— Куда? — полюбопытствовала Тамара.

— Была бы шея, ярмо найдется… Не в том закавыка. Беда в другом, братцы-кролики. С отъездом Евгения Владимировича рушится наше маленькое, но такое уютное гнездышко. Мне достоверно известно, что лабораторию разделят. Директор лелеет идею укрепить базу. Да и Крючко не прочь отхватить себе кусок пожирнее. Пока придет новый хозяин, останутся рожки да ножки. Это я вам точно говорю! — Он многозначительно поднял палец. — Скоро сами увидите.

— Я тоже слышала насчет подмосковной базы, — подтвердила Томка. — Директор давно подкапывается под шефа. Дескать, мы — отраслевой институт и нужна практическая отдача, а не академические исследования.

— Прямое восстановление железа — академическое исследование? — недоверчиво хмыкнул Ровнин.

— Так когда оно появилось, твое прямое восстановление? — отмахнулся Орлов. — Без году неделя. Если хочешь знать, Евгений Владимирович только потому и взял вас с Кирой, что обозначилась выигрышная тематика, непосредственно связанная с производством. Под нее он столько себе натаскал, что другому на целую жизнь хватит. Помяните мое слово, он потянет вас за собой.

— Дудки, — невесело усмехнулся Ланской. — Мне членкорство не светит.

— А я бы поехал на пару годиков, чем черт не шутит, — вздохнул Марлен Ровнин. — Второго такого шефа не скоро сыщешь, что там ни говори. И защититься в Академгородке легче. Ведь так?

— Брось, Малик, — лениво поморщился Орлов. — Много ли внимания уделял тебе наш шустрик? Так, сплошное порхание, две-три минуты на ходу. Вон он, твой шеф. — Володя кивнул на Ланского. — Сколько бы ты ни наработал на своих трубках, все равно без Киры науки на диссертацию не надоишь. Куда тебе от него деться?

— Некуда, — невозмутимо признал Ровнин. — А разве нельзя наезжать? Подумаешь, четыре часа полета!

— Во дает! — восхитился Орлов, картинно сунув руки в карманы жилетки. — Можно подумать, что тебя уже ангажировали. Ну-ка, давай, сознавайся.

— Почему нет? — попытался отшутиться Ровнин. — Я и вещички собрал: сундуки, чемоданы, узлы.

— А твои малышки? — всплеснула руками напрочь лишенная критического начала Тамара. — А музыка?

— Н-не до м-музыки, — заикаясь, подвел итоги аспирант Пальминов. — П-перерыв кончился. П-по стойлам п-пора.

— Не суетись, — зевнул Володя Орлов. — Пойду-ка отмечусь в журнале: съездить кое-куда требуется.

После ухода Орлова и Пальминова компания распалась. Марлен ушел добывать спирт для стеклодува, согласившегося наконец сделать кварцевую трубку с диафрагмой для металлической сетки. В обычном цилиндре сетка при нагревании корежилась, и железная руда просыпалась на органический восстановитель.

— Сходим после работы в бассейн? — предложила Тамара, роясь в карманах своего некогда белого, прожженного химикалиями халата.

— Не, Том, неохота.

— Что так?

— Настроения нет.

— Ты что, расстроился? Брось, пойдем лучше поплаваем. Сразу полегчает.

— Поплавай, Рыбка. — Ланской досадливо дернул щекой. — У меня теперь иные заботы.

Он вернулся в лабораторию и прошел прямо к стенду, где под тягой собиралась его с Маликом установка. Предложенный ими новый способ восстановления был до ужаса прост, хотя и перечеркивал всю многовековую металлургическую практику. Вместо того чтобы пережигать твердое топливо на кокс, а затем выплавлять с его помощью чугун в доменной печи, Ланской предложил восстанавливать руду сразу до железа летучими продуктами термического разложения. Эти сложенные в основном из углерода и водорода высокомолекулярные соединения создавали во много раз большую концентрацию восстановителя, чем традиционная окись углерода. Термодинамические расчеты давали такую скорость реакции, что процесс можно было вести при существенно более низких, чем в домне, температурах. Выигрыш во времени, силах и средствах получался такой, что дух захватывало. Вместо чудовищных домен, работающих по рецептам, известным еще в доисторические времена, предлагался химический реактор, построенный по всем канонам современной науки. И это лишь на первых порах, потому что уже вырисовывались принципы совершенно новой, безотходной технологии с комплексным использованием драгоценного топлива, запасы которого на Земле, к сожалению, невосполнимы.

