Он свистнул — из-за ряда взлетели арканы и вмиг опоясали людей по локтям тугой петлей, притянув локти к талии.
Всех, кроме Сорди.
— Разбирайте, ребята, кто какую добычу поймал, — коротко скомандовал Тэйн.
В наступившей после того деловой суматохе Леэлу вытянула юношу из толпы, вложила повод Сардера ему в руки и подвела к остальным всадникам.
— Что же ты, ученик, — взойди в седло. И держи свой славный меч, однако.
Он послушался. Вернул бокэн на своё плечо. Кое-как вставил ногу в стремя — то ли от волнения, то ли от усталости, а, может быть, от всего сразу. Развернул жеребца и толчком попятил его в строй: на освободившееся место. Карди тем временем спрятала карху в ножны и за пояс.
— Ну как, ина, за мою услугу не станешь ли хоть сейчас против меня?
— А ты бы с легким сердцем на то пошёл, сам скажи? Не по чести выйдет. Народу у тебя здесь немного, у меня — и вообще никого помимо челы.
— Он один уже теперь стоит десятка. Жаль, не выпросил я его тогда: отважен, умен, высокие силы с ним говорят.
— Пропустил ты своё счастье, — Карди улыбнулась. — Не беда — с лихвой наверстаешь. Всё своё сполна и до капельки получишь, дай только срок. А вот сейчас гляжу — все твои рабов себе ныне захватили, кроме тебя самого.
— Вождю не раб и не слуга по чину полагаются.
— Вот и дам тебе в отплату куда большее. Понял, я думаю, ради кого я тебя вызвала и в пути поторопила? Это сам Орхат здесь ведовским и железным ремеслом занимается. Оружейник из оружейников. Его себе забирай.
Орхат, стоящий у крайних деревьев, обернул башку, заулыбался во все желтоватые зубы.
— Это не слуга, тем более не раб — почитаемый всеми мастер, — проговорил Тэйнрелл. — Доля его в добыче — две моих.
— Я не один иду, а с женой и помощницей, — ответил Орхат. — Ей, как любому отроку-первогодку, — восьмая часть доли вождя.
Леэлу, что так и осталась стоять почти под мордой гнедого коня, едва ли не в панике озиралась вокруг.
— Что такое — или не мил тебе стал дядюшка? — спросила Кардинена.
— Не в том дело. Я себя считала твоей… вашей, — ответила девушка, чуть споткнувшись на слове. — Тебя и ученика.
— Ну, знаешь! Коли тебе спасли жизнь, это еще не повод на всю это жизнь вешаться спасителю на шею.
В глазах Леэлу стоймя стали слёзы — огромные, хрустальные. «А хороша, — внезапно подумал Сорди. — Глаза большие, карие. А что кость широкая — неважно. Будь она парнем…»
— Иди от меня, — со внезапной жёсткостью в голосе ответила Карди. — Спать-то без просыпу хороша была.
И подала коня вперед всем корпусом: прямо на пешую.
На том и закончилось дело.
Заночевали оба, ученик и его учительница, в полупустой хижине: Орхат забрал всё, что согласились увезти на заводных лошадях его новые товарищи. Расположились на полу, стянув под себя и на себя всё оставшееся тряпье: ночь после дождя ожидалась прохладная, а к тому же Сорди трясла мелкая и мерзкая лихоманка.
— Я могу сказать?
— Можешь. Да не чинись ты так!
— Виноват я, — в который раз пожаловался он на судьбу. — Не захотел тебе про свой нож напомнить.
— То не вина и не судьба. Игра одна.
— Что если бы правоглавы одно зеркало у меня нашли?
— Не было бы резону поиграть им перед твоим носом. И всего остального.
— Карди, и так плохо, что мои бывшие собратья в рабство угодили, а ведь многие вообще на тот свет.
— На иную ступень, однако. Чуть пониже. А насчет рабов… не морочь себе голову. Это до поры до времени, пока не образумятся. Только Тэйн их теперь от себя и своего знаменитого рода нипочем не отпустит. Еще причти — со всех твоих соотечественников запрет снят, скорлупа разбита. Эх, жаль одно: больно быстро с ними разделались. Снова скучать придется.
— Я так думаю — не очень долго, — Сорди чуть улыбнулся. — В деревне и парней много осталось, хоть и не таких задиристых, и женщины с детьми. Их, похоже, не тронут. Пока.
