Потусторонний? В этих… Полях Радости?

А если это «элементарная подстава», как говорят в Рутене? Попытка растрогать? Не удалось грубостью, так на чувства надавил?

— Мне должно быть стыдно. Передо мной так или иначе раскрылись — а я хладнокровная тварь, — снова проговорила Галина, будто бы уговаривая себя.

Навряд ли у Волка есть силы играть сейчас. Даже если он в самом деле сочинил свою легенду накануне. Но!

Похоже на правду — не означает всей правды. Рауди ведь не сказал, что любит. Прямо — не говорил никогда.

Только ведь и герои новеллы ведь тоже. Намёк: учись понимать контекст.

— Пойти и сказать — «я поняла», пасть на грудь и разрыдаться — это типа «хочется, но никак нельзя», — сказала снова.

Развернула. Свернула. Завязала. Постукала по ладони. Кое-как поднялась.

И отправилась выяснять, где и что Орихалхо.

В конце-то концов, от сэнии Гали ожидают, что в результате она будет невылазно сидеть у ложа смертника? А вот накроетесь медным тазом со своими предсказаниями.

Орри, как мигом выяснилось, лежала в своей комнатке, но без Тхеадатхи — того забрали в общую госпитальную палату. Лицо — один большой кровоподтёк, что заметно просвечивает сквозь тёмную кожу, но опухло лишь слегка. И весёлая злость в глазах.

— А, явилась, героиня праведной битвы, — приветствовала, чуть кривя губы.

— Что-то не так? — Галина подошла, села на край низкого дивана.

— Напротив. Ты отличилась. Что называется, вырвала победу… Из чьих только рук — не знаю. Послала народ в рукопашную, когда второе по рангу начальство сидело в резерве на карнизах.

— Орри, скажи по чести, я виновата в мясорубке или в том, что убито было слишком мало?

Подруга рассмеялась и снова состроила гримасу: такую неожиданно потешную, что Галина рассмеялась — и снова прорезался тот чахоточный кашель.

— Что с тобой?

— Чепуха, то же, что со всеми. В грудь плотно заехали. Судя по эффекту, метнули гранату из подствольника. Побочный результат бойцовой эйфории. Пыла, одним словом.

На военный жаргон и соответственно чёрный юмор Орихалхо не среагировала — попросту не поняла.

— Я не укоряю. Что вышло, то вышло. Только теперь с тебя спрос будет двойной. Нет, тройной — по числу удач. Многократный. Как с живого амулета.

— Не беда. Я ведь вполне могу не поправиться.

— Что так мрачно?

— У Рауди Огневолка побывала. Ты о нём знаешь?

— По горячим следам. Мало кто знает больше. И слышала, как он сказал, когда нас рядом положили; «Без обеих рук ни выводить буквы, ни замахиваться клинком, ни любить женщину. На кой мне сдалась эта жизнь?

— Обеих, Орри?

— После того нашего Рауди оперировали. Никто не представляет, почему одних из этого жуткого оружия буквально пополам перерезало, а другие будто щитом незримым укрылись. Великая Мать для себя придержала, наверное.

— Эрешкигаль или Эрдени? Природа или нижняя земля Верта? Мистика.

— Можно и пренебречь. Слушай, Гали, мне трудно сейчас. Тебе тоже, но лекари тебя не смотрели. Иди и реши с ними все вопросы.

Вот так. По тону — разговор не влюблённых, а в самом деле супругов, либо озадаченных общей проблемой, либо… да просто идущих в одной упряжке, поднатёршей обеим холку.

Что между ними легло и сдохло, говоря по-мужски?

Лекари работали в общей палате второго уровня — для доставки лежачих рискнули использовать «верблюжий подъёмник». Один такой мимоходом поймал Галину, проверил. Сделал лаконичный вывод:

— Надлом ребра, внутри кровавые сгустки, но лёгкое не проткнуто. Надо повязки менять почаще. И пить парное или сброженное молоко мулагриц.

— Рауди вы тоже так коротко пользовали?

— Рауди, — лекарь помедлил. — Погоди, высокая сэниа. Я вас позже найду. Твоя Орихалхо ведь там, где и раньше? Или к тебе, только тогда пусть и она вслед за тобой явится. Мне бродить не с руки — работы много.

Решили, что Орри, раз уж позволили, переберётся к жене. Во-первых, не будет тревожить тень Тхеадатхи или он сам, покуда висящий между мирами. Во-вторых, как негласно решили обе, нелишне и подновить былые отношения: не с того ли они заросли травой и мохом, что были позаброшены, как в старинном русском романсе?

