Когда будете с Трофимом в Альгамбре, то желаю Вам нечаянно выколоть ему вилкой глаза.
Вам известный друг
Гунияди-Янос*.
Кланяется Вам сторожиха. Маша просит, чтобы Вы написали насчет квартиры*. Адрес не станция Алексин, а город Алексин.
Суворину А. С., 18 мая 1891*
969. А. С. СУВОРИНУ
18 мая 1891 г. Алексин.
18 май.
Ликуй ныне и веселися Сионе*. Жил я в деревянной даче в четырех минутах ходьбы от Оки, кругом были дачи и дачники, березы и больше ничего. Надоело. Я познакомился с некиим помещиком Колосовским и нанял в его заброшенной поэтической усадьбе* верхний этаж большого каменного дома. Что за прелесть, если бы Вы знали! Комнаты громадные, как в Благородном собрании, парк дивный с такими аллеями, каких я никогда не видел, река, пруд, церковь для моих стариков и все, все удобства. Цветет сирень, яблони, одним словом — табак! Сегодня перебираюсь туда, а дачу бросаю. Дача нанята за 90 руб., а усадьба за 160 р. Дорого обойдется это лето.
Ну отчего бы Вам не приехать ловить рыбу? Здесь карасей и раков видимо-невидимо.
У Рошфор два этажа, но для Вас не хватило бы ни комнат, ни мебели. К тому же сообщение утомительное: со станции приходится ехать туда в объезд чуть ли не 15 верст. Других дач тоже нет, а имение Колосовского будет годиться для Вас только в будущем году, когда отделают оба этажа. Право, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому и семейному найти себе дачу. Для меня дач сколько угодно, а для Вас ни одной.
Мой мангус ушел в лес и не возвращался. Должно быть, погиб.
Я дал себе слово не печатать свои сахалинские писания в газетах и журналах*, но теперь, если бы Вы знали, какое берет искушение! Сегодня же я мог бы послать Вам на 100 луидоров.
Вчера я целый день возился с сахалинским климатом*. Трудно писать о таких штуках, но всё-таки в конце концов поймал чёрта за хвост. Я дал такую картину климата, что при чтении становится холодно. И как противно писать цифрами!
Я ежедневно встаю в 5 часов утра; очевидно, в старости буду вставать в 4. Мои предки все вставали очень рано, раньше петухов. А я заметил, что люди, встающие очень рано, ужасные хлопотуны. Стало быть, я буду хлопотливым, беспокойным стариком.
«Мамаево нашествие» — водевиль в крыловском вкусе*; ни единого характера. Пахнет дачным мужем*, а мораль такая: сибирякам дядям не следует приезжать в гости к племянникам. И склеена пьеса угловато. Читатель или зритель ждет, что гость приволокнется за хозяйкой, но и этого даже в пьесе нет и все три акта однообразны. И еще скажу: писать часто такие пьесы всё равно, что каждый день в бордель ходить — скоро истаскаешься.
M-elle Гуревич и M-r Филоксера* ничего не сделают из «Сев<ерного> вестника»; они внесут в него дух еврея-философа, ими переведенного, но не внесут его мудрости и таланта*; чесночным духом и ограничится дело.
Гимназистку надо в сумасшедший дом,* а офицерика, который отделал ее, в крепость на четыре года без лишения чинов. <…> она стала приставать к первому встречному <…> потом едва волокла ноги и написала циническое письмо — всё это болезнь и, к несчастью, неизлечимая. <…> потом, когда отец ее прогонит, поступит в бордель или, в лучшем случае, в оперетку, а в старости, если не умрет от чахотки, она будет писать нравоучительные фельетоны, пьесы и письма из Берлина или Вены — слог у нее выразительный и вполне литературный.
Будьте здоровы. Если вздумаете приехать ко мне, то телеграфируйте так: «Алексин, доктору Бездетному, передать Чехову». Письма свои адресуйте так: г. Алексин Тульской губ.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 20 мая 1891*
970. А. С. СУВОРИНУ
20 мая 1891 г. Богимово.
20 май.
Я перебрался на другую дачу. Какое раздолье! В моем распоряжении верхний этаж большого барского дома. Комнаты громадные; из них две величиною с Ваш зал, даже больше; одна с колоннами; есть хоры для музыкантов. Когда мы устанавливали мебель, то утомились от непривычного хождения по громадным комнатам. Прекрасный парк; пруд, речка с мельницей, лодка — всё это состоит из множества подробностей, просто очаровательных. Если Вы вздумаете приехать ко мне, то вот Вам маршрут: Москва, из Москвы с двенадцатичасовым ночным поездом в Тулу (брать билет до Алексина), в Туле пересадка на поезд, идущий в Калугу; прибыв утром в Алексин, Вы спрашиваете, где ямщик Гущин; сей человек довезет Вас к нам на паре с колокольчиками; рессорных экипажей нет, но Гущин не трясок. От Алексина до Богимовки, где мы живем, 8-10 верст; если же с Вами будет только ручной багаж, то путь можно устроить покороче, ибо в 4-х верстах от нас есть полустаночек.
Караси отлично идут на удочку. Я вчера забыл о всех печалях: то у пруда сижу и таскаю карасей, то в уголке около заброшенной мельницы и ловлю окуней. Интересны и бытовые подробности.
Последние два манифеста* — насчет сибирской дороги и ссыльных — мне очень понравились. Сибирская дорога названа народным делом, и тон манифеста гарантирует ее скорое окончание; а каторжным, кои отбудут такие-то и такие-то поселенческие и ссыльно-крестьянские сроки, разрешается вернуться в Россию, без права жить в столичных губерниях. Это пропустили газеты без внимания, а между тем это нечто такое, чего никогда не было в России, — это серьезный шаг к упразднению той пожизненности наказаний, которая так долго угнетала общественную совесть, как несправедливая и в высшей степени жестокая.
Как здоровье Алексея Алексеевича?
Я буду ждать Вас*. Хорошо бы Вам поспешить, а то скоро перестанут петь соловьи и отцветет сирень. Если Алексей Алексеевич захочет, то пригласите и его с собой. У меня найдется места и постелей для целой дивизии.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Мизиновой Л. С., 23 мая 1891*
971. Л. С. МИЗИНОВОЙ
23 мая 1891 г. Богимово.
23 май.
Многоуважаемая Лидия Стахиевна! Маша поручила мне написать Вам, что она ждет от Вас письма. Адрес: г. Алексин Тульской губ. Мы перебрались в Богимово, где Вы были и стояли под навесом, когда шел дождь.
С почтением
А. Чехов.
Суворину А. С., 27 мая 1891*
972. А. С. СУВОРИНУ