А. Чехов.
Лейкину Н. А., 22 января 1884*
63. Н. А. ЛЕЙКИНУ
22 января 1884 г. Москва.
84 22/I
Уважаемый Николай Александрович!
Получил Ваше сердитое письмо* и на оное отвечаю. Не писал Вам ранее по причинам весьма законным: я уезжал из Москвы* на неопределенное время. Выехал я из дому 14-го января, отправив Вам пакетец*, который Вы, если помните, получили ранее обыкновенного. Только 19-го попал я обратно в Москву. Путешествовал я с корыстною целью: удрал от именин, которые обходятся мне обыкновенно дороже всяких поездок. Во всё время путешествия я ел, спал и пил с офицерней плохой коньяк. Судите же, можно ли сердиться на меня за то, что я долго не отвечал на письмо? До сегодня (от 19 до 22-го) я не писал Вам, потому что ожидал оказии, т. е. отсылки обычного транспорта*.
Мне казалось, что я уже писал Вам насчет гонорара брата Александра*. Если еще не писал, то вот Вам легчайшее, по моему мнению, решение этого вопроса: пошлите деньги на имя брата (Ал. П. Чехов, Таганрог, Таможня). Я помню, что не раз писал уже насчет этих денег… но кому? Вероятно, писал я брату, а не Вам. Память у меня никуда не годится.
Комплекты «Осколок» за два года получил* и приношу огромнейшее спасибо. Сегодня отдал в переплет. «Христову невесту»* получил уже из переплета. Жалею, что не имею места, где мог бы поместить о ней рецензийку*. Пастухов на Вас в обиде*, «Новости дня» не печатают рецензий, а с курьерцами* связываться не хочется… Торшон получен. Тысячу раз брат* поручал мне благодарить Вас. Торшон лежит и ждет своей судьбы… Николай страшный лентяй!
На сей раз посылаю Вам маленькую ерундишку*. Не моя в том вина*, что не посылаю что-нибудь побольше и посерьезнее… Дело в том, что я сегодня же, до получения Вашего письма, думал: «В „Осколках“ у меня лежит один большой рассказ. Туда спешить, стало быть, незачем. Напишу куда-нибудь в другое место…» И вдруг Ваше письмо с «возвратом»! Знай я ранее, что «Марья Ивановна»* не сгодится, я, быть может, написал бы что-нибудь и подельнее. Впрочем, год еще велик и успею натворить. Время не ушло…
Читаю прилежно «Осколки»… Журнал хороший, лучше всех юмор<истических> журналов по крайней мере… Но не кажется ли Вам, что «Осколки» несколько сухи? Сушит их, по моему мнению, многое множество фельетонов: И. Грэк, Рувер, Черниговец, Провинциальный*…И все эти фельетоны жуют одно и то же, жуют по казенному шаблону на казенные темы… Статейки И. Грэка — милые статейки, но они постепенно и незаметно сползают на тот же фельетон. Стихотворный фельетон Черниговца* такая непроходимая сушь, что, право, трудно дочитать до конца*. Беллетристике отведен у Вас не второй план, но и не первый, а какая-то середка на половине… И беллетристика бьет на сухоядение. Вместо легкого жанра, вместо шаржа, карикатуры видишь тяжеловесный рассказище Баранцевича (Чугунчиков — жутко даже!)*. Рассказ, может быть, и хорош, но ведь и в писании еще сказано: ина слава луне, ина слава звездам*…Что удобно на страницах «Живоп<исного> обозр<ения>», то иногда бывает не к лицу юмор<истическому> журналу*. Порфирьев сух* до nec plus ultra[28]. Изящества побольше бы! Где изящество, там шик. Многое можно нацарапать на эту тему, но не нацарапаешь всего, не доскажешь… Да и у Вас-то закружится голова от советчиков. Для Вас, хозяина журнала, думавшего и передумавшего о журнале более, чем кто-либо из нас, наши советы сравнительно с Вашими думами и планами покажутся праздной болтовней… Советчик, советуя, обыкновенно не замечает препятствий…
Был у меня как-то (месяц тому назад) Л. И. Пальмин. Мы, разумеется, выпили. После выпития он умилился и вдруг пришел к заключению, что мне обязательно нужно баллотироваться в Пушкинский кружок. В конце концов пообещал написать о моей баллотировке Вам и на другой день прислал мне устав кружка*. Не знаю, писал ли он Вам об этом? Я счел бы, как и каждый простой смертный, за великую честь для себя быть членом литературного кружка. Я честолюбив. Но я живу не в Питере, а в Москве, где, до тех пор пока не будет отделения кружка, придется платить десятирублевку за одно только почетное звание члена — это не дорого, но бесцельно. Быть в Москве членом Пушкинского кружка не полезно ни для себя, ни для ближних… Это во-первых. Во-вторых же, боюсь, грешный человек, чтобы меня не прокатили на вороных*. Работаю я недавно (5 лет), неизвестен, а потому нельзя будет упрекнуть оных вороных в отсутствии логики… На основании сих малоубедительных данных, если писал Вам Пальмин, прошу Вас пока обождать. Не пишите Лиодору Ивановичу. Я с ним, как и подобало, вполне согласился и теперь неловко идти насупротив. Если же, паче чаяния, у Вас поднимется вопрос об открытии в Москве отделения кружка, то поддержите нашу бедную Москву. Тогда я буду убедительнейше просить Вас баллотироватъ меня в члены и соглашусь не только на десятирублевый, но даже и тридцатирублевый взнос. Недурно бы пропагандировать это отделение для нашей московской братии. Сама братия и пальцем не пошевельнет, если поднимется вышеписанный вопрос. Пьет она водку, ломает шапку перед Пастуховым и знать ничего не хочет. Вот Вам длинный ответ на Ваше короткое письмо. Спать ужасно хочется. 3 часа ночи. Завтра надо рано вставать и идти в клиники. Экзамены еще не кончились. Половину только выдержал. В Питере не был на праздниках безденежья ради.
Уважающий А. Чехов.
Лейкину Н. А., 30 января 1884*
64. Н. А. ЛЕЙКИНУ
30 января 1884 г. Москва.
Уважаемый Николай Александрович!
Спешу писать, ибо сочтены мои часы и минуты: через 2 часа идет поезд к Вам в Питер. Боюсь опоздать! Фельетон* посылаю заказным. Рассказ же, который сейчас пишу*, пошлю с почтовым поездом, если кончу, разумеется… Дам лихачу 40 коп. и, авось, домчусь до вокзала к сроку…