Ну, разумеется. Вот только его подопытный зверёк после экзекуции аж половину декады мочится и ходит кровью, а мэс Лебон только и делает, что возится с травяными клистирами и серебряной трубкой для прочистки тайного уда. Я даже подумывал затребовать лишнего за причинённые нам хлопоты, но Фаль ведь предусмотрительно удвоил ставку. И оставил подробные рекомендации, какой целебный раствор в какую дырку вливать.

Поправлялся наш король Коль тем не менее прытко, а чувствовал себя куда менее изнурённым обстоятельствами, чем прочие наши всадники и лошадки. Те, кто практиковал изысканный разврат на грани риска. Поэтому я больше не вмешивался в их с мейстом совместные игрища: провожал Фаля и замыкал дверь снаружи, чтоб никто даже стукнуть не смел, не то чтобы вмешаться. Толстый слой дубовой пробки на стенах там давно имелся, так что на понимание окружающих вполне можно было рассчитывать.

Главная причина моей снисходительности была — неумолимое время. Мы трое отлично понимали, что всему приходит конец, в данном случае — конец весьма скорый. Фальберг скоро испробует на своей милой игрушке всё, что ему требуется. Он, пожалуй, уже перешёл грань необходимого, ибо не умение он оттачивает на плоти и душе Колумбана — оно и так виртуозно, — а некую извращённую отвагу. Теперь недалеко и до вступления в гильдию. А палач в законе — персонаж солидный, в перспективе женатый и обросший детишками, ему не следует путаться в чьих бы то ни было сомнительных чувствах.

Теперь перейдём к изложению сопутствующих обстоятельств, иначе нашему повествованию не продвинуться.

Ни мои клиенты, ни, тем более услужающие им девицы ребятишек не хотят. Соблюсти такое несложно: краски у морянок появляются раза четыре в год, ни с луной, ни с приливами не связаны, от чего именовать их регулами, месячными или как-нибудь похоже не имеет смысла. В охоту мои подопечные приходят, соответственно, тоже четыре раза в году. И так же мало связаны со временем. Контролировать эти дела со стороны невозможно, узнать о них легко, потому что течные особи сразу натирают себя жуткой смесью гвоздики, кардамона и мускатного ореха и в результате благоухают как лавочка дрянных колониальных товаров. И захочешь, так не подступишься.

А вот если они этим пренебрегают, от них исходит совершенно иной аромат. Натуральный. Причём попадающий мимо ноздрей в яички или там предстательную железу, точно не скажу, и творящий там Иблис ведает что.

Говорите, необоняемых запахов не бывает? Но от учёных я доподлинно слыхал, что есть незримые лучи, дотла опаляющие кожу, и неслышные звуки, способные обрушить кирпичную стену и измельчить камень в мелкую крошку. Как его — инфра и ультра.

Некая подробность, с которой уже свыклись вертдомцы, имеющие дело с морянами, имеет шанс куда больше вдарить по мозгам, чем вышесказанное. Поскольку женские и мужские гонады примерно одинаковы видом и качеством, у самцов тоже случается нерегулярная течка, хотя кровей вообще нет: они куда в большей степени звери, чем их altera pars, лучшая половинка. И гораздо менее поддаются одомашниванию.

В свои критические дни мужчина ба-нэсхин вполне может понести: от жены, друга, такого же морянина и крайне редко — землянца. Немудрено, что в определении пола новокрещенов старинные монахи полагались на авось.

Сей удивительный механизм спасает Народ Соли от вырождения и истребления. Только для его запуска и чтобы в дальнем плод укоренился, потребны некие крайние, экстремальные условия. Вроде пограничной стычки или неурожая морской капусты.

Я знал всё это — хотя вроде как страницу из опостылевшего школьного учебника. Потому что из меня сама жизнь выкорчевала и простату, и яйца, и вообще всю самцовую начинку. Ещё на школьном этапе: мы ведь там не одни показательные поединки устраивали. На могилах режутся почти что взаправду — горячую кровь матери-земле в дар приносят.

Ну и нюх мне, натурально, отказал, иначе бы я заподозрил неладное, когда увидел, как от Коля все наши «аристо» прям шарахаются. У них ведь получился заскок на моральной почве: если уж изволил вляпаться в какую ба-инхсани, так на всю оставшуюся и — в наши интересные времена — такую короткую жизнь останешься вегетарианцем.

Что из всего этого получилось дальше, я узнал с чужих слов и отчасти увидел своими бедными глазами. Возможно, мал-мала присочинил. Составил мозаику из брошенных мне осколков.

Наш личный мейстер явился в последний раз. Нет, сам он, пожалуй, думал, что в предпоследний, — я тоже считал и пересчитывал золото.

Ему учтиво сообщили, что возлюбленная игрушка почивает в личной светёлке.

И когда он привычным жестом распахнул дверь, оттуда прямо в него ударил дух распалённой морянской самки.

Если бы Фаль не держал себя прежде так целомудренно.

Если бы дикарская эманация его партнёра оказалась хоть в какой-то мере ощутима и от неё было бы возможно хоть как-то предохранить себя.

Но она явилась аки тать в нощи и завладела всем, обратив в хаос.

По комнате будто прошёлся девятый вал, опрокинув содержимое всех шкафов и сундуков на прочую мебель. Цветные тряпки были перепутаны с дурно пахнущими микстурами, серьги-люстры, височные кольца, накосники с ремешками, многорядные ожерелья и прочие балаболки серпантином обвились вокруг плотницких орудий самого устрашающего вида, оконная занавесь повисла, точно покойник на крюке, вбитом под ребро, кровать подломилась и пала на задние колени, настенный факел коптил вполглаза. А посреди буйства вытянулся в полный рост Кола, совершенно и прекрасно нагой, с распущенными косами и всем похожий на древнюю терракоту. Кроме громоздкого кожаного ошейника из тех, что моряне надевают под бусы.

— Ты что ж это, скот, — рыкнул Фальбер. Но, по всей видимости, коварная плотская аура уже начала им овладевать, потому что следующая фраза прозвучала куда мягче:

— Ну скажи, что с тобой, окаянным, теперь делать?

— Поставь меня на грань, — ответил морянин очень тихо и веско.

Дверь сама собой захлопнулась и стала на мёртвую защёлку. Кола повернулся, развёл руками темно-рыжие пряди, и его мейстер увидел двойное кольцо-стопор и узкую петлю поводка, что стекал по спине почти до талии.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя наказал? — спросил Фаль уже более или менее спокойно.

Надо сказать, что флюид похоти нимало не повлиял на его разум, мастерство и умение держать себя в руках: лишь вывел наружу затаённые, расплывчатые желания и показал, что они вполне могут обрести форму.

И всё же я думаю, что тогда и потом наш мейстер не понял главного. Что к его визиту готовились так же точно, как лекарь к сложной операции, когда всё необходимое должно быть под рукой — разве что флакон с настойкой лауданума стоило бы убрать подальше.

Нет, сопоставление с главарём площадных комедиантов, что выстраивает на рыночном помосте свои декорации, хоть и напрашивается, но кажется неуместным и даже срамным. Почему — узнаете несколько погодя.

Откуда в руках палача оказался широкий ремень из бычины, какими подпоясываются борцы, а немного позже — армейский шпицрутен и кто из двоих затянул на члене пациента разъёмное кольцо-хомут, лучше не выяснять. Руки экзекутора как бы сами, без участия человека, наносили удар за ударом по втянутому животу и спине, подтягивая жертву то за небрежно скрученный хвост, то за петлю; крутили и раскачивали, словно вертел над очагом. Оба, возможно, уже не помнили о поводе и первопричине того, что между ними происходило. Оба источали изо всех пор влагу и душные запахи. Оба задыхались в равной мере: вспомните, что морские люди могут обходиться без земного воздуха ровно столько, сколько требуется для добычи жемчуга, и этим превосходят любого землянца.

— От…дохни, — наконец проговорил Кола. — Отпусти… себя.

— Это ты мне говоришь… ребёнок, — рассмеялся Фальбер, отодвигая от тела нагретый над факелом прут.

А затем оба дружно повалились на узкое ложе, окончательно его обрушив.

— Ты понял, отчего я так вымотался? Багровое железо чуть что липнет к коже и въедается глубже. Надо суметь вовремя отдёрнуть.