— Не хочется расставаться с ними, — сказала Мария Тимофеевна за его спиной. Она вошла неслышно. — Остальные я раздала товарищам, целый сундук, а эти оставила. Здесь много пометок его рукой.

Было что-то величественное в том, как храбро жила она со своим горем, не мирясь, не прячась и не забывая ничего.

Мария Тимофеевна открыла чемодан и вынула тщательно перевязанные пачки бумаг.

Александр сел к столу. Он раскрыл первую пачку сверху. Дешевая писчая бумага потемнела по краям и пахла сыростью. Крупным детским почерком на заглавном листе было выведено название темы. Несколько иначе сформулированная, но та же тема, что и у Александра.

Со странным, все возрастающим тревожным и грустным любопытством читал Александр вводную часть. Иногда он непроизвольно отмечал ногтем сомнительные места, со снисходительным удовлетворением убеждаясь, что его обзор гораздо полнее.

Отчеты первых лабораторных опытов он просмотрел без особого интереса. Все это была неизбежная для каждого исследователя кропотливая черная работа по подготовке аппаратуры и накоплению исходных данных. Потом началось главное — поиски, нащупывание новой схемы выпрямителя. Все так! Кончилась проторенная дорожка существующих приборов. Рубеж. Предел. Уже нечего дальше менять, дополнять, дальше начинается творчество.

Александр легко следил за поспешными сокращенными записями Николаева. Здесь все было знакомое, прочувствованное и передуманное им самим. Некоторое время Николаев двигался отличным от него путем, потом их дороги снова сошлись, и Александр испытывал странное ощущение, читая свои же, но искаженные чужим почерком, чужим слогом мысли. В работе Николаева замечалась какая-то неровность, нетерпеливость. Иногда он подолгу топтался на одном месте, повторяя одни и те же опыты, иногда, — и это случалось чаще, — он перепрыгивал ряд звеньев и сразу добивался того, к чему Александр приходил путем долгих и трудных раздумий.

Александр нервничал. Он поймал себя на том, что еле удерживается от искушения перейти сразу к последней папке.

Один раз он недоверчиво рассмеялся: Анатолий Николаев размашисто через всю страницу писал: «Здесь развилка, есть вариант „А“ и вариант „Б“. Пойду по наиболее очевидной дороге варианта „А“, где, мне кажется, получатся худшие результаты. Но я хочу полной ясности». И он вступил на путь, — тот самый путь, который в свое время Александр избрал без колебаний, как путь единственно правильный.

Александр рассмеялся. Это был смех пренебрежительный, нервный, запись показалась ему вызовом.

— Вам смешно? — раздался вдруг тихий голос Марии Тимофеевны. Александр оторвался от чтения. Она сидела рядом с ним, в кресле. Наверное, давно уже сидела так, притаившись, жадно следя за выражением лица его.

— Что? — переспросил он, недоумевая. Слова не дошли до его сознания.

— Вам смешно, как это он, мол, таких простых вещей Не знал? Но ведь прошло семь лет! — Глаза старухи заблестели возрастающей обидой. — Если бы Толя был жив, он добился бы своего. Его профессора говорили, что он уже тогда больших успехов достиг. Для Толи вся жизнь была в этой работе. Вам смешно, а я все думаю о том, как тяжело ему было умирать. Ни трудов своих не закончил, ни войны не закончил. Хотя бы про победу знать! А вот теперь и труды его смешными оказались… Лучше не читайте, молодой человек, и… уходите…

— Нет, нет! — сказал Александр, краснея от стыда. — Простите меня, ради бога, Мария Тимофеевна. Вы не так меня поняли. Разве я…

Не слушая его, она поднялась и вышла из комнаты.

Александр слов не находил, как обругать себя. С поспешностью и отчаянием человека, вынужденного отдать свою находку, открыл он последнюю папку. Во что бы то ни стало он должен был узнать конечный результат работы Николаева.

Он вытащил два последних листа. На первом была вычерчена основная характеристика выпрямителя.

Александр изумленно отпрянул от стола. Он снова наклонился, перевернул лист, вернул в прежнее положение — ничего не изменилось. Очертания заштрихованной площади кривой представляли почти правильный четырехугольник. То, что оставалось на всех его чертежах пунктиром, здесь было вычерчено жирной смелой линией. Он не поверил себе и бросился проверять масштаб. Потом, все еще ища какую-то неточность, может быть ошибку, просчитал таблицу, по которой строилась кривая. Все было правильно.

