Никто не стал возражать. В это время в будку ворвался человек в форме офицера словацкой армии.

— Проклятые свиньи! — заревел он басом. — Все вы — московские агенты. Где мой эшелон?

Начальник станции встал во весь рост и, смерив вошедшего презрительным взглядом, спокойно спросил:

— С кем имею честь разговаривать?

Надпоручик Майоров, — представился словак. — Начальник охраны эшелона военнопленных. Скажите, где мой эшелон?

Вы его охраняли, вы и должны знать, где он, — ответил начальник станции, явно издеваясь над незадачливым офицером. — Мы вас приняли, поставили, как было указано господином военным комендантом. Ищите его там, в тупике.

Вошел еще один словак.

Господин надпоручик, эшелон нашелся! — доложил он. — Стоит в поле, метрах в трехстах отсюда.

Слава богу! — с облегчением вздохнул надпоручик. — Надеюсь, все там в порядке?

— Половина вагонов пуста. Пользуясь отсутствием часовых, кто-то открыл двери и выпустил военнопленных.

— Этого еще недоставало! — чуть не плача, прошептал офицер. — Теперь уж суда не миновать. Немцы за такие дела отправляют на виселицу... Но и вы не ухмыляйтесь! — крикнул он полякам. — Побег устроили вы, мы прозевали, — значит, висеть будем вместе!

«Похоже на то, — побледнел пан Бродзиловский. — Нет, не дадут нам умереть своей смертью... Либо расстреляют, либо повесят».

И, словно в подтверждение этого, снаружи послышался шум моторов. Рядом с будкой остановился автомобиль, и тут же в дверях показался немецкий полковник.

Хайль Гитлер! — вскинул он руку.

Хайль Гитлер! — нестройным хором ответили на его приветствие.

Мне нужен был военный комендант, но он погиб. Служащие сказали, что его обязанности временно выполняете вы, — глядя на пана Бродзиловского, сказал полковник.

Верно, герр полковник. Комендант погиб смертью храбрых. Скажите, с кем имею честь говорить?

Инженер-полковник Грюгер. Прибыл за военнопленными. Вот мои документы, — и он выложил на стол целую кипу бумаг.

По этому вопросу разговаривайте с ним, — возвращая бумаги полковнику, показал на Майорова пан Бродзиловский.

Начальник охраны надпоручик Майоров, — представился тот.

Вы что, русский?

Нет! — испуганно замотал головой Майоров. — Я — словак, верный солдат президента Тисо, самого преданного друга фюрера.

Возможно, возможно, — не стал возражать полковник. — Мой шофер тоже чех. Я доволен им. Недавно даже представил к награде. Впрочем, время — деньги, как говорят умные люди. Не будем терять его на пустяки. Покажите-ка мне свой товар!

Эшелон стоит в поле. Как прикажете: подать его сюда или сами подъедете? Вы, кажется, на машине?

Поедем вместе. Мне хочется как следует осмотреть их, не спеша. Знаю я вас, конвоиров: сплавите положенное продовольствие на черный рынок, а пленных довозите полуживыми. Они нужны мне для тяжелой работы, а не для того, чтобы смотреть, как они дохнут от истощения. Больных и слабых забирайте назад.

Майоров задрожал. «Все знает, — заныло у него сердце. — Суда не миновать... Ведь я им не выдавал даже пятой части пайка... Может, половина из них не стоит на ногах... А если к ним прибавить сбежавших...»

Автомобиль остановился у одного из вагонов.

— Моя резиденция, — показал Майоров. — Заходите. Я вас ознакомлю с документами.

Полковник прошел вперед, а надпоручик шепнул подбежавшему к ним помощнику: «Раздай пленным все, что осталось из съестных припасов. Живо!»

Вагон был старый, двухосный, из трех купе. В первом расположился начальник конвоя, во втором и третьем унтер-офицеры.

— А неплохо жилось раньше польским панам. Смотрите, в каждом купе есть душ, туалет, — показал Майоров.

Подумаешь, — презрительно поморщился полковник. — Обыкновенный допотопный вагон. После первой мировой войны мы их все продали финнам и полякам.

Да, это правда... Вы сегодня ужинали? Нам из-за бомбежки не пришлось.

Я тоже не успел.

Тогда поужинаем вместе. Что вы предпочитаете — коньяк или сухое?

