— Орри, мы втроём выступили только в одном месте. И то дуэт был не наш с тобой.

«Певческий, я разумею».

— Ты хороший следователь, — отметил он равнодушно. — Прибавь ещё, что бельгардинки между собой дружат и тесно общаются. Но также не прочь связаться с другими сообществами. Менее сильными.

— Он — такой связной? Орри…

— Не знаю. Нам пора.

Сел в седло и подвёл ей Сардера.

Королевский поезд растянулся по узкой дороге, идущей среди богатых нив и пажитей. Впереди ехала старшая из королев на могучем жеребце: мужское седло, казакин, шаровары, сапоги, изящные руки — в охотничьих перчатках с крагами. Несмотря на грубую оболочку, Марион-Эстрелья выглядела на диво холёной, будто не размахивала недавно молотом в чумазой кузне. Сразу за ней — королева молодая, с правого плеча — рутенский любезник, с левого (большая честь) — девица-рутенка. Галина удивлялась тому, что для неё самой иноземство обозначало некое повышение в статусе, для Михаила — понижение. Нарядный молодец в дорогом кармазинном джерке, с холёной бородкой и, по мнению Галины, очень свойский в обращении играл при дворе роль чуть ли не шута, но никак не умел сам того заметить.

Сама же Зигрит болтала так неистощимо, будто вот прямо накануне вырвалась с необитаемого острова. Где занималась по преимуществу скотоводством и агрикультурой.

— Тебе, Гали, хорошо гарцевать и конь у тебя первоклассный. А мне незадача — не сметь на жеребце ноги раздвигать: ношу берегу пуще себя самой. А ведь в нашем сестринстве главная была моя забота — кровных лошадей заезживать на продажу и для матери-аббатисы, самой Бельгарды. Вон, видишь, поля какие? Это бельгардов, немногим хуже, чем у моих сестёр. Поливные, на сено, там внизу канавки прокопаны. Кони у них даже лучше наших, вот за племенными быками и тёлками молочной породы посылают к нам. Редко к ассизцам: ассизцы — орден созерцательный и врачевательный, им не то что скот, им даже пахучие травки не очень удаются. Для лекарских нужд берут у нас.

— Ваше величество по-прежнему считает себя монашкой?

— Плюнь и разотри, Галья. Я Зигрит, Зигри, только, пожалуйста, в хоромах от такого воздержись. Неверно поймут. А насчёт вопроса — да кто я ещё? Муж годен для приплода и для изящных бесед. Остальные — только чтобы языком меня тиранить. Вот Михаил только и болтает, что о своём Рутене — да такое чувство, что они себе корм с другой планеты завозят. Ага, с Марса.

Михаил только отмахнулся от реплики:

— Высокая госпожа, у богатых стран нет для того места. А бедные только тем и живы. Продают по всему миру.

— Не понимаю. У вас что — целые государства крестьян и монахов? Ты мне хвалил города, древние и новые. И битв у вас, наверное, не бывает? Потому что странам-житницам легко взять в оборот страны-города. Скажут так: «если вы попробуете захватить наши поля и скот огненной силой, то не будет ни полей, ни скота, ни даже ягод и дикого зверя, и вам всем настанет голодная смерть».

— Это не так, Зигрит, — вежливо ввернула Галина.

— Знаю, что не так. Но отчего же не пофантазировать?

Королева была явно умнее своих разговоров. И в глубине души пристойнее: проблемы случки, течки, охоты, вязки, выжеребки и опороса обсуждала без купюр, но короля Кьярта, после одной-единственной колкости в его адрес, не трогала. И со своим личным фатом держалась без кокетства.

— Госпожа, я ведь тоже чужачка. Два года здесь, немало хлебнула..

— Да, батюшка твой, — кивнула королева. — Жаль его.

— И всё-таки по сравнению с моей родиной — мир тут у вас и благодать. Будто никаких больших противостояний и не знаете. А кроме вот тебя — об одной войне разговоры в тех же аббатствах.

Зигрит улыбнулась:

— Орихалко не говорил тебе?

Обернулась, повторила:

— Орри, ведь оружие — твоя любимая тема. Тогда в Готии… Ладно, я ведь помню все твои байки. Том, что великая пагуба дарит людям и самое прекрасное, что только есть у них: скакунов, оружие и того, кто вечно тебя испытывает. Гали, я для тебя, если не по имени, просто «госпожа», потому что мы обе жёны. Пускай мужчины нас титулуют по-всякому. Есть некие правила, но от их нарушения небо не обвалится.

— Госпожа королева помнит верно. Главная ценность войны — противник и соперник, — подтвердил Орихалхо.

— А сражений тут было не счесть, — продолжила Зигрит. — Еще до Морской Войны, где, по счастью, мало кого убили, в Готии свергали королей и Супрему, герцог Олаф Соколиный Камень сражался за овладение престолом, святой Йоханне и скондцам также судьба была сгореть в своей-чужой войне.

— Вот отчего вы укрепляете свои столицы, высокая госпожа, — вмешался Михаил. — Хорошо бы и сверху, знаешь, ли. А то будет как с теми двойными башнями в Новом Йорке.

Губы Зигрит стянулись в тугой узелок:

— Русский, дразнись, да в меру.

Хлопнула своего коня ладонью по шее, обогнала, вырвалась вперёд. Сардер за нею, копыто к копыту. Далеко позади загрохотала по булыжнику свита, послышалась ругань королевы Эсте.

Здесь дорога расширилась, стала почти прямой, по обеим сторонам начались сады, чистые, с аккуратно побеленными стволами. Вишнёвые деревья стояли порожние, яблоневые и грушевые — сплошь в подпорках.

— Тоже церковные? — спросила Галина.

— Нет, горожан. Поглубже и вообще парки начнутся с усадьбами. Даже возле вробуржской отвесной скалы таких развелось во множестве. Стены-то хуже обручального колечка давят.

На руке у неё самой ничего похожего не наблюдалось — разве что небольшой ободок светлого золота с крупной жемчужиной неправильной формы.

Дальше пошли выстриженные до самой земли газоны, низкие округлые бордюры, аллеи, что сплетали ветви подобием арки. Вдали от проезжей дороги высились коренастые домики и дома — в два-три этажа, не более.

И вдруг они увидели стену.

Она в самом деле казалась неуместной — дань прошлому, из которого прорастали гордые готические шпили. Впрочем, ассоциации с готикой снова были данью, которую Галина платила своим Средним Векам. В тяжёлом обводе из камня покоилась роща гигантских кипарисов, резное чудо, дерзкий и весёлый вызов небесам и земному тяготению.

— Орри, ты ведь про одни ворота говорил, — прошептала Галина сквозь ветер. Сзади её, тем не менее, услышали и поправили:

— Не одни, а шесть. И все имеют тайный смысл, что много позже обратился в рукотворные вершины.

— Ой, Орихалхо, ты говоришь куда поэтичнее прежнего, — рассмеялась Зигрит. — Что с тобой сделалось — любовь нашла?

А так как он не ответил, но, наоборот, погрузился в молчание, Зигрит пояснила:

— Эти высотки — особая статья. Знакомцы Михаила привезли собой листы с рисунками, а кое-что набросали прямо у нас. В Рутене насаживают готовые этажи на огромный стальной штырь. Или прямо на нём собирают, поднимаясь по ним, как по лестнице. Это неудачное решение, но если металл оживлять и не брать в расчёт летунов, получится очень крепко.

— В кого не верят, тот верит в вас сам, — пробурчал русский.

— Но мало того, — невозмутимо продолжала Зигрит. — Рутенцы придают своим домам то же строение, что природа — жуку. У него мышцы приделаны в панцирю вместо скелета. Если сначала устроить коробку из монолита каменной пыли…

— Цемент в форме, вот именно… — снова прилез Михаил.

— …вместе с опорной стеной и перекрытиями, а потом прицепить к ней всё остальное, будет прочно.

Это было всеобъемлющее объяснение, но оно не объясняло красоты.

Когда малый королевский кортеж остановился у Южных Ворот и после недолгих переговоров проник внутрь — никаких кликов и фанфар! — башни исчезли. Остались узкие, вонючие улочки — на ту же пару лошадиных задниц, что и обычная дорога, но потемнее и поуже в плечах. «Слава Господу, хоть не нависает ничего сверху, — подумала Галина. — Дышать не препятствует».

Кавалькада прошла по окраинам и оказалась на площади. Нет, то была явно центральная улица: предыдущие закоулки, по-видимому, ставили целью запутать неприятеля и поставить его под удар помойных ваз и горшков с цветами. Здесь были дома повыше, на удивление Галины — с небольшими палисадниками, засеянными травой, — будто продолжение входного коврика.