларьке сидит какой-то дед с бородой, как у Льва Толстого? Преувеличиваю. Как у Достоевского.

Как бы там ни было, я ушел от этого, но меньшим ничтожеством чувствовать себя не стал.

Я учился экономить. С деньгами в конверте мне удалось продержаться несколько месяцев. Я немного успокоился. Перестал шастать по барам, да и пить почти перестал. Нет, конечно, я мог позволить себе бутылочку пива под вечер, но я не напивался, как раньше. Записался в библиотеку, куда частенько заглядывал и брал всякие книжки. За год я прочитал почти все романы Кинга, кроме «Ярости», нигде не удавалось достать ее. Мне понравилось то, как этот мужик мог развить хиленькую идею на огромный роман, причем сделать это так, чтобы эта идейка уже не казалась хиленькой. Единственная книга, которую я терпеть не мог – это «Библиотечная полиция», не знаю почему, но я очень ее невзлюбил. Время от времени я писал какие-то рассказики на той печатной машинке, которую я купил много лет назад. Например, я написал рассказ, в котором пытался открыть одну ситуацию с другой стороны. Я где-то вычитал, что Кинга в 99 году сбила машину, мне захотелось написать об этом, но написать от имени того мужика — Билла Смита. Почему так произошло? Что он делал перед этим? Как он жил? И все такое. Я написал, но закинул этот рассказ в шкаф, так и не отослав его никуда. Честно сказать, он вышел не самым крутым.

Не понимаю, почему все рассказы получались такими злыми. Это получалось само собой и особо меня не беспокоило, но когда я перечитывал все, что написал, замечал, что мои истории – злые. Про парня, который был болен СПИДом и втыкал зараженные иголки в других людей, про каких-то подростков, которые выкопали яму, куда упал какой-то турист, про мальчика, которого замуровали в стену, и все в таком духе. Поэтому я отбросил это занятье, подумав, что могу просто читать книги, не стараясь создать что-нибудь свое. Так я и делал.