Твой А. Чехов.
Лейкину Н. А., 30 сентября 1885*
115. Н. А. ЛЕЙКИНУ
30 сентября 1885 г. Москва.
85, IX, 30. Понед.
Уважаемый Николай Александрович!
Получил Ваше письмо с корректурой моего злополучного рассказа*…Судьбы цензорские неисповедимы! Покорный Вашему совету, шлю изгнанника в «П<етербургскую> г<азету>»*.
Посылаю Вам: a) «Осколки моск<овской> жизни».* Как бы ни было, хоть с грехом пополам, но писать их буду и, вероятно, чаще, чем раз в м<еся>ц. Дело в том, что они читаются и перепечатываются. Обыкновенно, у меня воспевается то, что прозевывается или недоступно для «Буд<ильника>» и «Развл<ечения>», и, таким образом, благодаря моему обозрению и тому, что половина осколочных столбов — кровные москвичи, «Осколки» идут за московский журнал. Будь в Москве художник-юморист, к<ото>рый рисовал бы для Вас моск<овскую> жизнь, тогда бы еще лучше было. Вы как-то говорили мне, что в Москве розничная прод<ажа> «Оск<олков>» стоит на точке замерзания. Может быть, но зато «Осколков» в Москве выходит больше, чем «Буд<ильника>» и «Развл<ечения>»! b) Рассказ*. c) Стихи Гиляровского. Та неприятная штука, о к<ото>рой Вы писали*, есть, конечно, недоразумение. Г<иляровски>й человек порядочный, вышколенный «Русскими ведомостями», обеспеченный… Имея около 300 р. в м<еся>ц, едва ли он стал бы фальшивить из-за рубля! Это верно… Я его знаю… Что он шлет Вам дребедень, это понятно: занят день и ночь, а работать в «Оск<олках>» хочется. Вообще сотрудник он полезный, если не теперь, то в будущем. d) Есть в Москве юнец, некий Родион Менделевич, человечек забитый, голодающий, представляющий собой нечто бесформенное и неопределенное; не то он аптекарь, не то портной… Прочитывая всю московскую чепуху, я наскакивал на его стихи, которые сильно выделялись из пестрой братии: и свежи, и гладки, и коротки… Попадались такие, что хоть на музыку перекладывай… Помня Вашу заповедь — вербовать сотрудников для «Осколков», я по приезде в Москву отыскал этого Родиона и предложил ему послать пробу пера к Вам… Он страшно обрадовался, обалдел, и в один день накатал чуть ли не 10 штук и принес мне. Накатал он сплеча, а потому (насколько я смыслю) добрая половина их никуда не годится. Есть 2–3 стишка, которые, несомненно, годны. По первому присылу не судите о нем.
О сентябре* (я ранее писал уже Вам) напишу купно с октябрем*. Подписей — увы! — нет в моих мозгах! Политические темы только тогда не скучны и не сухи, когда в них затрогивается сама Русь, ее ошибки. Отчего Вы для передовицы не хотите воспользоваться процессом Мироновича?* Почему не посмеяться над следствием, над экспертами, фатящими, допрашивающими свидетелей, требующими эффекта ради вырытия покойницы, над защитой и ее претензиями (водолазы, наприм<ер>) и проч.? Если что надумаю, то не буду ждать понедельника, а пошлю среди недели. А пока будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Сижу без денег. «Будильнику» должен, до осколочного гонорара еще далеко, а из «П<етербургской> г<азеты>» ни слуху ни духу, хотя я послал ей самый подробный счет. У меня начало осени всегда кисло.
Буду жить, вероятно, на Якиманке, но переберусь туда не ранее 10-го окт<ября>. Полы красят.
Киселевой М. В., сентябрь 1885*
116. М. В. КИСЕЛЕВОЙ
Сентябрь 1885 г. Москва.
Вазелин не портится, не гниет, безвреден. Употребляется в смеси с карболкой или иодоформом для смазывания ран. Посылаю для пробы. Дорог, но много лучше сала.
Иодоформ. Посыпается кисточкой на рану до тех пор, пока рана не станет заметно желтой. С вазелином дает мазь, которая лучше держится, чем присыпка, и может быть даваема расслабленному на дом. Пропорция — какую бог на душу положит; на кусочек вазелина величиною с ноготь большого пальца достаточно сыпнуть кисточкой раза 2–3. Этой мазью лечат раны, язвы, лишаи и проч.
Карболка кристал<лическая>. Употребляется, когда нет иодоформа. С вазелином тоже дает мазь. С салом тоже. Впрочем… кому неизвестна карболка?
Киселевой М. В., 1 октября 1885*
117. М. В. КИСЕЛЕВОЙ
1 октября 1885 г. Москва.
Пользуюсь правом сильного и отнимаю у сестры кусочек территории, чтобы, подобно Софочке, открыть Вам тайники моей души… и, надеюсь, Вы поймете меня больше, чем Софочку. Дело в том, что в моей бедной душе до сих пор нет ничего, кроме воспоминаний об удочках, ершах, вершах, длинной зеленой штуке для червей… о камфарном масле*, Анфисе, дорожке через болото к Дарагановскому лесу, о лимонаде, купальне… Не отвык еще от лета настолько, что, просыпаясь утром, задаю себе вопрос: поймалось что-нибудь или нет? В Москве адски скучно, несмотря ни на что… Был сейчас на скачках и выиграл 4 р. Работы пропасть… Кланяюсь Алексею Сергеевичу так, как коллежские регистраторы кланяются тайным советникам или отец Сергий — князю Голицыну. Сереже и Василисе*, которых я каждую ночь вижу во сне, салют и почет. А за сим, пожелав Вам здоровья и хорошей погоды, пребываю преданный
А. Чехов.
Лейкину Н. А., между 6 и 8 октября 1885*
118. Н. А. ЛЕЙКИНУ
Между 6 и 8 октября 1885 г. Москва.
Уважаемый Николай Александрович!
11-12-го октября я перебираюсь и omnia mea mecum porto[41] на Якиманку, д. Лебедевой, куда благоволите с означенного числа посылать журнал, письма и куда прошу Вас заглянуть по приезде Вашем в Москву.
Последний номер «Осколков» немножко удивил меня отсутствием в нем «Оск<олков> моск<овской> жизни»*. Обозрение послал я в понед<ельник> — стало быть, опоздать не мог. На случай пропажи, посылаю в удостоверение почтовую расписку. После долгой головоломки я заключил, что в отсутствии обозрения виновато мое соображение: я не сообразил, что во вторник — Покров, т. е. день, когда в типографии работ не бывает… Так?
Если не поздно, то прибавьте к обозрению еще один куплет*. Похеренный цензурой рассказ* пошел в «П<етербургской> г<азете>» под другим названием, и, таким образом, я не в убытке. Был я у Пальмина. Живет он у чёрта на куличках, куда птица не залетает и где извозчика не найдешь днем с огнем. Носит же его нелегкая! Право, можно подумать, что на приличных улицах и переулках поэтам жить не позволяется… Квартира, которую я оставляю, очень прилична и недорога (40 р. в м<еся>ц). Маленькой семье лучшей квартиры не найти. Предложу Л<иодору> И<вановичу>, но думаю, что откажется…