— Товарищи! — сказал Виль. — Перед вами говорили два оратора. И последним говорил тот, чья партия запачкала свои руки в крови расстрелянных. Будете ли вы раздумывать с кем идти? Будете ли вы колебаться? Я знаю, что вы пойдете с нами...

Социал-демократ выпрямился и хотел что-то крикнуть.

— ...с нами, с коммунистами и...

Старик Виль больше ничего не сказал.

Как пощечина, как удар бича, из толпы прямо ему в лицо кто-то бросил крик:

— Виль! Где ты был, когда расстреливали моего сына?

VI

— Вы хорошо знаете военное дело, товарищ?

— Я был фельдфебелем на фронте. Думаю, что сумею справиться с ротой.

— Хорошо. Тогда слушайте.

Комиссар Главного Штаба рабочих отрядов развернул перед Вилем план. Положение ясно. Противник вышел из города, не приняв боя. Сейчас его силы сосредоточены здесь. Вот видите. Справа от них роща, слева — река, сзади — дорога в ближайший центр. Есть сведения, что помощь к ним вышла. Часов пять-шесть, и они, усилившись, ударят на город. Тогда все пойдет прахом. Надо помешать этому. Рабочие отряды города разделяются на три части. Большая останется в городе, две меньших выступят. Первая двинется в обход рощи, чтобы перерезать дорогу, ударить на войска противника с тыла. Вторая вот по этим тропинкам, продвинется к опушке рощи и там, на фланге противника, будет ждать. Атака должна быть одновременна. Начальство над второй частью поручают ему.

— Мне?!

Старик Виль смотрел радостно и растерянно..

— Да, вам.

— Но я?

— Вы только сегодня пришли к нам? Бросьте Виль! Слишком хорошо мы вас знаем. И так, вы со вторым отрядом проникаете в рощу и оказываетесь-на фланге противника.

— Мы вам даем самых отборных и надежных людей. Мы на вас надеемся.

— Спасибо.

VII

Тот, который так жестоко оскорбил Виля во время митинга, был в его отряде. Виль, зная его еще по фронту, теперь назначил своим заместителем.

Они шли рядом, молча, не глядя друг на друга. Виль прислушивался к звуку чужих шагов и в их ритме слышал:

— ... когда расстреливали моего сына, когда расстреливали моего сына.

Он не мог найти слов для ответа. Чем, чем может он доказать, что это не так. Чем может он убедить остальных, что мысль о сыне была только толчком, тем толчком, который решительно и раз навсегда бросил его к массе. И сейчас, разве не занят он одной, только одной мыслью о данном ему поручении. Правда, сердце сжимается ощущением тяжелой пустоты, невыносимой боли, тоски о сыне. Ведь он человек. Он так любил Фреда!

Это не мешает ему помнить о своем деле. Быть внимательным и настороженным, ловить каждый шум, каждый шорох, следить за тем, чтобы никто не нарушил тишины, той тишины, которая была молчаливым залогом победы. И разве ради сына идет он сейчас. Разве личная месть говорит в нем? Нет, нет! Он идет за класс, ради класса, с классом. Его сосед не прав. И все-таки...

— Виль, где ты был, когда расстреливали моего сына?

Наконец, сквозь чащу деревьев, мелькнули огоньки костров.

Враг близко!

Виль остановил отряд. Тихо но решительно отдавал распоряжения:

— Рассыпаться!

Странно медленно и бесшумно развернулась цепь.

— Три свистка и выстрел. Тогда идите в атаку. Ни звука до тех пор.

Потом к своему заместителю:

— Идем!

Они пошли рядом, осторожно раздвигая ветки и стараясь шуметь как можно меньше. Огни костров придвигались. Четко вырисовывались силуэты солдат.

Наконец, совсем, совсем близко взметнулся язык пламени. И оба разведчика замерли, слившись. с землей. Несколько человек образовали у костра полукруг. В центре этого полукруга, на стуле, сидел толстый офицер, а передним, окровавленный и избитый, стоял... Виль вздрогнул.

...стоял Фред!

Сердце второго билось как молот о наковальню.

— Итак, — говорил толстый офицер, — вы не желаете отвечать на вопрос? Не желаете защищаться? Отлично, вы облегчаете суду дело.