Было и третье. Беду и судьбу лучше встречать не таясь от неё.

Лекарь — имя ему оказалось Шафиулла, довольно логично, целитель от Бога — явился позднее к вечеру. Сделал знак приветствия, посмотрел мельком на неподвижную свинцовую маску, что была у Орри вместо лица, пощупал бока без той особенной муслимской деликатности, что была принята в больших и малых городах. Кивнул Галине:

— Разрешите сесть? Утомился.

И уже расположившись понадёжней на одной из круглых подушек:

— Так вот, о вашем друге. Ни одного целого ребра, нарушена та перепонка, что отделяет грудь от брюшной части. Лёгкие, судя по всему, не проткнуты, по крайней мере мы слышали, как работает одно из них, когда зашивали прореху. Если бы не то, что гнилая зараза проникает внутрь тела с каждым вдохом, это бы исправилось как бы само собой. На левой руке три пальца отсечены по средний сустав, правая раздроблена. Мы кое-как соединили косточки и мягкие ткани, но надежды на восстановление почти нет. Глаза целы, но из-за сильнейшего ушиба черепа им лучше дать покой.

«Сотрясение мозга или контузия. Повреждение диафрагмы. Возможен пневмоторакс, — кое-как переводила для себя Галина. — И ещё находится под сильнейшим влиянием опиумного наркоза».

— Непостижима милость Всевышнего! Орудие землянцев отчего-то действовало по прихоти: иных губило на месте, иным наносило страшные и непредсказуемые раны, а иных обошло стороной. Всякий с такими повреждениями, как Рауди, давно бы умер, но и сына Яхьи мы спасти не сумеем. Не оттого, что его раны не исцелятся: это вполне возможно. Но оттого, что он сам не захочет жить вполсилы: без рук, без дыхания полной грудью и, быть может, без глаз. Не мощным воином, любовником и знатоком искусств, но обузой.

— Что же делать? — спросила Орихалхо.

— Ты знаешь и сама, уважаемая. Отвезти к древним отшельникам на острова. Там есть целители не чета нашим — и воздух куда как целебней. Возможно, даже обрубки пальцев отрастут: я видел детёныша некоей мелкой твари, которому во время лечебного сна рассекали и иначе раздражали культю. К моему отъезду на ней появились отростки, похожие на весеннюю спаржу, но покороче.

— Рауди не выдержит, — не вытерпела Галина. — И на какой лодке можно плыть по здешнему непредсказуемому морю?

— Уж это устраивайте сами. Я не перевозчик.

— И имя твоё, возможно, вовсе не Харон, — пробормотала она.

— Если Красный Волк останется там, где был до сих пор, — нет надежды, кроме как на чудо, — повторил Шафиулла. — А на островах к этому делу добавится человеческий промысел.

Поднялся, отвесил на прощание поклон, чуть более церемонный, и удалился.

— Шафи правду говорит, — заметила Орри тотчас же по его уходе. — Если вскорости не увезём Рауди отсюда на мирный воздух — пропадёт. А с островов сюда приходят наши морянские карракарры, привозят съестное и сырьё для военных ремёсел. Можно дать им знать особым образом, я смогу.

— Это ты его надоумила такое мне посоветовать? Кружным путём?

— Знаешь, те, кто на три четверти и даже наполовину морянин, смотрят на нас с оглядкой. Хуже, чем те, кто не знает в себе крови ба-нэсхин. И между помесями идёт состязание: кто благороднее, кто более способен к тому или иному делу. А чистая кровь смотрит на эти игры с презрением. Хотя пользу извлекает. Так что я не надоумила. Просто сказала, что на меня выйдут, а на них — нет.

«Как же я не заметила этих схваток под ковром, — подумала Галина. — вся была погружена в себя и свои успехи без сравнения с другими, Или нет. Соревновательство молодых и было признаком того, о чём говорила моя подруга».

По словам Орри и более сведущего народа, морянские челны появлялись на границе тумана от силы раз-два в году. Но в крепости собрали охапку древесины особого рода — дубовые и буковые обломки разбитых штормом кораблей, около ста лет пролежавшие в морской воде. Драгоценный материал для всевозможных поделок, сгорая, они давали феерическое пламя — будто полярное сияние, подумала Галина, когда увидела впервые. Или ущербная радуга в четыре цвета: зеленый, лазурный, алый и оранжевый.