Она запустила руку за покрывала и вынула цилиндр из темно-коричневого дерева. Вложила в руку девушке со словами:

— Прочти на досуге. И будь невредима на всех путях.

Люди и кони давно уже дожидались её на дальней окраине заставы: Орихалхо сочла, что задержали подругу уж слишком долго и теперь стоило бы наверстать упущенное время.

Дорога выпрямилась, поднялась на насыпь и пролегала теперь между сплошных садов. Плоды были уже почти все собраны, но даже по окраинам дорог можно было, протянув руку, сорвать чуть перезревшее и как бы наполненное светом яблоко, присохший к косточке медовый чернослив, а то и грушу, которую пальцы, если не остеречься, протыкали едва ли не насквозь.

— Это сады для всех. В пору любования цветом гостей осматривают и предупреждают, чтобы не шумели, — от этого падают завязи. Когда урожай тех или иных плодов созревает, можно дать мелкую монетку и отдыхать внутри хоть целый день, а за другую — переночевать. Все, что сумеешь достать с ветвей и съесть, — твоё. Нельзя только жадничать и ломать ветки, — суховато объяснял Тхеадатхи.

— А кто окучивает землю, опрыскивает от сорняков и вредителей? — спросила Галина. — Ухаживает?

— Вольные садовники, мелкие бандиты, что отбывают наказание, и те, кто пожелает купить себе побольше фруктов, — пожал он плечами. — Бывает по-всякому.

Естественно, на первой же стоянке — дело шло к ужину и ночлегу — Галина вытащила цилиндр из внутреннего кармана и рулончик из футляра.

То была рукопись на хорошей гладкой бумаге цвета слоновой кости: перо и чертёжная тушь, густо-бордовая и тёмно-синяя. Кто уж из её русских сородичей расстарался на эти росчерки, повороты и нажимы, было непонятно. Может быть, для него переписывал какой-нибудь упёртый каллиграф из тех, что водятся пока в Иране или Китае? Да нет вроде. На кириллицу и устав с полууставом буквы были уж точно не похожи. Непонятки сплошные, в общем. Читалось, тем не менее, это легко.

Вот что было в том письме:

«Господи, ну что за уродка, — думал отец, развёртывая ноут таким образом, чтобы голография мужчины, плавающая над экраном, во всей красе показалась на той стороне защитного пузыря: на случай, если принимающий монитор окажется выключен. — Когтистые птичьи лапы вместо рук, толстые стёкла очков вместо изящных корректирующих линз, комки слуховых протезов по обеим сторонам головы, редкие полуседые космы и эта жуткая бугристая кожа в белесых пятнах. Лик льва — или скорее львицы».

Дочь его была заражена, как и практически все женщины на Земле. Особая разновидность вялотекущей лепры, «Белая Болезнь», что названа так с лёгкой руки Карела Чапека. Бацилла передаётся через мужчин в результате контактов особого рода, но поражает лишь противоположный пол. Так сказать, гемофилия наоборот. Наследственным заболеванием, однако, в отличие от последней не является и никаким медикаментам не поддаётся в принципе. Женщина до того, как умереть в возрасте, который раньше называли цветущим, успевает зачать от одного до девяти младенцев. А потом её луна окончательно переходит в ущербную фазу: с каждым новым дитятей нечто резко подламывается в самой матери — и так до самого её конца. Появившиеся на свет мальчики по внешней видимости здоровы, девочки с самого момента зачатия инфицированы отцом и, стало быть, уже больны в латентной форме, которая неминуемо даст о себе знать впоследствии. Но всё же какое-никакое, а продолжение жизни на планете.

— Вот, Машуня, — говорит отец, не поднимая головы и стараясь не видеть то, что находится по другую сторону границы. — Новый претендент на твою руку.

— И свободу, — вставляет женщина будто бы про себя. Отец невозмутимо продолжает:

— Красив, спортивен, характером покладист. Если не мультимиллионер, то весьма близок к этому. Собственный остров на Средиземном море, девственные леса, разработки поделочного мрамора и кварцитов, уже выправлено разрешение на строительство особняка для тебя, где ты можешь родить и воспитать мне внуков.

— Не воспитать. И не внучек, — говорит Мария чуть хрипловато — связки горла тоже поражены некрозом, скайп явно отлажен так, чтобы это не корректировать. — Их сразу берут в… скажем, заповедник и ставят на искусственное вскармливание. Легион будущих невест.