Александр растерянно и как-то робко оглянулся — в комнате никого не было. Он приоткрыл нижний листок. Вот она — осциллограмма выпрямленного тока. Серая, поблекшая от времени фотография — и кривая на ней тянулась легкой зыбью, почти незаметной для непосвященного человека. Словно итоговым росчерком она венчала собою труд Анатолия Николаева.

Невероятно! Впервые Александр увидел воочию то, о чем он так долго мечтал. Да, это казалось невероятным, как если бы ему показали фотографию его сновидения.

Держа лист в вытянутой руке и не сводя с него глаз, он прошел по коридору на кухню.

Мария Тимофеевна стояла у окна спиной к нему.

— Мария Тимофеевна, вы знаете, что это такое? — блаженным хриплым голосом спросил Александр. — Идеальное выпрямление. Взгляните сюда сами. Разве эта линия кажется вам кривой? Мария Тимофеевна, делайте со мною, что хотите, — я не уйду!

Женщина вдруг заплакала.

— Толя тоже прибежал домой с этой карточкой, стал рассказывать, поднял меня на руки, закружил, а потом…

Она опять отвернулась к окну, точно испугалась воспоминаний.

Теперь нельзя было пропустить ни одной строчки. Александр видел: шаг за шагом подходил Анатолий Николаев к его схеме — схеме Александра. Нетерпеливо следил Александр за его неловкостями и неудачами, забывая о том, что у него их было в свое время еще больше. Ему становилось страшно, как в детской игре в прятки. С каждым опытом круг поисков Николаева неумолимо сужался. Все так, все так! Наступил день, когда Николаев создал схему Александра Савицкого. Тут был предел. Он пришел к этому выводу так же, как и Александр. Да, тут предел тому, что можно достигнуть принятым методом. И тогда он записал:

«Не годится. Возвращаюсь к варианту „Б“».

Тут был предел, и вместе с тем не было тут предела.

Александр пошарил пальцами по дну надорванной пачки папирос, вытащил, смял папиросу, — пальцы у него, наверное, дрожали, — отбросил ее, отыскал в переполненной окурками пепельнице другую — недокуренную. Недоброе, злое предчувствие толкало сложить бумаги, встать, уйти, не читать дальше. Вернуться сюда через неделю, через месяц после защиты, — чем позже, тем лучше.

Два человека точно следили за ним. Один — хмуро, настороженно, с фотографии на стене, другая Галина Сергеевна, с карточки, оставшейся от тех времен, когда она звалась еще Галей. Почти въявь он ощутил сейчас возле себя их обоих, больше того — они упрямо смотрели ему в глаза и видели там то, в чем он сам боялся признаться.

Александр сморщился, точно от боли.

— Я не уйду, — сказал он и сам услышал свой голос.

Новый материал читался медленно. Трудным, извилистым путем пробивалась мысль Анатолия Николаева. Зачастую Александр останавливался и подолгу отыскивал среди торопливых заметок ход неожиданного вывода. Читал с ревнивой придирчивостью, до хруста сжимая под столом переплетенные пальцы, все ждал, все надеялся вот-вот найти ошибку. Робкая лабораторная схема варианта «Б» день ото дня становилась полнее, обрастала «мясом». С ней происходило то же, что происходит с каждым новым прибором. Сначала она усложнялась, приобретая новые вспомогательные узлы. Надежность и простота появлялись позже. Так бывает с выстроенным зданием, — освобождаясь от громоздкой неразберихи лесов, оно постепенно открывается в стройном замысле архитектора.

Наступил день, когда Анатолий Николаев торжествующе записал: «Вариант „Б“ сравнялся по мощности с вариантом „А“, но это только ступенька». И, как на гонках, вариант «Б» стал обходить вариант «А». И, как на гонках, Николаев, уже далеко уйдя вперед, перестал оглядываться, а Александр все считал и считал, как увеличивается между ними расстояние. Разница между мощностями стала две десятых, три десятых… Вот Николаев заменил конденсатор, и Александр, не глядя на кривую, знал, что выиграна еще десятая. В два раза, в два раза окончательный результат варианта «Б» превзошел вариант «А»!