Действительно, подумала она, не было ничего похожего. Это услужливое подсознание задним числом оправдало вмешательство дамы в типично мужские разборки.

Только вот её собеседник мигом извинился за неточность ответа:

— Хоть и не сказал, но и в самом деле не мог. Был парализован гибелью моей ненаглядной. Ведь и формы не идеальные, и звук неверный, а приобвыкся, прикипел душой.

Ещё Барб заново приохотил Галину к чтению. Увидел, как она от нечего делать рассматривает книжку «Сказаний приморских и вестфольдских», поперёк себя толще, и спросил:

— Легенда, которую так любит святой отец Эригерон, там точно имеется. А письма брата Джунипера там нет?

— Даже не знаю. Шрифт больно уж заковыристый. Нарочно такое взяла, чтобы распутывать по дороге. Время провести.

— Стоило бы посмотреть. Мы ведь вот-вот на взморье выедем, а это по королевскому указу земля ба-нэсхин.

— Морского народа? Я думала, граница проходит по воде.

— Так, я знаю, в Рутене. Что-то принадлежит ближнему с морем государству, всё прочее — нейтральные воды для свободной навигации. Так вот у нас в Верте нейтральная территория — песчаные и галечные пляжи, шхеры и фьорды с их гаванями. Но всё равно за них морянская община отвечает. Наподобие таможенников. Но дальше — их владение. До неведомой прочим границы.

— «Где можно ударить копьём в водную радугу и поразить лосося. Где водные течения влекут челн к диковинной красы плавучим островам и драгоценным башням, каждая из которых прорастает сквозь столетие».

— Вижу, что читали-таки свою книжку. Это сказано о местах поселения ба-инсанов.

— Инсаны — это…

— Испорченный язык, сэнья Галья.(интонации в подражание Орихалхо: дразнится.) Ба-инсан, морской человек, — единственное число, ба-нэсхин, морские люди, — множественное. Не чудней российского прошедшего времени, принявшего в себя мужской, женский и трансвеститный род.

— Они странные. Сколько я их видела — так и не привыкла.

— Говорят, почти в каждом вертдомце имеется хоть капля, крупица морской соли. Когда-то эти помеси лишь презирали и замалчивали, теперь самые явные сделались вроде «дворян меча».

— Как это?

— Палачей и их ближайшего окружения. И те, и эти живут в золотой клетке и служат своего рода резервом, а пока используются для особенных поручений.

— Барб, наш Орри, скорее всего, не слышит или не обращает внимания, но неловко перемывать косточки его сородичам.

— А заодно — королевской династии. Ты не знала?

— Слыхала кое-что.

Барбе всплеснул ладонями в комическом ужасе:

— О рутенцы! Впрочем, ты совсем молоденькая, а у большинства ваших в голове лишь нажива. Если не считать хлипкой надежды обрести второе гражданство.

— Вы, как я понимаю, тоже могли бы переселиться на Большую Землю, — сказала девушка.

— Ещё чего не хватало. Нам своя жизнь, что ли, не дорога? Разве что посреди каких-нибудь архаических племён, охраняемых мировым сообществом.

«Навряд ли это правда. Но больше Барб ничего не скажет — обойдётся смешками и насмешками».

— Так о всевертских королях, — продолжал певец. — Главный их предок, житель «Вольного Дома», а это, если тебе будет угодно, означает то же, что в «Мемуарах» Хейнриха Хайне…

— Укреплённый дом палачей за городскими стенами.

— На наших землях он, можно сказать, единственный в таком роде. Обычно исполнители обитали в самой городской стене, как и женщины легчайшего поведения. Или в таких мазанках, к ней прилепленных. Так вот, волей случая и рутенцев сын Хельмута Вестфольдца вырос в утробе королевы, но как ваш король Артур, оказался нежеланен тогдашнему королю. Воспитали принца Ортоса в Сконде, там женили, а когда он был призван править землями матери и отчима, женили вторично. Результатом перекрестных махинаций был Моргэйн, своего рода здешний принц Мордред. Его ещё нередко кличут «Морским принцем» за особенную любовь к нему ба-нэсхин. Так вот, каково было главное геройство Моргэйна. Когда Король-Медведь стал на путь прямой тирании, Мор вызвал его на поединок и убил перед войсками.