— Ну… да, — отвечает отец. Видно, что эти споры порядком ему надоели, как и казённый медицинский лексикон, который пропитывает их, как особого рода смазка. — Ты должна понять, насколько важно укрепить в девочках жизнь.

— Почему бы вам не выращивать оплодотворённые клетки в пробирке и не доводить до ума в кювезе? Нанотехнологии и расшифровка генома вроде бы такое позволяют. Или не попросить об услуге тех из нас, кто ещё здоров и на воле?

— Сама знаешь, что ин витро получаются стерильные особи… Люди. Так действует Белая Хворь. А те из вас, кто в латентной фазе, не поддаются…

— На сексуальное насилие. Обучились защищать себя от заразы извне. Для того собираются вместе в коммуны, налаживают партнёрство, овладевают оружием и боевыми техниками. Отловленных поодиночке и укрощённых власти вынуждены прятать под такой колпак, как этот. И не отрываясь следить, чтобы не покончили с собой и ребёнком. Такая вот политкорректность.

— Причём тут политкорректность? Они бунтарки. Эгоистки. Если уж ты родилась женщиной — будь добра соответствовать сценарию.

«В тюрьмах «колпаки» не такие, — думает отец, почти машинально проговаривая ртом гладкие фразы. — Обычное силовое поле, которым манипулируют снаружи. А у моей доченьки с подругами как бы не мономолекулярная мембрана с хитроумной входной диафрагмой и управлением изнутри. И чёрт знает откуда появилась на замену прежней».

— Папа, говори спасибо, что я с тобой пока общаюсь, — гневно шепчет Мари. — Интересы коллектива — одно, торговля своими детьми — другое. Мы тут все решили жить и умереть так, как нам хочется, а не на благо чему-то там в особо крупных размерах. Когда в твоём теле постепенно истощаются все пять чувств, шестому, то есть патриотизму, некуда внедриться.

Захлопывает ноутбук, не дожидаясь, пока отец сделает то же. Поднимается, тяжело опираясь на костыль, вешает плоскую сумку через плечо. И уходит шаркающей старческой походкой.

Снаружи восемьдесят пять, внутри двадцать один с небольшим.

Когда один за одним умирают нервы, ступень за ступенью ухудшается слух, падает зоркость, становится безвкусной любая пища, благовоние делается равным зловонию, а скрюченные будто в пароксизме пальцы — этакие клещи! — в равной степени легко управляются с углекислым льдом и мерцающими углями болгар-нестинаров, необработанной акульей шагренью и скользким, как вода, шёлком; когда от той пятерицы, в рамках которой человек познаёт мир, остаются несвязные тени, ты совсем иначе понимаешь великие строки Гумилёва:

Так век за веком — скоро ли, Господь? —

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

Природа — конечно, она такая и есть. Дама резкая и крутая, будто штопор. Искусство? Ну, не совсем оно. Тот элитный особнячок, который люди построили для себя из отборных кирпичиков натуры. Культурный анклав человечества. Великий немой, который отчего-то взял — и вступил в диалог со всеземельными лишенками. Как это? «Дух Мой оставляю вам. Дух Мой даю вам. Да не смутится сердце ваше и не устрашится». Цитата неточная, ибо Книгу цитировали по памяти. Однако действовала на входе и выходе безотказно.

Сначала им всем ещё была необходима усиленная преграда между собой и видимостью тварного мира, данной в ощущениях: бионано(как их)механические окуляры-телескопы, гигабайтные «пентиумы» за каждой ушной раковиной, встроенные в плоть анализаторы и манипуляторы. Чтобы не оглушило потусторонними впечатлениями, когда они начнут проявляться. Но однажды, около года назад, Мария враз, легко и со всей очевидностью поняла, как обойти фатальную заразу по кривой. И почти одновременно с этим — как необходимо перестроить защитную оболочку над островом, чтобы та пропускала вовнутрь лишь то, чему рады обитательницы. Эфирный свет. Бесплотные голоса. Силу, которую, хоть и казалась неисчерпаемой, жаль было тратить на своё бренное. Пелены, паутины и связи, для которых не находится слов в языке людей. Пищу, что лишь по ошибке считается нематериальной. Иногда и очень редко — телесные оболочки тех людей, которым можно доверить самую главную женскую тайну.