Небо вращается, как черно-белый зонтик, на котором вода рисует цветные изображения, и вот снежинки становятся алыми и жёлтыми ладошками клёна, тополиными глянцево-зелёными сердцами, охряной берёзовой шелухой, зеленоватыми, со ржавым ободком, фигурными опахалами конского каштана.

И в самом центре, где должна быть рукоять, вспыхивает огромной розоватой дыней утреннее солнце.

«Фу, занавеску с вечера плохо задёрнула, что ли, — думает Галина, потягиваясь на ложе. — Спать хорошо, во сне ничего решать не надо».

«А кто тебе велит решать? — говорит внутри девушки ехидный голос. — Раньше все взрослые это делали, потом один отец. Скомандовал — и пошло-поехало в Верт за орехами. Бедной Тане все были жребии равны. Оттого я не рву волос на голове, что он меня тогда, почти что рядом с маминым огнищем, изнасиловал, или из-за спиритической сказочки о втором пришествии? Или потому, что…»

— Сэнья, — заметив шевеленье внутри кареты, говорит Орихалхо. — Вы проснуты? Вы одеты? Я могу принести сэнье теплоту для умывания, всё равно кофе на костре варить.

«Вот потому. Свято место не бывает пусто. Бабулино присловье. Как там она сама? Если удалить омертвелости вовремя, человек может тянуть годы. Но в землю все равно не дадут лечь. Страшная, небывалая инфекция, которая подсекает под корень производительные возможности нации».

— Я встаю. Сколько до морского побережья?

— Если не дождь, то неделя.

— То есть если дороги не расквасит?

— Рутенского квасу мне однажды довелось пить, жидкая глина на него нимало не похожа. Может статься, ещё кофе к жареной грудинке?

Кажется, этот дикарь понимал куда больше, чем хотел признаться, и ещё трунил над нею.

Но двигался рыдван довольно резво — уж это Орихалхо умел. Благо натягивать поводья, типа тормозить, когда впереди показывалась чья-то объёмистая корма (отгоняющая хвостом слепней или грохочущая ржавым ведром), практически не приходилось. Вот навстречу кое-кто попадался — надо же, двустороннее движение в этой пылище завелось!

Собственно, ничего интересного сквозь прогал кожаной занавеси: унылые телеги переселенцев, запряжённые круторогими быками, такие же, как когда-то они с отцом, одиночные всадники, реже всадницы, которые сидели позади грумов, обхватив их за пояс. Как-то прогрохотала такая же карета, как у них, но поуже и приёмистей, почти без окон и запряжённая четвернёй: почта. За ней, по всей видимости, тянулся пыльный шлейф, но Галина не захотела проверить: тотчас закупорилась обратно. Вот когда с рёвом и грохотом мимо них проскочила некая торпеда на двух круговых вихрях, неся на себе верхового в космонавтском шлеме. Галина не успела ничего сделать: острые камешки хлестнули по корпусу рыдвана, едва не угодив ей в лицо целой горстью. Еле отпрянула.

— Сэнья, — тотчас стукнул Орихалко в переднее окошко, затянутое чем- то вроде сверхпрозрачного бычьего пузыря. — Надеюсь, сэнью не зацепило?

— Обошлось. Что это такое было?

— Живой сайкл на солярном сырье.

— А, мультискоростной скутер на солнечных батареях. Это как у их величества короля, что ли? С примесью священной крови и оттого доброе, разумное и вечное для прикупа?

— Игрушка, — Орихалхо с презрением оскалился, выплюнул изо рта грязь. — Ума ни на грош у обоих, что под стеклянной шапкой, что под закрылками. Добро хоть воздух не пережигает, а то завелись и такие. На аквавите.

Должно быть, от волнения он сильно улучшил своё эсперанто, подумала Галина.

После такого она уже ничему не удивлялась, как год назад, увидев на обширной луговине косилку, запряжённую двумя лошадками — пониже в холке и похуже статью, чем их собственные. Положенный набок сквозной цилиндр неторопливо двигался, оставляя за собой грядку скошенной зелени, колёса с широкими ободьями мягко пружинили, мащина стрекотала огромным кузнечиком, а по её следам с расчётливой неторопливостью шествовали сервы с граблями. Каждый катил перед собою нечто круглое, будто жук-скарабей, и время от времени сваливал сено в междурядье.

