— И они её получали? — спросила Галина. — Эту верность.

— Ты пробовала договориться с цунами? — вернула ей вопрос Орихалхо. — Я верно поименовала Великую Фурту? Большую Волну? Так вот, один умный командир сравнивал с этим чистых морян, решившихся пойти в наступление на людей суши. Такого, правда, не было — но быть могло. Ещё говорят, что вертдомцы — мореходы лишь с соизволения Морского Народа. А отродья ба-нэсхин — куда больше ба-нэсхин, чем сами полагают.

— Послушай. Не мог ли и Барбе быть из таких метисов?

— А что? Норов у него очень даже подходящий. Хотя сам он говорил о себе иное и вряд ли особо сочинял. Фей. Эльф заморский. Или нет: синие глаза, полётные брови, бледная кожа — это всё-таки не к ним и не к нам.

Барбе. В самом деле — отчего это имя всплыло на язык? Девушка вынуждена была себе признаться, что езуита крепко недостаёт обеим. С ним каждый день был поэзией — а теперь Галина погрузилась в сугубую прозу и невольно стягивала туда Орри. Он был пряной приправой к бытию, неким ферментом, без которого оно не могло усвоиться Галиной во всей полноте. Девушке не хватало его лукавства, непредсказуемости того мира, который Барбе ухитрялся создавать вокруг них троих. Его россказней. Его двусмысленностей. Его стихов и песен. Даже той недавней истории, что он сам именовал предательством и которая оказалась попросту ещё одной ступенькой лестницы, ведущей к собственному «я» девушки.

«И эта лестница без него, пожалуй, окажется куда длиннее».

Впрочем, размышлять Галине было некогда и несподручно. Из утреннего котла надо было успеть зачерпнуть воду для мытья посуды и прочих надобностей — он был один такой на всё про всё. Из прогоревшего костра выкатить раскалённые камни для стирки. Железная кочерга с латунной рукоятью нагревалась, булыжники, которые надо было брать особыми щипцами, выворачивались прямо на ногу и плевались горячими брызгами, когда их случалось неудачно сронить в деревянную кадку с водой для нагрева. Сливать заразные помои в бегучую воду было нельзя — всякий раз приходилось либо просить того же широкоплечего Тхеадатхи выкопать очередную яму, чтобы жижа хоть не растекалась по лугу, либо отыскивать натуральное углубление. Костёр тоже непременно требовалось затоптать и присыпать негорючим грунтом. Госпожа земли, вот, значит, как.

После привала вновь начиналась дорога. Не такая извилистая, как раньше, но и не такая широкая, она еле вмещала двух всадников, ехавших чуть отступя один от другого. По обеим сторонам возвышались сосны, очень прямые, тонкие, с клочком игольчатой шевелюры на самом верху, и раскидывались кусты можжевельника, немного дальше начинались широколистые деревья: редко дубы, больше ясеней, клёнов и вязов в боевой раскраске. Над поверхностью дороги набухали и выпячивались их корни, похожие на кровеносные сосуды. Удивительного вида травка покрывала торный путь: мелколистая, иззелена-голубоватая под слоем пыли и вся в побегах. Похоже, никакие копыта и колёса не способны были до конца её выбить.

А копыт и колёс, то бишь путников всякого рода, было немало, причём чуть иного облика и характера, чем на франзонских дорогах. Мирные паломники и боевитые купцы, в основном местного извода, перемежались патрулями, состоящими обычно из двух человек в лёгком доспехе: круглые шапки и панцири грубой и толстой бычьей кожи с прикреплёнными на них бляшками из чёрной бронзы, широкие пояса со свисающими вниз железными пластинами. На поясах — широкие кривые мечи и кинжалы числом до трёх — метательные. У сёдел — длинные ясеневые луки, вложенные вместе со стрелами в один узкий короб с перегородкой: степняцкий горит. Лошади патрульных были куда как привычны к здешним дорогам: шагали широко и мерно, сгибали в локтях и поднимали ноги высоко, опускали копыта сторожко, чтобы не споткнуться об иной корень. Не то что скакуны морянцев, привыкшие к широким трактам, чистым лесам и степному раздолью. Орихалхо на примере патрульных объясняла Галине особенности быта приграничья:

— За спиной у нас мир и впереди мир, но они разные. Имею в виду — и спокойствие, и обычаи земель. Вот и возникает то один, то другой предлог для стычки. Такие же непонятные, как смешанное вооружение здешних рыцарей: не лесное, не степное, а серёдка наполовинку. Видела, как на нас поглядывают? Неохота, видно, давать спуску. Оттого пополудни снова в кусты запрячемся.

