— А мой — к твоему Тэйнри, — буркнул Сорди. — Вот уж чего мне вовек не надобно.

Они сошли с сёдел, завели Шерла и Сардера внутрь, сняли с них поклажу и всё, кроме лёгкой узды.

— Снова говорю — дурень. Тебе сейчас ни его самого, ни тем паче Денгиля не одолеть. Нас троих один учитель фехтования учил, отчасти на манер самураев. А в тебе этого как не было, так и нет. Закрепилось лишь то мастерство, что пребывало в тебе изначально.

Они почти без усилия — сказывалось душевное напряжение, что не нашло себе выхода — подняли себя и свои тюки по лестнице на второй этаж. Здесь было куда теплее, чем под бывшей крышей.

— Такое искусство передаётся не в одном поединке до первой серьёзной крови, а и по любовному согласию, — вздохнула Карди. — Вроде как способности волка-оборотня.

— Вот как, — Сорди стянул кирасу через голову и поставил на пол рядом с собой. — Тогда ты меня прости.

— Ладно, отсрочу. Прощать с концами — не в моей натуре, знаешь. Но как тебе твои патриархи, а? Сущие бойцы. Видать, дружище Тэйн уже успел над их мозгами поработать.

— Даже не думал, что они решат меня защитить. Послушай, а кто, собственно, для тебя Тэйнрелл, что ты его обзываешь и так, и сяк?

— Чела снова напрашивается на приватную беседу.

— Ну да. Как и на чашку родникового кофе, пропущенного через циветту. Или ты думаешь, что мы прямо так в путь тронемся?

И вот когда они сварили это питьё в кастрюльке, поставленной на открытый очаг, выпили по чашке и заели рассыпчатым печеньем, Кардинена проговорила:

— Теперь слушай. История длинная, но, я так думаю, в сон тебя не вгонит. Жила я тогда в городе Эдине, что не в горах, а в той части страны, что звалась «Влажной Степью», потому что там рощи произрастают среди обильных трав, ласковых речек и мелких озёр, и лесов и водных глубин вовсе нету. Училась в Военной Академии, её же и мой покойный отец кончал. А рядом, в приснопамятном Замке Ларго, был сортировочный лагерь для побеждённых. Кое-кому пытались навьючить обвинение в том, что военный преступник, кого, напротив, пробовали обелить, кто уже конкретно ждал заграничных паспортов и виз, а пока подрабатывал в конторах и на заводиках чем мог. А поскольку все они были офицеры, хоть без погон, но с саблей на боку, то и упражнялись на хозяевах новой жизни в своё удовольствие. Причём обоюдное: мало кого до смерти ранили.

И вот говорит мне как-то отчим в приватном порядке:

— Танеида моя, это ведь с твоей лёгкой руки мы получили то, что имеем. Многожёнство среди новых исламских подданных, горскую клановость, кровные разборки, побратимство какого-то странного вида — на форменный инцест, прости, смахивает. А тут ещё и поединки эти. Совсем немного — и головы будет впору отсекать и тем, и этим, как кардинал Ришелье. Я до такого скоро дозрею, если ты не найдешь иного способа с ними покончить, и срочно.

И добавил к этому:

— Слишком многое стало делаться по твоей указке в Лэн-Дархане, да и во всём Динане.

Это он поэта всё пытался изобразить по следам предшественника. Мой отец ведь очень удачно Омара-хаджи переводил. Хайама, имею в виду.

А на дуэльном поприще двое особенно блистали: наш Тэйн и, вестимо, я. Да, нужно прибавить, что по уговору на такие поединки противники надевают лучшее — если не единственное — оружие, и победитель имеет право забрать его как приз. Или приказать больше в приватные драки не ввязываться.

Вот к Тэйну я и пошла. Ибо всеобщий авторитет и глава землячества. Пошла только чтобы посоветоваться, как я думала. Нет, вру, пожалуй…

Ох, Тэйн! Вот уж кто был, как любили у нас говорить, элита. Стоять против него было одно удовольствие, не то что ерошить перья юнцам-аристократам. С виду тяжёл, как флотский броненосец, в бою проворен: любую защиту пробивал шутя, даже и бычий нагрудник не спасал меня от кровоподтёков. Это была не беда: меня ещё и мой личный хирург полосовал, делал хитрые пересадки, чтобы извести старые и новые шрамы. Под таким наркозом, что, может быть, ты знаешь, собакам дают, когда купируют хвост и уши.