На фронте выбирать не приходится. Что у вас есть?

Шампанское, коньяк, бордо. Все французское. В Тарнуве достали. Пришлось квартировать у одного графа в имении. Сам он еще в тридцать девятом бежал в Лондон. Наследники ничего не жалели — только чтобы мы не призвали их к ответственности за отца. Вот на прощание и нагрузили машину запасами из графского подвала.

Майоров открыл буфет, достал бутылку, откупорил и налил два бокала. Гость и хозяин чокнулись, выпили, закусили.

Удивительное вино, не правда ли? — заискивающе улыбаясь, спросил словак.

Да, превосходное. Французы — большие мастера своего дела, — похвалил вино полковник.

Виноделы прекрасные, но вояки плохие. Проиграть войну за сорок дней — величайший позор.

Я был там. Войну проиграли Петен и Лаваль, а народ все еще стреляет. Даже в центре Парижа по ночам лучше не выходить на улицу.

Убить из-за угла — дело нехитрое. В Тарнуве я потерял заместителя. Был большой бабник. Этим и воспользовались польские партизаны: завлекли к одной красотке на квартиру. Смотрим — утром не является на службу. Послал солдат. Они и принесли его. Так разделали беднягу, что родная мать не узнала бы.

Хозяин налил еще по бокалу. На сей раз выпили не чокаясь.

— Если вам нравится мое вино, герр полковник, могу поделиться с вами по-братски, — предложил надпоручик.

— Не смею отказаться. Сколько я должен заплатить?

О, я не торгую. Дарю вам в честь нашей встречи.

Как говорили древние римляне: «Даю, чтоб ты дал», — засмеялся полковник. — Можете не сомневаться. Отплачу сполна.

Майоров позвал вестового и приказал погрузить в багажник автомобиля «герра полковника» три ящика коньяка.

Попал я в большую беду, герр полковник, — вздохнул надпоручик. — Пользуясь суматохой, во время бомбежки кто-то открыл несколько вагонов и выпустил на свободу военнопленных... Не знаю теперь, что и делать.

Вот как... Хм... И много сбежало?

Точно еще не подсчитали. Надо проверить поименно. Часа через три выясним. Думаю, не меньше двухсот пятидесяти человек.

Мда, плохо, — покачал головой полковник.

Понимаю, герр полковник. Выручите, если можете. Вовек не забуду.

Полковник задумался.

Хорошо, я выручу вас, — сказал он после короткого молчания.

Как? — встрепенулся начальник конвоя.

Очень просто. Я приму пленных без подсчета. Это вас устраивает?

Еще как! — воскликнул обрадованный Майоров. — Мне ведь нужна только ваша подпись. Но... Не навлечет ли это на вас неприятностей?

Думаю, что нет. Военнопленных мне придется вести пешком свыше семидесяти километров. Среди них всегда много отстающих, которых мы обычно пристреливаем. Так же поступаем с теми, кто пытается бежать. Надеюсь, ваши подопечные дойдут до места благополучно. Бежавших же мы включим в число расстрелянных. Вам остается только подписать составленный мною документ.

Конечно, подпишу...

Пока полковник Грюгер, то есть Кальтенберг, и начальник конвоя вели переговоры, Яничек собрал вокруг себя солдат-конвоиров и затеял с ними шутливую беседу.

Скажите, каковы наши дела на фронте? — спросил его бородатый солдат.

Смотря что понимать под словом «наши», — ответил чех. — Если ты имеешь в виду словаков, радоваться не приходится. Фюрер вам не доверяет, почему вы и прозябаете на тыловой службе, где железного креста не заработаешь. Если же ты говоришь о немцах... Немцы одерживают победу за победой.

Но они отступили под Курском, сдали Киев, сняли блокаду с Ленинграда, — возразил бородач.

Ты что, не читаешь сводки верховного командования сухопутных войск? То, что ты называешь отступлением, фактически является стратегическим отходом с целью выпрямить линию фронта. Все засмеялись.

А ликвидация Корсунь-Шевченковского котла — тоже стратегический отход? — не сдавался бородач. — Сколько там полёгло наших, сколько тысяч сдалось в плен?

А ты что хочешь? Отходом называю не я, а немец кое командование. Фюрер приказал выпрямить линию фронта, вот они и выпрямили.