Неудивительно, что Доровский, переживавший длительный творческий застой, ухватился за идею обеими руками.

— Ребята, не знаю, как у вас, но у меня в жизни не было ничего более интересного! — заявил он своим вчерашним студентам. — Беру вас обоих младшими научными. Защиту гарантирую максимум через два года. Мы с вами такое дело закрутим! Такое дело! Хватит до конца наших дней!

«Определенно хватит», — мысленно усмехнулся Ланской, вспоминая тот разговор, перевернувший его и Малика жизни, косую и неразборчивую резолюцию шефа поперек заявления. Обещанный срок истекал, а они все еще сидели на своей ставке, и впереди ничего, кроме непочатого края работы, не маячило. Идея была настолько радикальной, что металлурги просто не принимали ее всерьез, не давая себе труда даже оценить принципиальную новизну. Впрочем, встречи и беседы с металлургами отнюдь не прошли бесследно. Прямым восстановлением, хотя и на вполне традиционной основе, занимались многие, что позволило молодым химикам сравнительно быстро отработать собственную схему. Кое-что обстоятельный Марлен добросовестно передрал, кое-что склонный к полетам фантазии Кирилл изменил и удачно дополнил. Так и возник этот упрятанный под тягу реактор из кварцевого стекла, охваченный цилиндром нагревательной печи. Все здесь было сделано их руками. Настырный, умеющий впиваться, как клещ, Ровнин выбил оборудование, выпросил и отладил аппаратуру. Даже баллон с аргоном для продувания приволок на четвертый этаж на своем горбу. И, ни на йоту не отступая от небрежно набросанной Ланским схемы, подсоединил склянки Тищенко, трубку с медной стружкой и все, что потребно для очищения инертного газа. Кирилл настаивал на безупречной химической аранжировке и после долгих мучений получил ее. Марлен достал идеальные термопары из платины и платино-родия, дававшие точность до одного градуса, подсоединил сверкающие всеми красками спектра стеклянные цилиндры анализатора исходящих газов, подключил индукционный мостик, чутко регистрирующий восстановление окиси железа до магнитных соединений и губчатого металла.

Сначала, чтобы получить строгую химию, работали на чистых реактивах класса ч.д.а..[1] Прокрутили весь спектр органики: углеводороды, спирты, кетоны, кислоты. Восстанавливалось отлично. Поднесенный к пробе магнит всякий раз обрастал колючим ежиком. Реакция шла даже при пятистах градусах.

Потом перешли к руде Курской магнитной аномалии, попробовали торф, эстонские сланцы, бурый уголь. Горячие смоляные пары и тут безотказно окрашивали красную землю в серый и черный цвета. Триумф был настолько полным, что не хотелось думать о следующем этапе. Кирилл догадывался, что нормально измельченная руда поведет себя иначе, чем порошок, и придется ломать голову над золой, над фосфором, над серой. Современной промышленности, как там ни верти, не нужен грязный доисторический металл. А ведь так упоительно было взять его в руки! Ланской никогда не забудет, как, обхватив друга борцовским захватом, пустился в пляс, обрушивая со штативов стекло, когда, расколов прогоревшую трубку, они неожиданно для себя извлекли ноздреватый металлический ком, чем-то похожий на останки ворвавшегося в земную атмосферу метеорита. Такое железо все еще находят археологи в углях первобытных костров. И никому на свете нет дела, что впервые в истории оно получено с помощью одних лишь летучих газов, о чем с абсолютной достоверностью свидетельствовала нетронутая зола в чашке аналитических весов. Пойдет ли процесс дальше или все утечет в песок, но этой минуты Кирилл никогда не забудет. Пусть никто даже не узнает о том, но именно тогда он осознал приближение совершенно новой эпохи, которая окончательно похоронит железный и бронзовый века. Идиотские завихрения, помрачение воспаленных умов. Едва ли Марлен переживал случившееся столь глубоко и полно. Скорее всего, ему достаточно было простого сознания, что все получилось, как надо. Кириллу он верил безоговорочно, и, если тот скакал от радости, он и подавно сомнениями себя не отягощал.