— Соображаешь.
— Далеко не всё. Отчего бы тебе девушку эту, Елену-Лейлу, с нами не оставить?
— Это в каком-таком качестве? Общей наперсницы, что ли?
Кардинена приподнялась на локте, голос у нее сделался похолодней наружного воздуха.
— Юноша, ты не понял. Это же она обо всем бывшим твоим отцам и братьям передавала своими заклятьями и заплачками. Не знаю, вольно или невольно. И знать того не желаю. Судить — тоже. Всякий расхлебывает своё варево.
— Откуда ты такое взяла?
— Тот самый дракон на крыльях принёс, который вам всем в лесу являлся.
— Что это был за дракон, Карди?
— Тот же, что рядом с Тэйнри за нами по пятам ходит, дорогу как метлой заметает, — вполголоса проговорила она. — Змееволк. Волк Огнезмей. Оборотень и поручник Зеркала.
— Это ведь сказка.
— Ты сам видел. Разве не так? Или, думаешь, примерещилось?
— Сказок не бывает. Волшебства не бывает.
— Понимаешь, — деловито объяснила Карди, — это не сказка, а вроде как сама здешняя жизнь.
Помолчали, укладываясь и заворачиваясь потеплей. За стеной кони деловито хрумкали травой, запасаясь впрок на будущую дорогу.
— Карди.
— Чего?
— Куда мы дальше пойдем?
— Учить тебя работе с клинком, так я думаю. А это возможно только в большом городе. Есть тут в неделе пути такой. Лэн-Дархан, безданный и беспошлинный, как и следует из его прозвания. Город женщин.
— Учиться там фехтовать? У женщин? Как странно.
— Почему? В горах даже пословица есть такая: «У мужчин род, у женщин — город». А в городе много чего помимо водится. Спи!
VIII
После того, как двое странников вышли из стен разорённой кузницы, погрузилась в седла и взяли верное, по словам Карди, направление — тон и стиль путешествия начали плавно меняться: если не к лучшему, то явно к более интересному. Русла рек выровнялись, берега поросли ивами и красноталом, тропа расширилась настолько, что жеребцы нередко шли вровень. Ночевали не в затхлых каменных пещерах, а в кущах, образованных накрепко переплетенными ветками. Там бывало зябко, иногда приходилось класть Шерла с Сардером наземь и самим притуляться к жаркому боку, но это понемногу создавало дружеский союз четырех.
Днем, когда лошади паслись и кормились, Кардинена учила Сорди фехтовать.
— Сабля против хорошей дубины не станет, — посмеивалась она, — хотя это еще какой клинок попадётся. Иной морёную деревяшку мигом разделит на две половинки и еще тебя за компанию крепко обиходит.
Приёмы, что она показывала, были совершенно иные, чем для рапиры и эспадрона, на турнирах саблистов он тоже таких не видел.
— Юноша, там же убивать не запланировано, — смеялась она над учеником. — Спектакль и вообще показуха для зрителя, вплоть до того, что защита вперед удара ставится. Скорость там — глазом не схватишь.
— Оттого дуэли на видео снимают, — противился он. — Потом просматривают с замедленной скоростью и отлавливают фальшь. Уколы тоже так фиксируют.
— Я ж говорю — спектакль. Что это за удар, если его только техника замечает? Ну ничего, черновую обточку со мной пройдёшь, а в городе твою стоеросовость на полном серьёзе пообтешут. Не фехтовальный зал, однако.
Переубедить ее было невозможно — верней, сама не хотела. Сорди только удивлялся, откуда у него силы берутся на диспуты после той разделки, что она ему устраивала. Сон после всего приходил каменный, вообще чугунный — всякий раз приходилось вступать в реальность сызнова.
Однажды, поднявшись с их общего ложа, Сорди увидел совершенно необычное для себя. То, что мнилось ему вчера плоскими навершиями старых гор, было зубчатой стеной из светлого камня. Смутно выделялись башенки, какие-то неровные арки и рёбра. Картина раз от разу менялась, будто утренний свет то съедал одни архитектурные детали, то проявлял снова совсем иные; тусклая зелень, что бесстрашно карабкалась по склонам, то густела, почти скрывая рукотворность, то становилась почти прозрачной.
— Карди, они правда или мне мерещится? Крепости на горе.