— Так же и сеют, и уборочную страду проводят, — сказал тогда папа Алек. — Будто и не дорог каждый час подходящей погоды. И ведь не бывало на моей памяти, чтобы припозднились или поперёк батька выскочили, а потом из-за того урожай погиб.

Он такие дела знал: и сам вышел из колхозников, и подторговывал с Вертом ещё с той поры, когда Галя была совсем малявкой.

— Я б на их месте хоть попыталась выгородить себе время на ученье, на эту… меновую торговлю или забавы всякие.

— Учатся в работе, торгуют прямо на местах с приезжими торговцами и коробейниками или четырежды в году на сезонных ярмарках, а забавы — это когда по календарю праздник. Не так их мало, однако. Ты что думаешь? Всё в своё время и на своём месте. Тёмные народы, однако. Живут в циклическом времени. Всякий раз у них один и тот же День Пылающего Солнца и та же весна.

И, естественно, здешнему простонародью некуда было торопиться: на каждый день была своя забота, ничто не спешило ни набирать цвет, ни колоситься, ни зреть, ни лишаться корней и подводить себя под стропила крыши. Природа и вместе с ней человек знали свои сроки и были подобны друг другу.

«Зачарованные временем. Как сейчас я сама».

Авантюра первая

На следующую ночь Галина уговорила своего телохранителя переночевать в первом попавшемся у дороги трактире. Время было далеко не подходящее — скорее поздний день, чем ранний вечер, — лошади, да и кучер, не проявляли никаких признаков утомления. Но ей казалось, что они уже целую декаду трясутся на ухабах, а походная стряпня Орихалхо оставляла желать куда большего. Только и умел, что заваривать какую-то крупу кипятком из чайника и крошить в неё пряные травки и луковицы, сорванные тут же при дороге. А на её намеки отзывался в смысле — гостевые дома тут неизвестно где и если имеются, то явно недостойны благородной сэньи Гхали.

— Вот почему бы не сюда? — не выдержав, указала она левой рукой на широкую крышу из серой дранки. Крыша седлом просела в серёдке, стены под ней были черны от дождя, но над дверью болталась на ветру вывеска с изображением трёх куропаток на вертеле.

— Как сэнье угодно, — отозвался морянин со своего насеста, потянул одного из коней за повод и свернул с твёрдого грунта в форменную зыбь. Чуть позже Галина готова была благодарить всех вертдомских, а заодно и рутенских святых, что желающих вкусить куропаток оказалось ещё немного. После дождя или какой-либо иной санации грунта карета ухнула в колдобину, скрытую под толстым слоем песка и пыли, и уже перед самым входом застряла по самые ступицы. Если они кое-как прорвались, то благодаря Орихалхо, который мигом слез с козел, подпёр кузов плечом и резко подал команду лошадям. Его хриплое и булькающее наречие обе они знали туго, в отличие от Галины.

— Я ведь могла бы вылезть и вытащить груз, — упрекнула она его после. — Чтобы легче управиться.

— Такое сэнье не к лицу, — коротко ответил он. — Смотрите — к нам уже идут.

Трактирщик оказался немолодым крестьянином, который держал питейный зал и верхние комнаты не от себя самого, а от сюзерена. Должно быть, оттого внутри было уютно, несмотря на низкие потолки, слой копоти на стенах и оконной слюде, грубую мебель и неистребимый запах горелого жира. Ибо в камине под сводом из дикого базальта горело пламя, а над пламенем поджаривались даже не хилые куропатки, а целый кабан-подсвинок, результат барской охоты. Это он истекал чадным соком над блюдом, которое предусмотрительно под него подставили.

— Мне кусочек вот этого, — Галина обернулась к своему спутнику. Тот явно разрывался между тремя объектами: хозяином, который в это самое время обихаживал буланок и карету, самой Галиной и совсем юной служаночкой, которая так забоялась морской люди, что едва не сронила тарель как есть в самое пеклище.

— Плохая снедь для сэньи, — покачал головой Орихалхо. — Грубая и ещё не пропеклась. Я спрошу понежнее.