— Страшное дело.

— Верт — не Рутен, хотя наша и ваша легенды во многом совпадают. Моргэйн остался прав и почти невредим, но за смерть отца от его руки его казнили. Он сознательно шёл на подобный исход.

— Уж очень кровавый исход, по правде говоря.

— Да. Для Рутена в норме, когда цареубийца торжествует на троне или хотя бы в общественном мнении.

— Погоди, Барб. Я ведь слышала краем уха, что наш молодой король — его родной сын.

— Как же иначе. «Кьяртан — чище чистого», так его прозывали в детстве и отрочестве. Выкупленный принц. Благороднейшая, по франзонским понятиям, кровь. И по всяким иным тоже. Но особенно западают на это дело…

— Ох, Барбе, жаргонизмы тебе не к лицу.

— В особенности почитают покойного Мора и нынешнего владыку наши ба-нэсхин. Первый возглавил их и привёл их на битву, второй сделал полноправными гражданами империи.

— Учту.

— А по поводу трудов брата Джунипера — вот тебе почти прямая цитата: «Почему, говоря о коренных обитателях острова Колумбана, я употребил слово «женщины»? Не только по причине того, что встретил их первыми. Из-за первого впечатления от не по-мальчишечьи гибких тел, гладких подбородков, слегка припухших сосков и малого размера тайных членов, кои прячутся глубоко в паху. Но, может быть, из-за того, потому, что любая или даже любой из них может понести плод так же легко (или нелегко), как все прочие, а настоящих мужей среди них на первый взгляд как бы нет.

Мы продолжали вести свои наблюдения над вариоморфами, как обозначил их ученый брат Плантагенист. Несколько позже кое-кто из нас пришёл к выводу, что любимый народ наш всё-таки делится на два противных пола, однако это проявляется поздно и не слишком бросается в глаза — тем более что никто из них не обрастает волосом помимо того, что пребывает на верху головы. Можно было бы сказать, что практически до периода взрослости, то есть времени, когда становится возможным зачатие, вариоморфы носят ангельский чин, если бы это не казалось сугубым кощунством. При этом зачинать и оплодотворять — примерно с четырнадцати-пятнадцати лет — в самом деле могут и те и эти, дело лишь в степени вероятности. Во времена потрясений и катастроф число рождений увеличивается именно за счет мужчин, которые сравнительно легко переходят даже и к кормлению грудью. Вынашивание младенца и роды по видимости тяжело проходят у обоих полов, по причине малого размера утробы, однако их последствия сравнительно легко преодолимы: смерти родильниц и новорожденных наблюдаются куда реже, чем во Франзонии, Готии и даже в Скондии. Я так думаю, что именно из-за невеликого роста Дети Моря и носят плод не полные девять месяцев, а всего лишь восемь — хотя это считается не с момента зачатия, а с мига, когда плод причалит к своей пристани. Ибо оплодотворённое семя плавает в детородном мешке, не прикрепляясь к его стенке, пока не наступят сытные и покойные времена. Кроме того, будущие матери во время тягости пребывают почти постоянно, да и рожают в родной для них соленой стихии, подражая в том их любимым морским тварям, и это немало им помогает».

— Невеликого роста, — хмыкнула Галина. — И верно, стоит лишь на Орри посмотреть. Меня на полголовы, тебя… если и не выше, так уж явно длиннее.

— Я так думаю, чистокровок среди тех, кто служит Народу Земли, почти нет, — отозвался Барбе. — Вот послушай, что брат-ассизец — а он был именно что из ассизцев — говорит ещё.

«Мы тайно и по обоюдному желанию сводили и венчали франзонских, вестфольдских и готских мужей с нашими новокрещенками. Пусть кое-кто счел бы это грехом — и даже смертным, — но мы оказались правы. Ибо как среди самих Детей Моря, так и среди смешанного потомства не встретишь никого, заражённого теми ужасными недугами, что способны передаваться с кровью и семенем и метить, за грехи их родителей, всех потомков до седьмого колена. Куда как мало склонны они и к более мимолётным карам, причиняемым грязной водой и гнилым воздухом.