— Кажется, они и в самом деле не годятся. Нельзя отдавать на заклание друзей, — почти перебила его девушка. — Так? Нельзя распоряжаться теми, кто тебе не принадлежит.

— Ну? Что ты замолкла? — мягко поощрил девушку Хайсам. — Слово — не дело. Или пока — не дело.

— Нужно решить за себя самому. Самой. Добровольно, — вырвалось у рутенки.

— Так. Ты умна, но более того бесстрашна, — с похвалой кивнул Шахин. — Разумеется, никто не собирается возводить на ваших костях и крови новую сторожевую башню. Можете счесть то, что ныне сказано, простой фигурой речи. Только на таких вот «фигурах» стоит малый Верт и держит собой великий Рутен. А наш Ас-Сентегир показывает своим обитателям, где гора готова расступиться и как бы сама создать для них очередной коридор или зал.

— Земля живая, она меняется, — пробормотал Тхеадатхи. — Безопасное вмиг становится опасным. Выщербленные кирпичи не поднимаются, чтобы лечь на прежнее место. Не думаю, что эти стены и коридоры будут держать себя вечно.

— Мы и сами не вечны, — ответили ему. — Приходится довольствоваться тем, что есть.

После вводной лекции шефы и Рауди Рыжеволк удалились, народ был поделен на тройки и разведен по инструкторам.

Что было дальше, и так продолжалось день ото дня, отчего-то помнилось Галине смутно: вроде бы примерно такое, чему обучал Арми, но в паре либо с учителем, либо с товарищем по несчастью. Лица менялись так же легко, как и оружие, кони и верблюды мешались в одну груду с людьми: никак не привыкнешь к мельтешению. Реальностью казался лишь изобильный пот, с которым из Галины выходили все дурные соки, — оттого менять сорочку и даже верхнее приходилось раз семь на дню. И на ложе своё она опрокидывалась без малейшей мысли о том, что оно слишком широко для единственной в Ас-Сентегире дамы. Даже без мысли о том, что такая идея отчего-то вообще не посещает её голову.

Наверное, оттого и не удивилась, недели через три обнаружив на нём сладко спящего Рауди.

— Ох, извини, — пробормотал он, открывая глаза на шорох, — такая оказия. С братцами не поладил, а больше не к кому. Так-то я в семье отдыхаю. Ты не волнуйся за сохранность.

— Ничего, — она подоткнула на нём верхнее одеяло, улеглась рядом, не раздеваясь до конца и даже не умывшись, — утром успеется. Только бы исхитриться встать до побудки.

Получилось. Выползла из-под покрышек на волю, по частям — верх, низ — обтёрлась влажной тряпкой, смоченной из кувшина. Обулась: вечером ума хватило хотя бы из сапожек вылезти. Выбила кресалом огонь и запалила камин: здешнего скудного тепла ей самой хватало, объяснили — нутро горы им на людей дышит, но негостеприимно заставлять мужчину мёрзнуть. Согреть надо если не так, то хоть этак.

До того, как от звяканья, чирканья и плеска Рауди открыл глаза и потянулся, девушка была уже готова и собрана.

— А-а. Спасибо, что не выдворила нахала в моём лице.

— Силы берегу, уж очень ты мощный телом. Неохота тратить зря. Послушай, не поняла насчёт братьев.

— Ну, они привыкли, что кроме них двоих, им ничего не надо. Погодки, почти что близнецы. А тут почти незнакомец рядом. Вот и вспыхивают то и дело.

— Погоди, я не о том. Яхья — имя редкостное. Когда Аллах дал его будущему пророку Иоанну, то оговорил это. У вас с Шахином и Хайсамом один родитель. Так почему же первое твоё слово было — побратимы?

Он сел. Спал без рубахи, только что одёжки сгрёб себе под бок, словно женщину. Торс как у античной статуи. Изваянной из этого — эбена, что ли? Или эфеба, нет, эфеб — не материал. Тьфу как пошло.

— Побратимы? А. В здешних краях родство считается по матери, вообще близкой женщине. А у моих родичей мать была другая, именем Затт Аль-Химми. Отважная, дочь Беспощадного, — произнёс он со вкусом. — Зацени имена: Хайсам — ястреб, Шахин — сокол. Я-то всего-навсего ворон, да и то на чужом языке. — Да и то не ты, а твой верблюд. — Хочешь сказать, что я не верблюд? Спасибо. так на чём я остановился? Нас с нынешним королём и его сводным братцем соединяет дама Эстрелья: принцу Моргэйну, нашему общему отцу, мать, вторая жена отцу третьего братца. Треугольник вроде такой слагается. А с теми, кто в замке, нет такой крепкой связки: просто мой Яхья на обе стороны обернулся.

Поднялся с матраса, продрал пятернёй грязновато-светлые пряди, неторопливо обернул чресла простынёй, ополоснулся, насухо обтёрся. Вылил грязную воду из таза в слив, заодно и малую нужду туда, похоже, справил. Натурально, получалось у него куда опрятнее и более скрытно, чем у самой Галины.

— Что-то с подъёмом запаздывают, — заметила девушка, пока он поднимал свои одёжки одну за другой и натягивал на себя.

— Это тоже одна из причин, почему я здесь. Вчера вечером при всех не упомянули, так я не хотел, чтобы ты сегодня зазря трепыхалась. Сегодня каждый из новых идёт в паре со стариком. Мне вон тебя на выучку отдали.

Причесался на две косы, препоясался, заткнул сабельку за кушак.

— Пошли схватим по чашке дзамбы из артельного котла и прогуляемся по окрестностям.

Должно быть, прочих её спутников учили в другом месте, потому что подъёмники стояли, да и на лестницах, освещённых прежними факелами и чем-то вроде плоских раковин с фосфорным налётом внутри, было не в пример пусто. Раньше-то суетились, расхаживали взад-вперёд, а теперь две-три группы только и попались на подъёме. Под их сапогами скрипела каменная крошка, ступени казались круче обыкновенного, девушка старалась держаться ближе к стене, Рауди шествовал посредине, чуть прикрывая даму с правого фланга там, где перила казались ему опасно низкими. Дорога тянется наравне с мыслью о дороге.

На площадках всё-таки передыхали, заглядывали в проёмы, ведущие на этажи, — оттуда высвечивало алым, голубоватым, тускло-зелёным. Либо открытое пламя, либо грибки, светляки и плесень, решила девушка.

— Что стоишь отдуваешься — мало каши ела? — сказал Рауди однажды.

— Ничего, двигай дальше — вот-вот второе дыхание получу.

И они продолжили подъём. Чем выше, тем более холодным и чистым воздухом навевало на них. Как будто в нём были растворены крошечные магические кристаллы…

Наконец, спутник позволил Галине выйти в один из коридоров.

Здесь иллюминация была, к её удивлению, дневной и не такой яркой, как должна была казаться с непривычки.

— Световые колодцы, — пояснил Рауди. — Такие проводники есть на всех почти уровнях, но небольшие. Тайком выходящие наружу в виде щели и с системой зеркал внутри. Ты бы сказала — аварийные.

А потом они отворили одну из выглядящих вполне обыкновенно дверей — и вышли наружу. На балкон или карниз с камнями, лежащими на самой кромке неровной грядой: то ли для безопасности вышедших, то ли чтобы сподручнее им было отбиваться от врагов, ползущих вверх по склону.

— Осмотрись. Не бойся, вниз не затянет. Я тебя за опояску поддержу.

Под их ногами обрывались вниз крутые склоны, образуя как бы глубокие ущелья, заросшие по краям хвойным лесом. Что было на дне их — неведомо: там клубился туман, переливчатый и непроницаемый. Его облака показалось Галине живыми — впечатление усиливалось тем, что временами они уплотнялись, делаясь более тонкими, потом вздымались стеной в едином ритме и тотчас снова опадали книзу. Дыхание чудища, что уже с трудом выдерживает напор грешного мира с той стороны преграды? Занавес, за которым скрыты чарующие тайны инобытия? И то, и другое.

Рауди стал сзади и сбоку, покрепче обхватил ей талию.

— Не скажешь ли, что там, за Радужным Покровом?

— Море. Это ведь оно нагоняет во фьорды волну за волной, оттого и туман колышется.

— Знаешь. А за морем?

— Рутен. Земля. Моя родина.

— Да. Мы стоим на самом переднем рубеже защиты. Как можно уйти отсюда в ваши земли?

— Не знаю.

— Но догадываешься. Вручить свою душу Господину и прыгнуть вниз. Только тебе не время рисковать.

— Я и не уйду… пока. Но оттуда могут прийти. По лощинам и по взгорьям. На армейских амфибиях, танках-вездеходах… Вооружённые по последнему стону военной моды… Или ваша страна не пропустит в себя такого похабства?