К вечеру первого дня решилась проблема не только с жильем, но и с едой: он, Семхон, оказывается, может брать мясо из общественных запасов, хранящихся в яме под скалой. Холодильником это назвать было трудно, но все-таки свежее несоленое мясо могло там храниться, наверное, в течение нескольких дней. Готовить он тоже может себе сам, хотя взрослому мужчине это авторитета не прибавляет.

Каркас из жердей Семен обложил сверху шкурами внахлест шерстью наружу – в пещере их хранилось десятка два: оленьи, бизоньи, лошадиные. Все они были высушены вместе с мездрой и имели прочность если и не фанеры, то толстого картона. Пришлось их замочить в воде на несколько часов. Мягкими они после этого, конечно, не стали, но их уже можно было гнуть. Для крепежа Семен отрезал несколько кусков по краям, кое-как соскоблил с них шерсть, хорошенько размял в мокром виде и порезал на ремешки. До позднего вечера он занимался тем, что протыкал в шкурах дырки и вязал их к жердям. Запашок от шкур шел еще тот, но Семен надеялся, что, когда все это вновь высохнет и задубеет, станет легче. Тем более что, как он успел заметить, остальные жилища так же покрыты невыделанными шкурами. Внешний периметр он обложил булыжниками, которых мальчишки натаскали с реки целую груду.

Кое-какие изменения в конструкцию своего жилища Семен все-таки внес: он сделал его в виде асимметричного конуса со съемной слегой у входа и без очага в центре. В плохую погоду предполагалось жечь костер близ самого входа – почти на улице, но при этом самому находиться под крышей. Для большого семейства, которое по вечерам должно собираться вокруг домашнего очага, такая конструкция, конечно, не годилась, а для одиночки – в самый раз. Внутреннее пространство он застелил еловыми ветками и положил на них оленью шкуру – ту, которая показалась ему наиболее чистой с внутренней стороны.

В заключение, уже в темноте, он выложил из булыжников «летний» очаг метрах в трех от входа, разжег костер и поставил кипятиться воду в глиняной миске. На обломке бревна он тонко нашинковал мясо, чтобы бросить его в кипяток и сразу снять с огня после повторного закипания. В глиняной посуде, да еще и без крышки, вода закипает медленно, и Семен сидел на корточках у огня, пытаясь прочувствовать красоту момента: «Ну вот, Семен Николаевич, ты наконец получил то, о чем безнадежно мечтал всю свою сознательную жизнь, – личную, отдельную, персональную квартиру».

Для себя Семен решил, что, если его не будут тревожить, он несколько дней никакой активности проявлять не будет – только присматриваться, прислушиваться и пытаться понять местную жизнь. Именно этим он и занимался на другой день.

Утром его разбудили топот босых ног и пыхтение в непосредственной близости от его вигвама. Пока он пытался понять, что это такое, и вылезал наружу, рядом уже никого не было. Правда, он заметил наконец то, на что не обратил внимания вчера: вдоль пляжа, проходя мимо его жилища и скрываясь дальше в прирусловых зарослях, тянулась неширокая полоса утрамбованной земли – по сути дела тропа.

Он справил нужду, умылся и принялся раздувать костер, когда вновь послышались знакомые звуки. Вытянувшись вереницей, по тропе бежали подростки. Они были распределены почти по росту – впереди самые высокие и, вероятно, старшие, за ними кто помоложе и помельче. Старшие в меховых рубахах и обуви, остальные кто как, большинство босые и голые.

Похоже, бежали они уже давно – хриплое дыхание, пот градом… И бежали не просто так. Они тащили булыжники. Самые обычные, никому не нужные валуны, которых полно на берегу. Большие и маленькие. Кто-то держал камень двумя руками возле груди, кто-то пытался, согнувшись, удержать его на холке, кто-то пристроил его под мышкой.

Семен насчитал шестнадцать человек – все подростки, живущие на стоянке. Если это они же его и разбудили, то, значит, бегают кругами и сейчас пошли на второй (если, конечно, первый он не проспал). Судя по времени и скорости, круг должен быть никак не меньше полутора-двух километров.

Пока Семен завтракал, мальчишки еще дважды пробежали мимо него, правда, уже значительно медленнее. Трое самых малорослых сильно отстали и догнали остальных, только когда те уже складывали камни в кучу под скалой.

Все это Семена как-то не обрадовало, и он решил для начала пройтись по беговой дорожке. Оказалось, что она действительно огибает лагерь по кругу длиной километра два и при этом включает два подъема и спуска, а также целый ряд препятствий – несколько ям шириной до полутора метров и куч хвороста, наваленных явно умышленно. Судя по вытоптанным ямкам, преодолевать препятствия полагалось прыжком с разбега. Семен преодолел. Но не все с первого раза…

Ответвление у тропы было только одно и вело оно в центр лагеря под скалу. Здесь, как оказалось, располагалась тренировочная площадка. Тренажеров было только два вида: развешанные перед скалой шкуры, издырявленные до лохмотьев, и длинное сучковатое бревно, поднятое на козлах сантиметров на семьдесят над землей. Тренировку вел маленький кособокий старейшина по кличке Медведь. Команды он отдавал коротко и злобно, как будто его подопечные были изначально и неизбывно перед ним виноваты.

Одновременно отрабатывались два упражнения: отжимание от земли на одной руке (левой) и, лежа животом на бревне, подтягивание булыжника правой рукой с земли на уровень уха и выше. Булыжник был оплетен даже не ремнями, а сухожилиями, и цеплять их полагалось двумя пальцами – указательным и средним. На бревне одновременно могли поместиться четыре подростка, а камни были разного размера, но попыток ухватить тот, который помельче, никто не делал – подход у тренера был сугубо индивидуальный к каждому, и более легкий камень означал лишь, что поднимать его придется с большей скоростью. Была у Медведя под рукой и палка, но пользовался он ею для наказания нерадивых крайне редко – каждый добросовестно отрабатывал свое задание. Во всяком случае, Семен, проведший немалую часть молодости в спортзалах, попыток «сачкануть» не заметил. Впрочем, вскоре он понял, в чем тут дело: любой из мальчишек с радостью принял бы удары палкой вместо злорадной усмешки Медведя в свой адрес. Она означала, что, когда все будут «отдыхать» (то есть стрелять из луков и метать копья), он получит в руки далеко не самый маленький булыжник и отправится нарезать круги вокруг лагеря.

Отработав на бревне, парни переходили к отжиманиям в ожидании своей очереди вернуться на него. При отжиманиях валиться без сил на землю не полагалось – можно было лишь снизить темп или, в крайнем случае, помогать себе правой рукой. Как все это умудрялись проделывать полуживые после пробежки недоросли, Семену было совершенно непонятно.

Когда последняя четверка отработала третий заход на бревне, Медведь рявкнул:

– Встать! Все – два! Ты, ты и ты – три!

Парни покорно разобрали булыжники и, выстраиваясь друг за другом, потрусили на тропу.

Семен понял смысл этих упражнений – гармоничное развитие тела тут ни при чем. Долгий медленный бег с грузом, подтягивание камня, отжимание левой рукой… Ну, конечно: передвижение по степи на большие расстояния и стрельба из лука! Тренинг, после которого настоящая охота покажется отдыхом…

Между тем Медведь, оставшийся в одиночестве, заметил зрителя. Разговаривать с этим садистом Семену совсем не хотелось, но деваться было некуда.

– Хилая нынче молодежь пошла, – посетовал старейшина. – Ленивая, изнеженная.

– Так, может, это ты ее избаловал? – предположил Семен.

– Наверное, – вздохнул Медведь. – Добрый я очень, ничего не могу с собой поделать. Вот, помню, нас старый Барсук учил – мы тогда на Длинной Кривулине жили… Вот это был человек! Заметит, что днем кто-нибудь пьет или жует что, – камень в руки и вперед! И по вечерам к нам заходить не ленился: увидит спящего – и на бревно для бодрости духа, ну и пару кругов потом, конечно. А как он нас друг о друге заботиться приучал! Если кто на тропе отстанет, так старшие на себе тащить должны. Лишний круг, правда, но все равно.