И вот что ещё учти. По негласному правилу, два таких мастера элиты, как мы с Тэйном, не имели права всерьёз скрещивать боевое оружие. И не понапрасну: кто-то уж непременно ляжет, а то и оба. Если бы хоть тождество было, а то у каждого свои неповторимые приёмы и ухватки…

Нашла я его на общих квартирах — «бывшие» старались держаться кучно. И надёжнее, и дешевле, однако. Слегка удивился — не ходок я была к моим кэлангам — но встал навстречу, поздоровался за руку. Для вежливости, чтобы не сразу брать драчливого быка за рога, обсудили с ним качество поданного кофе, аромат различных сортов табака, вишнёвого, медового и воскуряемого днесь горлодера, проблемы временного трудоустройства и выездные перспективы.

А потом я и говорю:

— Послушайте, Тейн. В Белом Доме моего приёмного батюшки какие-то неприятные веяния. Считают, что ваши соплеменники слишком часто пускают в ход свои стальные знаки доблести.

— Вот как, — отвечает. — А у меня, напротив, данные о том, что это ваши красноплащники напустились на нас с чьей-то благосклонной подачи.

— Не будем спорить, — говорю. — Ибо из нас всяк тешит свой гонор. Только речь идет о вещах куда более конкретных и ощутимых. Можно ли привязать все ваши клинки к ножнам по закону, причем не нанося никому бесчестья?

— Вы знаете — так зачем спрашивать? — отвечает слегка нервно. — Обычная церемония: каждая из спорящих сторон выставляет бойца и делает ставку на его победу. Мы никогда такого не хотели, ибо дуэль — один из способов доказать противнику, что его считают ровней себе.

— Я и это знаю, Тейн. Самое меньшее, что мы могли для вас сделать. И вы для нас. Но ни одна река не течёт век в одном русле, даже самая смирная. Так и мы ныне хотим завершить дело, решив спор по обычаю. Если срубят вашего поединщика, мы становимся хозяевами ваших шпаг по праву победителя — и никаких больше дуэлей. Если нашего — ваш верх. Всё остаётся как было, никто из моих подначальных больше не вмешивается, я в любом случае устраняюсь от власти.

— Это неравная мена, — говорит Тэйн. — Ни почтенный Лон Эгр, ни его креатуры под госпожой Та-Эль не ходят, скорее уж наоборот.

— Что же, — отвечаю. — Самая лучшая девушка в мире даст только то, что уж есть у неё.

Это строка из очень популярной песенки, знаешь, наверное?

Говорю, а сама поворачиваю свой не вполне понятный силт на пальце. Только и знала тогда, что это знак братской приязни. Братства Зеркала, понятно. Он такое тоже заметил, но то ли не понял, то ли слишком уж понял, то ли пренебрёг. И продолжает невозмутимо:

— Такое предложение раздражит всех нас и поссорит с нашими коллегами уже всерьёз. Мы лишились погон вместе с наградным огнестрельным оружием, которое могли иметь не одни офицеры-дворяне, но и рядовые, и…

Договорить ему не удалось. Потому что на меня напало примерно то же, что и в случае с Дарумой. Высшая степень учтивого бешенства.

— Я весьма охотно, — говорю, — подарила бы вам взад и ваши револьверы для игры в гусарскую рулетку, и по лишней пятёрке шпаг, и погоны со шнурами, а заодно по петушиному хвосту, чтобы воткнуть и красоваться.

Для того, чтобы произнести эту фразу как следует, мне понадобилось вздохнуть по меньшей мере раз двадцать, На выдохе шли самые отборные выражения из даже не военной — бандитской лексики. А в интонации — не больше эмоций, чем в светской болтовне или квартальном отчете.

Натурально, заело моего приятеля. Побледнел и на этом фоне вспыхнул злым румянцем.

— Ина Та-Эль, вы посмели…

— Я — сейчас, а дядюшка Лон — часом раньше, — отвечаю тем же тоном. — И посмеет немножко погодя. В разговоре со мной он таких выражений не применял, натурально. Просто выдал мне ультиматум в самой изящной своей манере. Или я ваших и наших замиряю — или начинается тотальная подбивка итогов и сведение счетов.

— Только здесь и с нами? Или, может быть…

— До Лэн-Дархана и окрестностей тоже дотянутся, не беспокойтесь, — отвечаю. Уйма намёков о моем самоуправстве.