Он встал. Те, кто были вокруг, вытянулись и взяли под козырек.

— На основании закона о военном положении... Как залп винтовок в сознание Виля ударило последнее, холодное слово:

— ...к расстрелу!

Второй схватил его за руку и крепко сжал ее.

— Мы можем спасти Фреда, — прошептал он.

— Как? — Виль повернул голову.

— Отряд!..Атака!.. Дай сигнал!

— Ты с ума сошел!.. Мы погубим дело...

Второй приподнялся и изумленно посмотрел на старика.

— Но...

— Тише, молчи!

Видно было, что те торопились. Фреда отвели чуть-чуть в сторону, поставили к стволу дерева и против него выстроили шесть человек.

— Слушай, — шепнул Виль, — иди к отряду и скажи, что сейчас будет залп, но чтобы они не трогались.

— Виль, ты с ума сошел! Я не.,.

— Иди!.. Я приказываю тебе!.. 

Второй уполз.

Фред едва держался на ногах. Кровь стекала с его изувеченного лица. Какой-то солдат пинком ноги поддержал его равновесие. Офицер подошел к солдатам и поднял платок.

Виль схватил винтовку, взял офицера на мушку.

Еще секунда!

Офицер взмахнул рукой.

Виль вздрогнул.

Фред что-то крикнул, но его крик слился с залпом. Он медленно, словно нехотя опустился на землю и лежал вздрагивая всем телом, как будто рыдая.

Офицер спрятал платок в карман, повернулся на каблуках и...

Сзади, оттуда, откуда враги ждали подкрепления, свинцовой чертой, преграждая дорогу, лег ружейный залп.

Виль вскочил.

Он три раза свистнул и бросился вперед. Его пуля нашла офицера, его штык докончил его.

Виль открыл глаза и попробовал приподняться. Тот, кого он назначил своим заместителем, наклонился над ним.

— Ты ранен, старина. Но это не опасно. Ты...

И потом.

— Прости меня, Виль, я был неправ.

Москва. Июнь 7-го года.

I

Когда за плечами двадцать один год, а на плечах капитанские погоны, то чувствуешь себя здорово хорошо.

Подумайте — только двадцать один год и уже капитан! Не штабс-капитан — нет. Не четыре звездочки на одной полоске, а просто одна полоска без всяких звездочек. Ка-пи-тан! Ка-пи-тан Святцев.

Страшно шикарно. А?

Когда знакомишься с кем-нибудь (кто-нибудь, это — конечно, молодая и интересная женщина) и щелкая шпорами представляешься: капитан Святцев, это звучит как... ну одним словом — шикарно!

А сколько товарищей, одновременно с ним примерявших первые погоны в дортуаре юнкерского училища, так и остались прапорами. А почему? Храбрости не хватило? Нет — были такие молодцы, что просто прелесть! Не в храбрости дело. Ручки пачкать боялись. К солдату подходили как-то виновато, и «ты» у них все равно как «вы» выходило. Ну и застряли.

А он — Святцев—сразу постиг всю несложную механику военного дела: «не рассуждать!» и «в морду!»

«В морду!» у него особенно хорошо выходило. Звонко, хлестко, а главное обидно. Так обидно, что солдаты, которых он бил, долго плакали потом, где-нибудь в темном углу окопа.

Вот за это-то он и носит погоны капитана, так идущие к его молодому, почти безусому лицу.

Капитан 10-го сибирского стрелкового полка Святцев.

А впрочем, виноват. 10-го сибирского стрелкового — это было. А теперь иначе. 2-го сводного добровольческого полка капитан Святцев.

И это еще шикарнее. Добро-воль-ческого! Такой, знаете ли, ореол борца за освобождение поруганной родины, такое гордое сознание своего превосходства над всеми крикунами и писаками, которые прячутся за спиной великой армии добровольцев. Правда, ведь это еще шикарнее?

Полк сформировался недавно. Святцев всего месяц как прибыл из Бессарабии, где он служил переводчиком у какого-то румынского колонеля. Всего месяц. И за этот месяц он успел заслужить такое доверие, такое доверие, что...

Ну, одним словом, вчера сам Гришин-Алмазов — диктатор Одессы позвал к себе молодого капитана и сказал: