Поэтому после Катиных слов между дамами возник изумленный говор, в котором можно было различить слова: она… читает… газеты!..

— Вы что, новости по телевизору не смотрите? — продолжала удивляться Катя. — Это же Ковригин! Он позволил снести исторический дом в Зачатьевском переулке! Ему общественность писала, просила. Это был чудесный дом, в нем даже один литератор жил! Депутат должен закон защищать, а он… Вы знаете, что это был за дом!

Катя тряхнула головой — разлетелись беспечные волосы. Ах, как в этот момент она была хороша!

Дамы наконец прекратили щипаться и обступили Катю.

— Откуда ты все это знаешь?

— У меня муж все знает. Он общается с лучшим знатоком по этой части — профессором Аркадием Марксовичем Потаповым!

— Ах, вот как! — загорелась женщина рельефная, как Гималаи. — Мы тоже девки нормальные, подкрученные, соображаем. Сейчас обеспечим крутой секс этому тошнотику, народному желаннику, которого нам тут сватают!

— Чулками задушим! — подтвердила ее товарка.

— Все лицо расцарапаем! — заявила другая, забыв, что у нее, как, впрочем, и у всей команды, ногти исключительно накладные.

— Устроим содом с геморроем!

— Оторвем *! — предложила третья.

Не хочу уточнять, что именно желают оторвать мужчинам рассерженные женщины. Смею заверить, что не голову.

В самый разгар бунта рассерженных фурий дверь открылась и в помещение вошли две мужские фигуры. Одна из них была в белом халате и украшена той самой головой, которая, собственно, и стала причиной всплеска эмоций. Другая фигура была облачена в костюм и галстук, поскольку даже в бане оставалась при исполнении.

— Вот он! — закричала Катя.

Депутат не успел согнать с лица похотливую улыбку, как перед ним оказалась девушка с извилистой фигурой и влепила оплеуху со всей страстью оскорбленного избирателя.

— Вот тебе! За литератора!..

Девушку с извилистой фигурой тут же оттеснили другие гражданки, желающие самостоятельно оценить деятельность депутата.

— А это тебе за Пушкина!.. За Лермонтова!.. За Чернобыль!..

Оправдывая харчи, помощник попытался было возмутиться:

— Это что за базар? Вы что, стервы, себе позволяете?

Ах, как часто у нас под производственным усердием понимают примитивную показушную суету. Частный сектор бурно отреагировал на чиновничье желание обозначиться.

— Мама золотая! Он еще хамить нам будет! — взорвалась женщина с природными бонусами. — Таких поганых клиентов — нам надо?

Помощник мигом был прижат к стене двумя бюстами, каких он в жизни не видел, а для надежности также придушен галстуком.

В поднявшемся крике можно было разобрать некоторые энергичные слова, которые в телерадиопередачах стыдливо заменяют чем-то вроде мышиного писка.

— Да постойте же, дамы, что это на вас нашло? — попытался депутат перевести беседу в привычное русло политической демагогии, но бунт уже окончательно вышел из-под контроля.

— Подлец!., он!., угробил!., национальное!., достояние!.. — носилось в воздухе над головой депутата.

— Достояние? Какое именно? — переспросил тот, но тут же исправился: — Вы это о чем? Что такое городите? Цыпочки, давайте поговорим ласково.

— Лучше умереть стоя, чем сидеть у тебя на коленях, козел! — в запальчивости выкрикнула одна из девушек, смутно вспомнив читанное что-то в детские годы — гордое и дерзкое.

Умелые пальцы жриц любви потянулись к депутату явно не с целью доставить ему удовольствие.

— Не впадайте в уголовщину! — визгливо предупредил депутат, пытаясь овладеть ситуацией.

Но это был писк ласточки среди шума поднявшейся бури.

— Ах, ты нам еще угрожать?

Украшавшая стену сауны маска африканского идола с выпученными глазами вдруг очутилась в руках у рельефной женщины и угрожающе взлетела над головой депутата. Еще секунда — и произошло бы непоправимое. Но непоправимого не случилось, потому что следом за маской из стены потянулся провод. Оказалось, что, во-первых, этот провод почему-то приделан изнутри к маске, а во-вторых, что он не такой длинный, как хотелось бы. Рельефная женщина с удивлением обнаружила, что маска застряла в воздухе и сопротивляется усердным дерганьям.

— Нинка, смотри, провод не порви! — крикнули ей товарки, которым сбоку было все хорошо видно. — Опер же предупреждал: нам про этого ушлепка еще кино снимать!

Прозвучавшие слова подействовали на депутата, словно какие-нибудь волшебные «блумс-блямс» в детском фильме. Выпучив глаза и распихивая тела, он ринулся к рельефной женщине, отобрал у нее африканскую морду и с хрустом вырвал из ее нутра провод. На конце провода открылся небольшой подглядывающий приборчик, в который депутат со сладострастием сказал:

— Конец представлению, мать вашу!

После этого он бросил деревяшку на пол и принялся топтать ее ногами, крича помощнику:

— Это, по твоему, крутой секс? Урою!

Быстро уяснив смысл сказанного, помощник выскользнул за дверь. Депутат с матерными проклятьями подхватил с пола африканского идола и выбежал следом.

Трудно описать, какое поднялось вслед обоим улюлюканье, не обошлось даже без дикарских плясок.

Веселье было прервано новым появлением губастого и его подручных. Губастый был мрачен.

— Ну, спасибо, стервы, — сказал он. — Удружили!

— А зачем этот козел ценный дом погубил? — запальчиво закричали на него со всех сторон. — В нем, между прочим, литератор жил!

Губастый обреченно махнул рукой.

— М-да, надо было на вокзале ловить… Всех шлюх вернуть обратно. И поскорей, пока я им ноги не переломал!

— Ах, сейчас потеряю девственность от страха! — язвительно заметила на это одна из совершенно распоясавшихся жриц любви.

21

Сева подбежал к окну и убедился, что обмана зрения нет: от подоконника, на котором он лежал животом, до самого тротуара протянулась длинная лестница, и по этой лестнице снизу уже поднималась какая-то фигура.

— Эй! — закричал Сева. — Разрешите воспользоваться вашей лестницей?

Лучше бы он этого не говорил! Фигура испуганно замерла, а потом поспешно полезла вниз. После этого лестница попыталась отъехать от окна, но Сева вцепился в нее, продолжая взывать:

— Прошу вас, не пугайтесь! Здесь вполне интеллигентные люди!

Лестница нерешительно замерла, а потом удивительно знакомый голос спросил снизу:

— Это случайно не вы, Всеволод?

— Я! Я! — закричал Сева. — А вы кто?

Впрочем, ему тут же припомнилась песенка, исполняемая этим же голосом на несуществующий мотив в предыдущем романе:

Была весна, цвели дрова и пели лошади,

Верблюд из Африки приехал на коньках.

Ему понравилась колхозная коровушка —

Купил ей туфли на высоких каблуках.

— Профессор! Это вы?

И действительно, — вы не поверите, — по лестнице прямо в Севины объятья, поблескивая очками, поднялся не кто иной, как профессор Аркадий Марксович Потапов.

— Какая неожиданная встреча!

За то время, что они не виделись, профессор почти не изменился: на голове торчала все та же седая шевелюра, правда, уже кое-где с полянками, протоптанными временем; шею украшал легкий шарф, перекрученный, словно веревка.

Следом за профессором Потаповым по лестнице в комнату поднялся еще один гражданин.

— Знакомьтесь, — сказал профессор. — Это Филипп Марленович.

Филипп Марленович был почему-то в заляпанных зубной пастой тапочках. Короче — сразу видно: тоже научный интеллигент, некуда клейма ставить.

— А! Как же, помню! — радостно сказал Сева. — Профессор мне о вас рассказывал. Как поживает ваш сын Сократ Периклович?

— Перикл Филиппович, — сухо поправил Филипп Марленович. — Сократ Периклович — это мой внук.

Даже из этих немногочисленных слов было ясно, что он из тех людей, которые на вопрос: «Скажите, этот автобус по Солянке идет?» обычно отвечают: «А как еще он, по-вашему, может идти?».

— Филипп Марленович — удивительно начитанный человек! — вмешался профессор Потапов. — Читает все подряд. Одно время даже увлекался семантикой тамгообразных изображений горного козла.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: