— Да отстаньте же от меня! — возмутился Сева, судорожно отпихивая чужое тело.

— И… извините, — пробормотало тело. — Я не виноват…

— Зачем же было сломя голову вбегать? — запальчиво спросил Сева.

— Я не вбежал! — возразил Костик. — Меня сюда закинули.

— Тогда, — все так же сердито сказал Сева, — может быть скажете, что тут творится, и куда я, собственно, попал?

— Неужели не ясно? — огрызнулся Костик. — В бордель. А творится здесь сплошной бардак.

— Скажите, — обеспокоенно спросил Сева, оглушенный этими словами, — вы не видели там, за дверью, девушку в таком… платье… кажется, зеленом? И что это за грубые люди в военном?

— Девушек там было полным-полно самых разных, но всех замели, — с готовностью сообщил Костик. — Поэтому вашу зеленую не помню.

— Но почему они увезли всех женщин? — в смятении воскликнул Сева. — Почему они мужчин проигнорировали?

— Везде свои порядки, — пожал плечами Костик.

— Есть места, где все наоборот. Когда я работал переводчиком в Багдаде, мне пришло приглашение на одно культурное мероприятие. Мой приятель Юрик Ершов попросил захватить его жену, которая умирала со скуки. Я говорю: «Юрик, на приглашении написано: «На два лица», а я иду со своей благоверной. Так что ничего не обещаю». Он говорит: «Ну, может как-нибудь пройдете». Приезжаем, куда надо, я подхожу с двумя бабами к парню на входе. Он прочитал приглашение, потом повертел головой во все стороны и спрашивает: «А где второй приглашенный?» Я тут же сориентировался и отвечаю: «Я один». Он нас всех троих широким жестом запускает внутрь: «Проходи!..».

Вместо того, чтобы хотя бы снисходительно улыбнуться, Сева застонал, снова подбежал к двери и некоторое время увечил об нее свое нежное тело наивного интеллигента, пытаясь вырваться на свободу.

— Главное — не терять голову в любой ситуации, — сказал между тем Костик у Севы за спиной. — Я в этом убедился в Бейруте во время гражданской войны. Начинается артиллерийский обстрел — все побросали машины, где попало, и разбежались. Тут же появляется невозмутимый полицейский и начинает вешать штрафы за неправильную парковку.

Не сумев победить дверь, Сева вспомнил про окно, и в отчаянном порыве принялся крутить ручки на раме.

— Скорее! Помогите мне! Что вы стоите? — закричал он Костику. — Девушка, о которой я спрашивал, — моя жена. Я должен ее спасти!

Костик присвистнул. Нечасто удается увидеть мужа, отдавшего свою жену на заработки в бордель.

— Эх, сейчас бы лестницу! — в тоске воскликнул Сева, распахивая раму.

«И икры с шампанским», — хотел насмешливо заметить Костик, но подавился первым же словом.

Потому что на край окна с легким стуком действительно легла верхушка лестницы.

20

Тем временем с другой стороны того же здания из подъезда вывели и вслед за Катей погрузили в милицейский автобус женщину, изяществом похожую на кобру, и женщину в пышном платье, в котором всего немного чересчур, и длинноногую девушку с походкой как у заводного страуса, и девушку с грудями острыми, словно латинская буква «дубль-ве»… короче, весь коллектив мадам Цыкиной. С Катей на всякий случай обращались аккуратно: сразу видно, что выглядит поприличней, не исключено, что спит с каким-то солидным папиком, наскулит ему — потом нахлебаешься.

Последними в салон залезли опер и два ОМОНовца, и автобус, подвывая казенным мотором, без особого энтузиазма покатил по улице.

Сначала пассажиры молчали. Однако затянувшееся путешествие располагало к общению. Скоро вокруг зашумели разговоры, и до Катиных ушей с разных сторон стали долетать обрывки фраз, которыми обменивались между собой девушки:

— …Я и представить не могла, что он такой хрю…

— …Убила бы ее, а потом его… Нет, его бы оставила для перевоспитания…

— …Поверь подруга, любовь начинается как раз там, где кончается секс…

— …Мой племянник говорит: скоро нас всех прогонят, а разврат будет исключительно через компьютер. Загнал пару ключевых слов — и получай полное удовольствие…

Очевидно, Катиным спутницам было не привыкать к подобным приключениям. А вот самой Кате не с кем было перемолвиться словом, поэтому она обратилась к оперу:

— Куда мы едем, Глеб Сергеевич?

— Могу объяснить, но неохота язык воспалять, — беззлобно отозвался тот.

Да и с чего бы ему не быть в благодушном настроении, если выполнение ответственного задания шло пока успешно.

— И в самом деле, Глеб Сергеевич, рассказали бы, — заметила девушка-заводной страус. — Этот самый депутат — очень он старый?

— А вам что больше по душе? — полюбопытствовал опер.

— Чем старее — тем козлее, — за всех ответила мадам.

Вот так, рассуждая о предметах почти философских, они вместе с автобусом добрались, наконец, до пункта назначения, оказавшегося по всем приметам частной сауной.

— Конечная! — объявил опер. — Вылезаем.

Возле сауны ждали несколько человек в неброской одежде. Один из них, с полными губами, сделал оперу римское приветствие.

— Как у тебя?

— Все стандартно! — отозвался опер. — Бардак прибыл.

Рядом с губастым вился службист рангом пониже, прижимая к уху маленькую рацию.

— Ну? Где они там? — строго спросил его губастый.

— Подъезжают.

— О чем говорят?

— Объект интересуется, не получится ли как в прошлый раз.

— Кого спрашивает?

— Помощника.

— Что тот говорит?

— Мамой клянется, что не получится.

— Мамой — это хорошо, это убедительно. Еще что объект говорит?

— Говорит, что любит секс в сильных формах, что прыть уже не та, но пятерых осилит.

— Так, — заволновался губастый. — Объявляю готовность номер один! — и сообщил еще кому-то по рации:

— Приступаем к заключительному этапу операции «Крутой секс»!

— Всем по местам, лишние авто убрать! — скомандовал он. — Девкам раздать полотенца — и в баню!

— Слышали? — сказал опер Кате и остальным. — Готовность номер один — это значит, чтоб через минуту все были в белье счастливых цветов. Лично проверю.

Мадам осталась вместе с опером снаружи, а ее питомиц (и Катю тоже, разумеется) запустили в обитое душистым финским деревом развратилище. Девушки развеселились, приключение уже начинало становиться забавным. С воодушевлением они принялись извлекать из туфель и чулок напедикюренные ногти, а потом вообще начали визжать и щипаться. В разгар веселья в помещение вошел губастый.

— Тихо! — прикрикнул он. — А то щас раздам всем сестрам по мозгам! Не куролесить тут, друг другу товарный вид не портить!

После этого вступления губастый достал и показал фотографию.

— Вот этого обработать по первому разряду, чтобы визжал.

— Ишь — старый хрен, а все за девчонками прихрамывает, — заметила женщина в золотисто-песчано-бежево-черном, снимая с себя последнее бежево-черное.

— Обработаем! — заверила остальная компания.

Удовлетворенный губастый вышел. Невзирая на его строгое предупреждение, веселье снова тут же возобновилось. Одна только Катя не принимала участия в невинных банных шалостях. Не то чтобы она была ханжа, а просто увиденная фотография напомнила ей что-то. И вдруг она вспомнила и закричала:

— Постойте! Послушайте! Знаете, что за тип сейчас сюда заявится?

Голос ее был столь взволнован и пронзителен, что все остальные примолкли и обернулись.

— Какой такой тип? — спросила женщина, изяществом похожая на кобру.

— Тот, которого нам показали! На фото! — продолжала Катя. — Знаете, кто он? Не знаете? Вы что, газет не читаете?

Конечно, будь Катя переспелой интеллигенткой с поджатыми губами, унылой рыбой-моралисткой с выпученными от негодования глазами, ей бы сказали… сами знаете, что сказали бы ей. Но услышать упомянутые слова из уст биксы, превосходство всех параметров которой проступало даже сквозь неподходящий прикид, и которая к тому же не заносилась, и даже губы намазать по-ядреному не умела — тут даже болезненная женская зависть и чувство здоровой шлюшьей конкуренции ко всеобщему удивлению угасали.