На дневке, ради которой приходилось искать хороший сход с тропы, повторялась добрая половина утренних проблем. Можно было, разумеется, перехватывать всухомятку, руки до и после еды обтирать мохом-травой, стирку и подавно не затевать, если требуется — подсушивать волглое над поостывшим костром. Только это казалось Галине добровольной сдачей в плен обстоятельствам. Хозяйка — это обязывает. И оттого всё повторялось вновь, хотя в куда меньших масштабах: разжигание малого костра, нагрев воды, которой мужчины размягчали жёсткие комки своего походного концентрата. Галина попросилась попробовать кусочек — едва не плюнула: вовсю разит рыбьим жиром, тухлой гречкой и малиновым вареньем.

— На свежанину охотиться надо, — посетовал Армени. — Становиться в облавное кольцо. А мы в день по дюжине фарсангов проделать норовим.

— Можно подумать, никто из вас капканы на ночь не налаживал, — фыркнула Орихалхо.

— Баин не охотник, баин — моряк, — ответил тот с юмором. — А так — жирного борсуслика не желаете откушать? Хорошо освежёванного и поджаренного. Или крота прямо из кротовины?

Баин — то было местное сокращение от ба-инхсан, морской человек.

— И ждут нас на границе. Предупреждены все, вплоть до простых блюстителей, — невозмутимо продолжила Орри. — Не стоит медлить.

— А как насчёт того, чтобы покупать еду и останавливаться на постоялых дворах, как прежде? — вмешалась Галина.

Хотела добавить — «мы ж не парии какие-нибудь», но подумала, что вот как раз почти что они самые. Где прежние харчевни и трактиры, тоже неясно. Отчего в Сконде не так уж преданы Верховному королю, что косо смотрят на его людей — тоже недурной вопрос. Хотя, может быть, и не королевские в их отряде люди, а — чьи? Ордена Езу? Свои собственные? Отчего пашем-пашем, чешем-чешем, а нейтральная полоса всё тянется резиной — ищем место для прорыва? И вообще спросить бы верную Орихалхо, как там у нас со звонкой монетой.

До таких праздных вопросов дела не доходило: они с Орри занимались вполне конкретными вещами. По вечерам, после третьего сеанса разжигания костров, разбивания ночлега, стирки, готовки и — в стиле Козьмы Пруткова — умащения поясницы хорошо пахучим елеем. В смысле — разминались, чтобы вот это самое по жилочкам разошлось. Пробовали фехтовальные приёмы для длинного клинка (с успехом замещаемого прямой или гнутой палкой), бросание и втыкание короткого, стрельбу из лука и пращи. Приёмы мужицкой самообороны. Многое, но по самым верхам. Их спутники тоже разбивались на пары, повязывались поверх шевелюры чёрными пиратскими платками, чтоб не мешала: состязались.

Ко всему прочему, Галину мало-помалу приучили возить с собой учебное оружие: чтобы всякий раз не думать, не рыскать по тюкам. И заодно привыкать к тяжести и форме длинного лука без налучи, нескольких стрел за сапожком и грубого подобия самурайского бокэна. сё это служило для её натаски.

— Вот, — Орихалхо прочертила на земле овал концом своего дубового жезла. — Это моя территория безопасности. Ты тоже так сделай. Такая фигура подвижна и упруга, но границы её ненарушимы. Если сумеешь не пропустить за них другого поединщика — считай, победа твоя верная. Как говорится, если меч по руке, то его острота ничего не весит. Умелая защита — голова нападению.

— Читала я, что парировать удары — проигрышная тактика, — заметила Галина, пытаясь отмахнуться от противницы.

— Читала. И на том спасибо, что не полный неуч из тебя вышел. Я говорю — голова, не всё же тело. Могу сказать — основа. Становой хребет. Создай вокруг себя крепость и делай вылазки из-за стен. Новичка можно достать с первого реза или укола, хотя не полагайся на то, что все такими будут.